Маша, в отличие от многих современных девушек, была на удивление точна и пунктуальна: раз договорились на шесть вечера — значит, она и выйдет из высоких дубовых дверей университета ровно в шесть. Дождя еще не было, но уже половина неба была плотно закрыта синими тучами, а вторая половина еще освещалась багровыми лучами невидимого с земли солнца. Туча надвигалась все ближе, пожирала убегающие от нее облака, набухала, темнела, явно готовясь разродиться ураганным ливнем. Уже накатывались глухие раскаты громы, все ярче блистали зеленоватые молнии, чаще всего они разили своими огненными стрелами вздувшуюся, неспокойную Неву. Стального цвета буксир, качаясь на расходившихся между каменными берегами волнах, спешил в гавань. На мачте трепетал белый с синей полосой флаг, на палубе никого не видно, поблескивавшее окно рубки было мокрым — буксир тоже убегал от дождя и бури.

Маша появилась на гранитных ступеньках здания филфака, когда Юрия Ивановича клюнули в голову и лицо первые увесистые капли теплого летнего дождя. Он помахал ей рукой, мол, стой на месте, я сейчас подойду — он стоял на противоположной стороне у парапета, чтобы лучше увидеть выходящую из дверей девушку, но Маша, оглянувшись вокруг, перебежала дорогу перед причаливающим к остановке желтым троллейбусом.

— Сейчас дождь ударит, — сказал Юрий Иванович и, взяв ее за руку, поспешил к остановке. Они вскочили в салон, когда двери уже начали сдвигаться. Лишь только троллейбус отвалил от остановки, как в гулкую железную крышу забарабанили капли. Огромные «дворники» не успевали со стекла смахивать дождь. Неожиданно весь салон осветился голубоватым сиянием, и в тот же миг будто здание обрушилось на крышу троллейбуса — это грянул раскатистый гром. С Дворцовой площади к выстроившимся рядами у Главного штаба интуристовским автобусом бежали гости Ленинграда. На груди мужчин болтались фотоаппараты, женщины прикрывали головы сумками и разноцветными полиэтиленовыми пакетами. Весело плясали на булыжной мостовой белые фонтанчики. Александровская колонна с крылатым ангелом розово светилась, вспышки молнии озаряли крест в руках ангела зеленоватым сиянием. На крыше Зимнего дворца будто ожили обнаженные скульптуры: они, казалось, задвигались, завертели головами, подставляли руки дождю. Ветвистая молния ослепительно полыхнула в окна троллейбуса, осветив лица прохожих зеленоватым светом. Глаза Маши были широко распахнуты, в них при каждой вспышке будто загорались маленькие зеленые лампочки.

Теплый июньский дождь завладел всем городом. Чем реже сверкали молнии и гремел гром, тем сильнее хлестал дождь в крышу троллейбуса. Маша стояла рядом с Юрием у широкого, залитого дождем заднего окна, на губах ее играла задумчивая улыбка. Она была в синей курточке, вельветовых джинсах и кроссовках — типичная одежда молодых людей в Питере. Коричневая кожаная сумка на длинном ремне висела на плече, золотистые волосы, прихваченные дождем, завивались на висках в тугие колечки и подрагивали при каждом колебании троллейбуса. На остановке набилось в него много народу, их прижали к металлическому поручню; оберегая девушку от напиравших на них мокрых пассажиров, Юрий загородил ее спиной. Синие глаза девушки в упор смотрели на него, возле ее небольшого, чуть вздернутого носа проступило несколько рыжих веснушек. Раньше он их не замечал.

— Посмотри, дождь прогнал всех прохожих с улиц, — сказала Маша.

— Не всех, — улыбнулся он, кивнув на длинную очередь на Невском проспекте. По-видимому, продавали что-то из дефицита, раз люди мужественно мокли под дождем, не желая терять своей очереди. Лица мрачные, рубашки и платья облепили тела, у некоторых женщин на головы надеты полиэтиленовые пакеты. У стены с широкими окнами жались уличные оркестранты, поставленные на тротуар медные трубы блестели.

— Ну, как экзамен? — вспомнил он, — Сдала? И, конечно, на пятерку?

— При нынешнем чудовищном подорожании на все нам теперь ставят не пятерки, а десятки… — пошутила она.

Он мог бы и не спрашивать, Маша хотя и не была отличницей, но к экзаменам готовилась добросовестно и сдавала их на 4 и 5.

— К тебе или ко мне? — спросил Юрий Иванович, когда троллейбус перевалил Аничков мост. Фонтанка, казалось, кипела от дождя, мокрые клодтовские кони будто хотели взлететь в серое низкое небо, а бронзовые юноши с трудом удерживали их.

— Я приглашаю вас, граф, во дворец Белосельских-Белозерских, — с улыбкой произнесла девушка, показав глазами на проплывающий за окном фасад знаменитого дворца с лепкой и кариатидами, — Можете въехать туда на коне…

На эту мысль, очевидно, навели ее кони на Аничковом мосту. Юрий Иванович только что собрался ответить шуткой, как заметил проворную руку, копошащуюся в раскрытой сумочке молодой женщины, прижатой к нему другими пассажирами. Он не верил своим глазам, сколько ездил на общественном транспорте, слышал про воров-карманников, но вот впервые увидел одного из них за работой. Вполне приличный молодой человек с улыбчивым и даже интеллигентным лицом смотрел поверх плеча ничего не подозревающей хозяйки сумки в окно, а рука его тем временем вытаскивала из сумочки кошелек и косметичку.

— Вот, оказывается, как это делается? — не скрывая изумления, негромко произнес Юрий Иванович и железной хваткой зажал руку молодого человека чуть повыше запястья — Вас обокрали, гражданка…

Пассажиры зашевелились в душном салоне, завертели головами, парень разжал пальцы и кошелек с косметичкой бесшумно упали на пол. Он попытался и руку вырвать, по не тут-то было. Женщина ахнула и стала рыться в сумочке, кто-то сказал, что надо на остановке позвать милиционера, теперь на улицах чаще, чем раньше, можно было их встретить. После того как повысили зарплату и приняли закон о милиции, постовые и участковые снова появились на оживленных улицах города.

— Пусти, фраер! — прошипел парень, злобно поглядев на Юрия Ивановича, — Хочешь перо в бок?

— Да ты блатной, воришка! — заметил Хитров.

Он еще сильнее стиснул руку парня и чуть повернул в сторону, тот весь скривился от боли:

— Ну чего привязался? — вдруг звонко закричал парень на весь троллейбус, — Тут такая теснотища, меня прижали к этой гражданке, я даже не видел, что сумочка раскрыта…

Троллейбус остановился, Юрий Иванович, не выпуская руку парня, задом выбрался из салона. Дождь еще шел, но уже не такой ливневый, как прежде. Упирающегося парня он вытащил вслед за собой, выбралась наружу и женщина, подобравшая с пола кошелек и растрепанную косметичку.

— Ах, ворюга! — наступала она на парня, — Сволочь, он еще сбоку мою кожаную сумку разрезал, посмотрите?

Юрий Иванович вертел головой, но нигде милиционеров не было видно, да и кто в грозу будет на улице торчать? Маша молчала и смотрела то на Юрия, то на пария.

— Я сбегаю за милиционером, — пообещала женщина и, действительно, вскоре после того как отошел троллейбус привела двух молодых прихваченных дождем милиционеров с рацией и мокрыми резиновыми дубинками. Один из них негромко переговорил по рации и сказал, что сейчас подойдет «воронок» и все проедут с Куйбышевское управление милиции. Вор, видно, смирился и с рассеянным видом смотрел на снова появившихся на Невском проспекте прохожих. Его крепко держал за руку один из милиционеров. Интересно, почему у наших блюстителей порядка нет наручников? Тоже — дефицит?

— У нас свои дела, — сказал милиционеру Юрий Иванович. —  Я вам дам свой адрес, телефон, а когда понадоблюсь — пригласите.

— Лучше бы с нами… Это же рядом, — сказал сержант — Вон и наша ПМГ идет.

Делать было нечего и пришлось ехать в управление. Там их держали недолго, Юрий Иванович подписал протокол и они с Машей ушли. Женщина осталась. Она больше всего переживала за порезанную сумку, которая ей обошлась в пятьсот рублей… Уже выйдя на Садовую к Пушкинскому театру, Юрий Иванович вспомнил, что пострадавшая даже не поблагодарила его. Она и в дежурке кричала и готова была жулику вцепиться в глаза. Вор знал, куда лезть — в кошельке было две тысячи рублей, в милиции сказали, что жулье специально выслеживает людей, получающих деньги в сберкассах, в комиссионках и следует за ними, выжидая удобный момент для грабежа.