— Мне так жаль, что Вам нездоровится сегодня, — ласково сказала миссис Хэйр.

— Благодарю Вас. У меня буквально раскалывается голова, — ответила Изабель, причем совершенно не покривила душой.

— Не одиноко Вам здесь, совершенно одной?

— Я привыкла к одиночеству.

Миссис Хэйр присела, сочувственно глядя на молодую, хотя и несколько странного вида женщину, сидевшую перед ней, на лице которой явственно читались признаки душевной муки.

— Вы знаете, что такое скорбь, — наклонившись к Изабель, мягко сказала миссис Хэйр.

— Ах, великая, невыносимая скорбь! — не выдержала леди Изабель, которую в этот вечер сверх обычного тяготило ее положение; сочувственный тон собеседницы сделал его почти нестерпимым.

— Дочь рассказала мне, что Вы потеряли Ваших детей, равно как и состояние, и положение в обществе. Я так сочувствую Вам! Мне хотелось бы как-нибудь утешить Вас.

Эти слова не уменьшили ее боль — скорее, наоборот: она не могла больше сдерживать себя, и слезы хлынули у нее из глаз.

— Не жалейте меня, не жалейте, дорогая миссис Хэйр. От этого мне еще тяжелее. Некоторые из нас, — добавила она, — рождены для того, чтобы страдать.

— Все мы рождены для этого! — воскликнула миссис Хэйр. — И у меня, сказать по правде, есть основания сказать то же самое. Ах, Вы не знаете, каков мой удел — какой ужасный груз лежит у меня на душе! Вот уже много лет, как я, по правде говоря, не знаю ни минуты безоблачного счастья.

— Далеко не всем выпадает такая воистину убийственная скорбь, — возразила леди Изабель.

— Можете не сомневаться: рано или поздно какая-то скорбь приходит к каждому. Даже к самой счастливой судьбе подмешиваются темные дни. Вне всякого сомнения, они распределяются не поровну между всеми людьми. Некоторые, как Вы заметили, словно рождены для нее, поскольку она преследует их всю жизнь; другим живется легче. Хотя трудно сказать, больше ли им повезло: вдруг все эти горести мы должны претерпеть для того, чтобы попасть в рай? Недаром же говорят: «Несчастья или ожесточают душу, или открывают ее для Всевышнего». Возможно, сердца наши так черствы, что лишь пожизненное горе может смягчить их. Дорогая моя, тихо добавила миссис Хэйр — по ее бледным щекам тоже катились слезы. — Блаженный отдых будет дарован уставшему, когда завершится полная трудностей жизнь; найдем же утешение в этой мысли!

— Да! — прошептала леди Изабель. — Это все, что мне остается.

— Вы еще слишком молоды, чтобы успеть так много пережить.

— Страдания измеряются не годами. Иногда за один час можно прожить целую жизнь. Однако же, мы сами навлекаем на себя горести, — продолжала она с отчаянием и смирением. — Наше счастье или горе целиком и полностью зависят от нашего поведения.

— Не всегда, — вздохнула миссис Хэйр. — Признаю, что часто горе приходит как наказание за проступки; хуже всего, однако, то, что последствия этого бывают одинаково тяжелыми и для виноватых, и для невинных. Из-за ошибок мужа страдает ни в чем не повинная жена, грехи родителей портят жизнь детям, дети разбивают сердца родителей. Я могу сказать, положа руку на сердце, что, хотя и осознаю свое несовершенство, не знаю, чем заслужила то горе, которое обрушилось на меня, чем я провинилась; однако же, несмотря на то, что я чуть не умерла, я не сомневаюсь, что в этом проявилась и милость Божья: нужно лишь Заставить свое слабое, мятежное сердце понять это. Вы, я уверена, также не заслужили того, что Вам пришлось пережить.

Миссис Хэйр не заметила, как покраснела от стыда и опустила ресницы ее собеседница.

— Вы потеряли своих малышей, — продолжала миссис Хэйр. — Это горе, огромное горе, признаю, но, поверьте мне, это ничто по сравнению с ужасной судьбой матери, дети которой выросли и стали такими людьми, что, право же, им лучше было бы умереть в младенчестве. Иногда я жалею, что все мои сокровища не в лучшем из миров, что они не ушли туда раньше меня. Страдание — удел каждого, уверяю Вас.

— Нет, не всех, — не согласилась леди Изабель. — Есть на свете и счастливые судьбы.

— Нет судьбы, на долю которой не выпадут страдания, — ответила миссис Хэйр. — Да, жизнь может казаться безоблачной, так может продолжаться года-годами, но, будьте уверены, рано или поздно что-то омрачит ее.

— Взять мистера и миссис Карлайл — чем может омрачиться их жизнь? — спросила леди Изабель, причем голос ее как-то странно зазвенел; миссис Хэйр заметила это, хотя и не поняла, почему это случилось.

— Миссис Карлайл повезло в жизни, — сказала она, и лицо ее озарилось нежной улыбкой. — Она страстно любит своего мужа, и он того заслуживает. Она и в самом деле счастлива, однако и ей не приходится надеяться на совершенно безоблачную жизнь. А мистер Карлайл уже достаточно страдал.

— Вот как!

— Вам, без сомнения, уже рассказали его историю. Его бросила первая жена, оставив свой дом и своих детей. Он держался мужественно, однако я знаю, что он принял это очень близко к сердцу. Он обожал ее всем сердцем. Это была его первая настоящая любовь.

— Ее. Разве не Барбару?

Леди Изабель спохватилась, как только имя «Барбара» сорвалось у нее с губ. Она была всего лишь мадам. Вин, гувернанткой. Не сочтет ли это излишней фамильярностью ее собеседница?

Миссис Хэйр, целиком поглощенная разговором, казалось, не заметила этого.

— Барбару? — переспросила она. — Конечно же, нет. Если бы его первой любовью была Барбара, он выбрал бы ее. Тогда его сердце принадлежало леди Изабель.

— Но сейчас оно принадлежит его жене.

Миссис Хэйр чуть не рассмеялась.

— Ну конечно. Не хотите же Вы, чтобы оно было похоронено вместе с покойной женой, которая, к тому же, изменила ему? И вместе с тем, дорогая моя, эта бедная леди Изабель была милейшей женщиной. Я любила ее тогда, да и сейчас люблю — ничего не могу поделать с собой. Другие люди обвиняли ее, а я только жалела. Они так подходили друг другу: он, добрый и благородный, и она — такая красивая и обаятельная!

— И она оставила его, отказалась от него, при всем благородстве и любви к ней! — воскликнула бедная гувернантка и заломила руки, словно в отчаянии.

— Да. Не стоит говорить об этом более — это больная тема. Многие не понимали, как она могла оставить такого мужа, таких детей, и мы с дочерью — более всех. Один ее неверный шаг — хотя мне почти страшно произнести это, чтобы не вообразили, будто я торжествую от того, что разрушило ее жизнь — сделал счастливой мою дочь, поскольку мне совершенно ясно, что Барбара никого не полюбила бы так, как мистера Карлайла.

— Вы думаете, это принесло ей несчастье? — воскликнула леди Изабель с горькой насмешкой в голосе.

Этот вопрос поразил миссис Хэйр.

— Не было еще ни одной женщины, совершившей подобный шаг и не навлекшей на себя тем самым жесточайшего несчастья, — ответила она. — Иначе и быть не может. Леди Изабель была натурой, способной на раскаяние, на горькие терзания. Утонченная, скромная, английская дворянка до мозга костей, она была такой женщиной, от которой никто не мог бы ожидать подобного поступка. Она убежала, как во сне, сама не ведая, что творит: вот о чем я думала множество раз. Я знаю, что она испытала глубочайшее горе и раскаяние.

— Откуда Вы узнали? Вы слышали об этом? — воскликнула леди Изабель голосом, который мог бы показаться подозрительно взволнованным для более внимательного человека, нежели миссис Хэйр. — Он что, говорил об этом — Фрэнсис Ливайсон? Вы слышали это от него?

Миссис Хэйр, кроткая миссис Хэйр, гордо выпрямилась, поскольку эти слова задели ее за живое. Еще мгновение — и к ней вернулись прежние доброта и кротость, ибо ей подумалось, что бедная гувернантка, сломленная горем, произнесла эти слова, не подумав.

— Я не знаю, что соблаговолил заявить сэр Фрэнсис Ливайсон, — сказала она, — однако можете не сомневаться, что ему ничего не будет дозволено заявлять мне или же кому-то еще из друзей мистера Карлайла — более того, любому честному и порядочному человеку. Я слышала это от лорда Маунт-Северна.