Вопрос оказался для Максима неожиданным.

– Я? Почему ты так думаешь? – поинтересовался Максим.

– Глупый, гуляешь в опасном месте. Наверно библиотекарь.

– Нет, не библиотекарь, – вполне доброжелательно сообщил Максим. Он надеялся освободить гномов мирным путем и, вообще, кое о чем договориться с галимом. – Я здесь в гостях у герцога Ральфа. Меня зовут Максим, – он приветливо улыбнулся галиму.

Гвидлий примирительный тон Максима проигнорировал, и на приветливую улыбку внимания не обратил. Имя «Максим» ему тоже не понравилось. Кодьяры никогда таким дурацким именем даже убогих не называли.

– Уполномоченный Посол?

– Не удостоился, – снова улыбнулся Максим. Должен же был галим, если кодьяры его назвали Умным, понять, что все проблемы можно решить мирно и к взаимной выгоде. – Я думаю, что мы с тобой, Гвидлий Умный, сумеем кое о чем договориться, – слово «Умный» Максим произнес с нужным нажимом.

Гвидлий намек понял, но на мировую идти не хотел. Не видел в этом ни малейшей выгоды (значит и смысла не видел). Его отряд был достаточно силен, чтобы в переговоры с какими-то Засрабами и пацифистами не вступать. Поэтому галим, без всякого уважения уставился на Максима. Разговаривать не стал. Стал допрашивать.

– Пацифист, да? Брахатата.

– А что, разве похож? – третья улыбка Максима была еще шире, и еще добродушней. Он, по-прежнему, не терял надежды договориться.

Галим небрежно оценивал Максима: без оружия, ростом пониже любого из кодьяр, шириной плеч тоже не отличается. А держит себя нахально, улыбается, словно не соображает, куда он влип, и, вроде, тоже собирается требовать, чтобы гномов им отдали за так. Должно быть и вправду не соображает. Тоже вегетарианец. У него, как и у дракона, с мозгами не все в порядке. Дурашлеп, брахата!

– Похож на пацифиста, – унизил Максима Гвидлий.

– Представь себе – что не пацифист, а как раз наоборот, – Максим убедился, что этот галим твердолобый, упертый, и не такой уж умный, чтобы с ним можно было договориться к взаимной выгоде. И все же хотел, расстаться с кодьярами мирно. – Усекаешь?! – и перешел на более понятный атаману разбойников язык. – Но вступать в конфликт не хочу. Некогда мне с тобой канителиться. У меня других дел полно. Значит так: гномов оставь в покое, собирай свою шоблу и быстренько мотайте отсюда.

– А то, что?.. – Гвидлий был уверен. Еще бы! Пацифист-дракон и с ним один человек. Оба без оружия. И против этой хилой парочки вегетарианцев – полный боевой десяток кодьяр. Все умелые, крепкие, все, брахата, с хорошими дубинами. Чего тут не быть уверенному? Брахатата!

– А то я рассержусь, – доверительно сообщил Максим. – И придется кое-кому врезать. Понял? Так что гномы остаются, а вы, быстро, ноги в руки, шапки в карманы и валите отсюда.

Гвидлий Умный сообразил, что человек этот, по имени Максим, почему-то не боится его. Значит, хоть он и не библиотекарь, и не пацифист, но все равно глуп, а глупых надо учить. Как учить глупых, атаман знал, и получалось это у него неплохо. Не раз учил. Брахата! И дубина при нем имелась, вполне подходящая дубина.

– Как, обменяем этого дурошлепа на пару вкусных козлят? – спросил у отряда галим.

Отряд весело оскалил зубы и дружно подтвердил, что «этого дурошлепа» непременно, брахатата-брахата, надо обменять на пару козлят.

– Слышал, мы тебя тоже на козлят обменяем, – как приятную для Максима новость сообщил Гвидлий. – А обидеть ты нас не можешь. Мы никогда не обижаемся, совсем не обижаемся, – он приподнял дубину, легко покрутил ею, дал Максиму возможность рассмотреть, какая она хорошая. – Мы сами обижаем. Понимаешь? Я тебя сейчас, брахата, со своей дубиной познакомлю, – атаман снова улыбнулся. Но улыбка получилась неприятной: губы растянулись, а глаза стали холодными как льдинки. Остальные кодьяры наблюдали, ждали. Им было интересно, как галим станет разделываться с глупыми гостями.

Небрежно помахивая дубиной, атаман подошел к Максиму.

– За этого, мы у Шкварцебрандуса взрослую козу потребуем, – подбросил Гвидлий своим подчиненным шутку.

– Жирную, брахатата! Рогатую и брюхатую, ха-ха-ха! Лохматую, вау-вау! – подхватили подчиненные. Им нравились остроумные шутки атамана.

Максиму стало скучно. Не нравились ему ни галим, ни его глупые шуточки. Надо было сказать этому Умнику: «Сам ты козел безрогий!» – и врезать разок, да так, чтобы остальные кодьяры поняли все, что надо. Но Максим сдерживался, все еще надеялся, что обойдется.

– Чего стоишь!? – прикрикнул галим. – Поворачивайся, подставляй, брахата, спину, – он привык к послушанию. – Ну! Кому говорят?!

– Ты что, бить меня собрался? – как можно простодушней поинтересовался Максим.

– Что ты… – Гвидлий легонько взмахнул дубиной. – Учить я тебя, брахатата, буду, – ему тоже стало скучно… пора было кончать и с задиристыми гномами, и с этими глупыми вегетарианцами. – А ты должен радоваться, что тебя учит не простой кодьяр, а сам галим. Понял?!

– Я же предупреждал, – напомнил Максим. – Могли бы и не ссориться.

– Значит, не понял… – огорчился галим.

Гвидлий был на голову выше Максима, плечистый, рукастый, по всем статьям могучий боец, да еще хорошую дубину держал в руке. А Максим серьезным бойцом не выглядел.

Галим решил, что строптивого наглеца следует проучить как следует, чтобы запомнил надолго. Он резко поднял дубину, и опустил ее на плечо непослушного. Хорошо ударил, умело. Так, чтобы и проучить, как следует, и товар не испортить.

Но не получилось. Может быть, в первый раз за всю свою жизнь такое произошло у умелого и удачливого бойца, Гвидлия Умного. Сколько раз бил, и всегда получалось, а сейчас, вроде, промахнулся, брахата… Он не понял, как это произошло и почему? И, вроде бы, даже, почти растерялся. Ну, не растерялся, конечно, галимы не теряются, но в больших выразительных глазах Гвидлия Умного появилось что-то вроде недоумения.

Однако, в том, что дубина не достигла места назначения, никакой вины умелого галима не было. Причиной тому был сам Максим. Хотя и Максим ничего такого, особенного, и не совершил, просто увернулся: в нужный момент сделал небольшой шаг в сторону, и грозная дубина просвистела рядом.

Этому простенькому приемчику Максим научился года два тому назад. У них, в Крайнем, при спортклубе «Спартака» работала секция «Единоборств без оружия». Одним из кружков руководил выходец из Мозамбика, потомок португальских колонизаторов и самый настоящий португалец, непонятным образом, оказавшийся в Крайнем, дон Педро Педрович. Это было «самбо» какого-то племени мозамбикских охотников за зебрами и называлось оно «Кгхрокхмбохчкхо бгкхун кгхар-гкху», что в переводе с языка этого мозамбикского племени на португальский, а затем, с португальского на русский, приблизительно означало: «Вот таким простым образом хорошие, миролюбивые животные не только успешно обороняются, но и наносят прямой урон злым кровожадным хищникам». Максим вначале охотно занимался в секции, потом ему надоело сотни раз, под присмотром неумолимого дона Педро Педровича, выполнять одни и те же движения, и он ушел. Но кое-какие навыки остались. И могли сейчас пригодится.

Атаман непременно сообразил бы причину своей неудачи и постарался, далее, действовать более успешно, но не успел, потому что действовать начал Максим. Он принял позу возмущенного страуса, защищающего своих страусят, от кровожадной гиены, широко развел руки (будто это крылья), повернулся на левой ноге, а правой ногой влепил Гвидлию Умному оплеуху. По мозамбикски это называлось не оплеуха, а как-то иначе, но Максим не мог вспомнить. А влепил без всякой злобы. Просто, в целях самозащиты, и чтобы утвердиться. Дать этому атаману кодьяр понять, что не на тех нарвался.

Если бы галиму врезал ногой кто-то из страусов, отлично освоивших этот, жизненно необходимый им прием, Гвидлий, наверняка, вообще, отдал бы концы. У страуса, можно сказать, не лапы, а настоящие твердые копыта. А у Максима на ногах кеды. Обычные мягкие кеды, даже порядочного каблука на них нет. Да Максим и не хотел бить сильно, но видно, немного не рассчитал. Галим даже не ойкнул, и удивиться, или рассердиться, не успел: бессмысленно вытаращил глазища и рухнул. Коллективный портрет на его халате принял еще более абстрактный вид. Хотя, возможно, это был не коллективный портрет, а фантастический пейзаж. Что-нибудь типа: «Восход чужого солнца на бесконечно далекой планете».