Вот те краткие предварительные объяснения, которые мы должны дать читателю. Теперь вернемся к героям нашего рассказа.

XXIII

БАЛ В ОПЕРЕ

Бал был в полном разгаре, когда кардинал Луи де Роган и г-жа де Ламотт прокрались незаметно в зал; по крайней мере, прелат старался проскользнуть как можно незаметнее в тысячную толпу домино и всевозможных масок.

Скоро толпа их окружила со всех сторон, и они потонули в ней, как на глазах гуляющих у берега реки исчезают в сильном водовороте маленькие волны, подхваченные и унесенные ее течением.

Два домино, насколько это было возможно в такой толкотне, старались, держась бок о бок, общими усилиями противостоять напору толпы, но, увидев, что это им не удается, решили отойти под ложу королевы, где толпа была не так густа и где стена могла служить опорой.

То были черное и белое домино: одно высокое, другое среднего роста; одно скрывало мужчину, другое — женщину. Он сильно размахивал руками, а она поворачивала голову то вправо, то влево.

Эти маски, по-видимому, были поглощены очень оживленным разговором. Прислушаемся к нему.

— Я вам говорю, Олива́, что вы ждете кого-то, — повторял мужчина. — Ваша голова вертится, как флюгер, во все стороны, но не по воле ветра, а вслед за каждым встречным.

— Ну и что из этого?

— Как что из этого?

— Да, что же удивительного в том, что моя голова вертится? Разве я здесь не для того, чтобы смотреть?

— Но вы не только вертите своей головой, вы кружите ее и другим.

— А для чего же ездят в Оперу, сударь?

— По тысяче причин.

— Да, но это мужчины. А женщины приходят сюда только с одной целью.

— С какой?

— С той, о которой вы только что говорили: вскружить как можно больше голов. Вы меня повезли на бал в Оперу, и вам остается только покориться.

— Мадемуазель Олива́!

— О, не повышайте голоса. Вы знаете, что я этого не боюсь; а главное, оставьте привычку называть меня по имени. Ничего не может быть неприличнее, как называть людей по имени на балу в Опере.

Черное домино сделало гневный жест, но его остановило внезапно появившееся голубое домино, довольно дородное, высокое и представительное на вид.

— Ла-ла, сударь, — сказало оно, — предоставьте же своей даме веселиться, как она того хочет. Какого черта! Середина Поста бывает не каждый день, и не каждый раз в середине Поста удается попасть на бал в Опере!

— Не вмешивайтесь не в свое дело, — грубо ответило черное домино.

— Сударь, — продолжало голубое домино, — запомните раз навсегда, что немножко вежливости никогда не портит дела.

— Я вас не знаю, — отвечало черное домино, — на кой же мне черт церемониться с вами?

— Вы меня не знаете, может быть, но…

— Но что?

— Но я знаю вас, господин де Босир.

Услышав свое имя, черное домино, так свободно произносившее имена других, сильно вздрогнуло, что было видно по заколыхавшимся складкам его шелкового капюшона.

— О, не бойтесь, господин де Босир, — продолжала маска, — я не тот, за кого вы меня принимаете.

— А за кого я вас принимаю, черт побери? Разве вы не довольствуетесь тем, что угадываете имена, и хотите еще угадывать и мысли?

— А почему бы и нет?

— Так угадайте-ка, о чем я думаю. Я никогда не видел волшебника, и мне, право, доставит удовольствие познакомиться хотя бы с одним.

— О нет! То, что вы от меня требуете, слишком просто, чтобы оправдать титул, который вы мне так легко даровали.

— Но скажите все же.

— Нет, придумайте что-нибудь еще.

— Мне довольно и этого. Угадывайте!

— Вы этого хотите?

— Да.

— Ну, хорошо! Вы приняли меня за агента господина де Крона.

— Господина де Крона?

— Черт возьми, вам ведь это имя хорошо известно. Да, господина де Крона, начальника полиции.

— Сударь…

— Потише, дорогой господин Босир; право, можно подумать, что вы хотите схватиться за шпагу.

— Конечно, я и ищу ее.

— Дьявольщина! Какая у вас воинственная натура! Успокойтесь, дорогой господин Босир, вы оставили ее дома, и хорошо сделали. Поговорим же о чем-нибудь другом. Позвольте мне предложить руку госпоже?

— Руку госпоже?

— Да, вашей даме. Ведь это, кажется, принято на балах в Опере или вы думаете, что я только что приехал из Ост-Индии?

— Конечно, это принято, но когда на это согласен кавалер дамы.

— Иногда, дорогой господин Босир, достаточно и согласия одной дамы.

— И надолго вы просите у меня ее руки?

— О, дорогой господин Босир, вы слишком любопытны: может быть, на десять минут, может быть, на час, а может быть, и на всю ночь.

— Полноте, сударь, вы, смеетесь надо мной.

— Отвечайте: да или нет, дорогой господин? Уступаете ли вы мне руку вашей дамы?

— Нет.

— Ну-ну, не прикидывайтесь таким злым.

— Это почему?

— Потому что вы и так в маске; бесполезно надевать на себя еще и другую.

— Послушайте, сударь…

— Ну вот, вы опять сердитесь, а между тем вы были так кротки еще недавно.

— Где это?

— На улице Дофины.

— На улице Дофины! — воскликнул Босир в недоумении.

Олива́ громко расхохоталась.

— Замолчите, сударыня! — сказал ей сквозь зубы человек в черном домино.

— Я ничего не понимаю из того, что вы говорите, — продолжал Босир, обращаясь к голубому домино. — Если вам угодно совать нос в мои дела, делайте это честно, сударь!

— Но, дорогой господин Босир, мне кажется, ничего не может быть честнее правды? Не так ли, мадемуазель Олива́?

— Как, — воскликнула она, — вы и меня знаете?

— Разве этот господин не назвал недавно ваше имя во всеуслышание?

— А правда, — сказал Босир, возвращаясь к разговору, — заключается в том…

— В том, что в ту минуту, как вы собирались убить эту бедную даму — а час тому назад вы собирались это сделать, — вас остановил звон двух десятков луидоров…

— Довольно, сударь.

— Хорошо; но уступите мне руку вашей дамы, если с вас довольно.

— О, я прекрасно вижу, — пробормотал Босир, — что эта дама и вы…

— Что эта дама и я?

— Вы сговорились.

— Клянусь вам, что нет.

— Можно ли сказать такое? — воскликнула Олива́.

— И к тому же… — начало голубое домино.

— Что к тому же?

— Если бы мы и сговорились, то только для вашей же пользы.

— Когда что-нибудь утверждают, это надо доказать, — дерзко заявил Босир.

— Охотно.

— Я очень желал бы знать…

— Я вам докажу, — продолжало голубое домино, — что ваше присутствие здесь настолько же вредно для вас, настолько ваше отсутствие было бы для вас выгодно.

— Для меня?

— Да, для вас.

— Каким же образом, скажите на милость?

— Вы ведь состоите в некоей академии, не так ли?

— Я?!

— Не сердитесь, дорогой господин де Босир, я говорю не о Французской академии.

— Академия, академия… — проворчал кавалер мадемуазель Олива́.

— Да, улица Железной Кружки, подвал. Не так ли, дорогой господин Босир?

— Тише!

— Ба!

— Тише, тише! Какой вы неприятный человек, сударь!

— Не нужно так говорить!

— Почему?

— Черт возьми! Да потому, что вы сами не верите тому, что говорите. Но вернемся к этой академии.

— Ну?

Незнакомец в голубом домино вынул из кармана великолепные часы, осыпанные бриллиантами, на которые тотчас же устремились пылавшие, как два угля, глаза Босира.

— Ну? — повторил он.

— Через четверть часа в вашей академии на улице Железной Кружки, дорогой господин де Босир, будут обсуждать маленький проект, который может принести два миллиона франков двенадцати действительным членам. А вы один из них, не правда ли, господин де Босир?

— И вы тоже, если только…

— Договаривайте.

— Если только вы не сыщик.

— Право, господин де Босир, я вас считал умным человеком, но с грустью вижу, что вы глупец. Если бы я служил в полиции, то уже двадцать раз мог бы вас задержать за дела менее почтенные, чем та двухмиллионная спекуляция, о которой будут говорить в академии через несколько минут.