— Ну как же! — последовал ответ капитана Ливайсона, словно подразумевавший, что развод был делом еще весьма нескорым, после чего он вскрыл другое письмо.

«Сэр, уже отправив наше последнее письмо, датированное нынешним днем, мы получили известие о кончине сэра Питера Ливайсона, Вашего внучатого дядюшки. Он скончался сегодня, пополудни, в Лондоне, куда приехал для консультаций с врачами. Мы имеем честь поздравить Вас с наследованием титула и поместий, а также спешим уведомить, что, если Вы не сочтете возможным немедленно приехать в Англию, мы незамедлительно отправим Вам все необходимые документы, если Вам будет угодно потребовать их.

За сим остаемся искренне Ваши, Мосс и Грэб.

Сэру Фрэнсису Ливайсону, баронету»

Впрочем, снаружи это письмо было подписано так же, как и первое: «Ф. Ливайсону, эсквайру» — несомненно, для пущей уверенности в его благополучной доставке.

— Наконец-то! Спасибо вам, свиньи! — любезно заметил наш джентльмен, швырнув письмо на стол.

— Мне дали развод! — взволнованно воскликнула леди Изабель.

Он уселся за стол, не ответив ей.

— Можно мне прочесть письмо?

— Иначе для чего бы я положил его? — осведомился он.

— Несколько дней назад ты положил раскрытое письмо на стол, а когда я взяла его, обругал меня. Вы помните это, капитан Ливайсон?

— Не употребляй более этого отвратительного обращения ко мне. Я слишком долго носил это звание, но теперь у меня есть другое, получше.

— Какое же, скажите на милость?

— Можешь посмотреть.

Леди Изабель взяла письмо и прочла его. Сэр Фрэнсис выпил свой кофе и позвонил, взяв колокольчик, стоявший на столе — кстати сказать, слуг во Франции, как правило, вызывают только таким образом. Появился Пьер.

— Приготовь мне смену одежды, — сказал Фрэнсис по-французски. — Я через час выезжаю в Англию.

— Это был очень хорошо, — ответил Пьер и удалился.

Леди Изабель подождала, пока он уйдет, а потом заговорила; при этом на щеках ее появился легкий румянец волнения.

— Ты же не собираешься на самом деле оставить меня?

— Я не могу поступить иначе, — ответил он. — Теперь, когда я получил титул, меня ждет множество неотложных дел.

— Мосс и Грэб пишут, что могут выполнить все формальности. Если бы твой приезд был необходим, они бы не предложили этого.

— Да уж, они только и мечтают, как бы набить свои карманы! Я просто должен ехать в Англию. Кроме того, я не хочу, чтобы старика хоронили без меня.

— Тогда я поеду с тобой, — продолжала настаивать она.

— Не говори чепухи, Изабель. Разве ты можешь ехать день и ночь в твоем теперешнем состоянии? К тому же, твой приезд в Англию сейчас был бы нежелателен.

Она замолчала на мгновение, поняв, что его возражения не лишены оснований, после чего заговорила снова.

— Если ты уедешь в Англию, то можешь не успеть вернуться.

— Успеть к чему?

— Ах, ну как ты можешь спрашивать? — с упреком ответила она. — Ты же прекрасно знаешь. Успеть обвенчаться со мной, когда я получу развод.

— Ну что же, мне придется рискнуть, — холодно заметил он.

— Рискнуть! Рисковать законностью рождения ребенка? Да ты в первую очередь должен позаботиться о нем. Для меня это будет ужаснее всего, если…

— Не горячись, Изабель. Ну сколько я могу просить тебя об этом? Разве я виноват в том, что меня внезапно вызывают в Англию?

— Неужели тебе не жалко своего ребенка? — взволнованно продолжала она. — Если ты позволишь случиться такому несчастью, его ничем после не исправить. На него всю жизнь будут показывать пальцем.

— Ты бы лучше написала лордам-законникам, чтобы ускорить развод, — едко ответил он. — Не я виноват в этом промедлении.

— Никакого промедления не было: скорее наоборот. Теперь известие о разводе может прийти с минуты на минуту.

— Ты напрасно тревожишься, Изабель. Я вернусь вовремя.

С этими словами он вышел из комнаты, оставив в ней Изабель, лицо которой превратилось в окаменевшую маску отчаяния.

Лишь через час она спохватилась и позвонила слугам, чтобы те убрали посуду. В комнату вошла горничная, которая невольно отметила, какой больной выглядит «миледи».

— Где Пьер? — осведомилась последняя.

— Пьер готовится к отъезду в Англию вместе с месье.

Едва за ней закрылась дверь, как в комнате появился сэр Фрэнсис Ливайсон, облаченный в дорожный костюм.

— До свидания, Изабель, — сказала он, не усугубляя и без того тяжелое прощание излишними церемониями.

Леди Изабель, потерявшая от волнения всякий контроль над собой, закрыла дверь на задвижку и, то ли прислонясь к двери, то ли опустившись на колени возле его ног, с мольбой воздела к нему руки.

— Фрэнсис, неужели я ничего более не значу для тебя?

— Ну как ты можешь говорить такие глупости, Изабель? Конечно же, значишь, — продолжал он слегка раздраженно, хотя и нежно, взяв ее за руки, чтобы помочь подняться.

— Нет. Я не встану, пока ты не согласишься подождать еще день-два. Ты же знаешь, что французский священник-протестант готов обвенчать нас, как только придет известие о разводе: если я по-прежнему дорога тебе, ты подождешь.

— Я не могу ждать, — ответил он на этот раз решительно. — И настаивать на этом просто бесполезно.

— Ты хочешь сказать, что не станешь ждать?

— Ну, если тебе так больше нравится, я не стану; право же, Изабель, ты ведешь себя, как ребенок! Я вернусь вовремя.

— Не думай, что я настаиваю на этом ради себя, — задыхаясь, сказала она, волнуясь все сильнее. — Ты же знаешь, что это не так. Мне все равно, что станется со мной. Нет! Не уходи, пока не выслушаешь меня. Ах, Фрэнсис, после всего, чем я пожертвовала ради тебя…

— Встань, Изабель, — перебил он ее.

— Ради ребенка, ради ребенка! Подумать только, он всю жизнь проживет с низко опущенной головой, ни на минуту не забывая, что рожден в грехе. Фрэнсис! Фрэнсис! Если тебе не жалко меня, пожалей хотя бы его!

— Я думаю, ты просто потеряла голову, Изабель. У нас еще месяц в запасе, и я обещаю тебе вернуться раньше, чем он закончится. Нет, даже раньше, чем пройдет половина месяца: мне хватит недели на устройство всех моих дел в Лондоне. Дай мне пройти: я дал обещание и сдержу его.

Она не пошевелилась, оставшись стоять на том же месте с воздетыми в мольбе руками. Его терпение истощилось, и он проворным движением сумел отворить дверь. Она схватила его за руку.

— Не ради меня, — задыхаясь, проговорила она; ее пересохшие губы перекосились и побелели.

— Какая чушь: «не ради тебя». Именно ради тебя я сдержу свое обещание. Я просто обязан ехать. Ну же, Изабель: до свидания. Береги себя.

Он вырвался из ее рук и вышел. Менее чем через минуту он покинул дом в сопровождении Пьера. У нашей несчастной героини появилось чувство, переросшее в уверенность, что она видела его в последний раз перед долгой, слишком долгой разлукой. Она не ошиблась. Эта разлука растянется на недели и даже месяцы.

Глава 11

ВЗАИМНЫЕ ЛЮБЕЗНОСТИ

Наступил декабрь. Альпы покрылись снегом; Гренобль сделался холодным, белым, слякостным и грязным. Водосточные канавы, тянувшиеся вдоль некоторых улиц, стали еще чернее, чем обычно, приводя в уныние и без того невеселых прохожих. В спальне французского дома, похожей на сарай, со множеством окон, дверей и сквозняков, с огромным камином и широченным дымоходом, в котором могли поместиться четыре-пять английских дымоходов, возле огня дрожала леди Изабель Вейн. На ней были чепец и толстая шерстяная шаль, совершенно не спасавшие от холода; она непрерывно дрожала, хотя и придвинулась к огню так близко, что ее нижние юбки, казалось, вот-вот загорятся. Служанке приходилось частенько вскакивать и становиться между ней и огнем. Леди Изабель, казалось, не обращала на это ни малейшего внимания; она сидела, не шевелясь, с лицом, похожим на каменную маску отчаяния. Она стала вот так сидеть и смотреть на огонь с тех пор, как начала выздоравливать. Она долго болела; в конце концов, болезнь отступила, оставив после себя легкий жар. Впрочем, слуги шептались о том, что «миледи» скоро поправится, как только начнет вставать. Пока она могла лишь сидеть в продуваемой всеми ветрами комнате, и ее, казалось, совершенно не волновало, выйдет ли она когда-нибудь оттуда.