— Скажите лучше, что у меня теперь больше ничего нет. Скажите, что это вы продали, проели, пропили и проиграли все, что у меня было.

— И вы смеете попрекать меня моей бедностью?

— А почему вы бедны? Это порок.

— Я сумею разом избавить вас от всех ваших пороков.

— Побоями?

И Олива́ потрясла в воздухе тяжелыми каминными щипцами, что вынудило Босира отступить назад.

— Вам не хватало только одного: взять себе любовников, — продолжал он.

— А как вы назовете тех негодниц, которые сидят около вас в притонах, где вы проводите дни и ночи?

— Я играю, чтобы иметь средства к жизни.

— И вы делаете это очень удачно: мы умираем с голоду. Прекрасное ремесло, нечего сказать!

— А вы, с вашим ремеслом, рыдаете, когда вам порвут платье, так как у вас нет денег, чтобы купить другое. Прекрасное ремесло, черт возьми!

— Получше вашего! — в бешенстве воскликнула Олива́. — И вот вам доказательство.

И она выхватила из кармана горсть золота, которую швырнула на пол.

Луидоры покатились со звоном и рассыпались в разные стороны: одни запрятались под мебель, другие продолжали катиться ребром до самых дверей, третьи, наконец, сразу, как бы обессилев, упали плашмя; изображенные на них лица сверкали золотыми блестками.

Когда Босир услышал этот металлический дождь, застучавший по дереву мебели и полу комнаты, он почувствовал нечто вроде головокружения; пожалуй, было бы вернее сказать, нечто вроде угрызений совести.

— Луидоры, двойные луидоры! — воскликнул он, остолбенев.

Олива́ держала в руке другую пригоршню монет. Она швырнула их в лицо и в протянутые руки Босира, совершенно ослепленного этим потоком золота.

— О-о! — воскликнул он. — Да она богата, эта Олива́!

— Вот что мне приносит мое ремесло, — цинично произнесла она, отталкивая резким ударом туфли золото, которым был усеян пол, и Босира, ставшего на колени, чтобы подобрать монеты.

— Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать… — считал он, весь дрожа от радости.

— Негодяй! — произнесла Олива́.

— …девятнадцать… двадцать один, двадцать два…

— Трус!

— … двадцать три, двадцать четыре… двадцать шесть.

— Подлец!

Слышал ли Босир эти слова или покраснел сам по себе, но он поднялся с пола.

— Итак, — сказал он настолько серьезным тоном, что ничто не могло быть комичнее, — итак, мадемуазель, вы делали сбережения, лишая меня самого необходимого?

Олива́, смутившись, не нашлась, что ответить.

— Итак, — продолжал негодяй, — вы предоставляли мне ходить в изношенных чулках, в порыжевшей шляпе, в платье с вытертой и разорванной подкладкой, а сами берегли эти луидоры в своей шкатулке? Откуда у вас эти деньги? Они остались от распродажи моих вещей, когда я соединил свою злосчастную судьбу с вашей!

— Мошенник! — прошептала тихо Олива́.

И она бросила на него взгляд, исполненный презрения. Но Босир нисколько не смутился.

— Я прощаю вам, — сказал он, — не вашу жадность, но вашу бережливость.

— А вы только что хотели меня убить!

— Я был прав тогда, но был бы не прав теперь.

— Почему это, скажите на милость?

— Потому что теперь вы настоящая хозяйка, вы вносите свою долю в хозяйственные расходы.

— Я вам повторяю, что вы негодяй!

— Моя маленькая Олива́!

— И вы отдадите мне назад это золото!

— О, дорогая моя!

— Вы мне отдадите его, или я вас проколю насквозь вашей же шпагой.

— Олива́!

— Да или нет?

— Нет, Олива́; я никогда не соглашусь на то, чтобы ты проколола меня шпагой.

— Не двигайтесь же, или вы погибли. Деньги!

— Отдай мне их.

— А, подлец, а, низкое созданье! Вы выпрашиваете, вымаливаете у меня плоды моего дурного поведения! И он называет себя мужчиной! Я всегда их презирала, презирала всех, слышите? И того, кто дает, еще больше, чем того, кто получает.

— Тот, кто дает, — торжественно вставил Босир, — может давать и счастлив этим. Я тоже вам давал, Николь.

— Я не хочу, чтобы меня называли Николь.

— Простите, Олива́. Итак, я говорил, что я давал вам, когда мог.

— Необыкновенная щедрость! Серебряные серьги, шесть луидоров, два шелковых платья, три вышитых платка.

— Это много для солдата.

— Молчите… Эти серьги вы украли у кого-нибудь, чтобы подарить мне; луидоры вы взяли в долг без отдачи; шелковые платья…

— Олива́, Олива́!

— Отдайте мне мои деньги.

— Что ты желаешь взамен их?

— Вдвое больше.

— Хорошо, — серьезным тоном сказал негодяй. — Я иду играть на улицу Бюсси и принесу тебе не только вдвое, а впятеро больше.

И он сделал два шага к двери. Но Олива́ схватила его за полу поношенного кафтана.

— Ну, — сказал он, — вот кафтан и разорван.

— Тем лучше, вы достанете себе новый.

— Шесть луидоров, Олива́, шесть луидоров! К счастью, банкометы и игроки на улице Бюсси не очень строги насчет одежды.

Олива́ спокойно взялась за другую полу его платья и оторвала ее. Босир пришел в ярость.

— Тысяча дьяволов! — воскликнул он. — Ты наконец дождешься, что я тебя убью! Хорошенькое дело, эта негодяйка еще будет раздевать меня! Я не могу выйти из дому.

— Наоборот, вы сейчас же уйдете.

— Это было бы интересно: без кафтана?

— Наденьте зимний плащ.

— Он в дырах, весь залатан!

— Так не надевайте его, если не хотите, но вы должны уйти.

— Никогда.

Олива́ взяла оставшиеся у нее в кармане золото, приблизительно сорок луидоров, и стала подбрасывать их в руках.

Босир едва не потерял рассудка. Он снова стал на колени.

— Приказывай, — сказал он, — приказывай.

— Вы сейчас же и быстро отправитесь в лавку «Капуцин-волшебник» на улице Сены; там продают домино для маскарадов.

— Ну?

— Вы купите мне полный костюм, маску и чулки под цвет.

— Хорошо.

— Для себя возьмете черное домино, а для меня — белое атласное.

— Да.

— Я даю вам на это только двадцать минут.

— Мы пойдем на бал?

— Да, на бал.

— А затем ты меня поведешь ужинать на бульвар?

— Конечно, но с одним условием.

— Каким?

— Вы будете мне повиноваться.

— О, всегда и во всем!

— Ну так покажите ваше усердие.

— Бегу.

— Как, вы еще не ушли?

— А деньги на расход?..

— У вас есть двадцать пять луидоров.

— Как двадцать пять луидоров? Откуда вы это взяли?

— Да те, которые вы подобрали с полу.

— Олива́, Олива́, это нехорошо.

— Что вы хотите этим сказать?

— Олива́, вы мне их подарили.

— Я не говорю, что вы их не получите; но если бы я вам их дала сейчас, вы больше не вернулись бы. Ну, идите и возвращайтесь скорее.

— Она права, черт возьми! — сказал несколько сконфуженный мошенник. — Я действительно не хотел больше возвращаться.

— Через двадцать пять минут, слышите? — крикнула она.

— Повинуюсь.

В это-то время лакей, стоявший на своем наблюдательном посту под аркой, находившейся против окон, увидел, что один из силуэтов исчез.

Это удалился г-н Босир, который вышел из дому в платье с оторванными полами, но с дерзко раскачивавшейся шпагой; рубашка выбивалась у него из камзола, как было принято во времена Людовика XIII.

Пока этот бездельник шел к улице Сены, Олива́ поспешно набросала записочку с кратким отчетом о всем происшедшем:

Олива́ обернула этой бумажкой обломок разбитого фаянсового кувшина, высунулась в окно и бросила записку на улицу.

Слуга бросился к ней и, подняв ее, убежал.

Между тем г-н Босир вернулся не более как через полчаса в сопровождении двух приказчиков, которые несли купленные за восемнадцать луидоров два очень изящных домино из магазина Капуцина-волшебника, искусного мастера, поставщика ее величества королевы и придворных дам.