— Повернем налево.

— Но куда вы нас ведете?

— Очень близко. Осторожнее, здесь куча снегу. А! Мадемуазель де Таверне, если вы оставите мою руку, то упадете, предупреждаю вас. Итак, мысли короля были поглощены широтой и долготой, когда граф Прованский сказал: «Я желал бы засвидетельствовать свое почтение королеве».

— А! — воскликнула Мария Антуанетта.

— «Королева ужинает у себя», — отвечал король.

«Да? А я думал, что она в Париже», — прибавил мой братец.

«Нет, она у себя», — спокойно сказал король.

«Я только что от нее, и меня не приняли», — возразил граф Прованский.

Тогда я заметил, что король нахмурился. Он нас отпустил, моего брата и меня, и, без сомнения, навел справки после нашего ухода. У Людовика бывают вспышки ревности, как вам известно; он пожелал вас видеть, его не допустили войти, и он заподозрил что-то.

— Да, госпожа де Мизери получила от меня точное приказание.

— Вот-вот; чтобы удостовериться в вашем отсутствии, король отдал этот строгий приказ, и мы остались на улице.

— О! Это ужасный поступок, признайтесь, граф.

— Признаюсь. Но вот мы и пришли.

— В этот дом?

— Он вам не нравится, сестра моя?

— О, я не говорю этого; он, наоборот, восхищает меня. Но ваши слуги?

— А что?

— Если они увидят меня?

— Входите, сестра, входите, и я ручаюсь вам, что никто вас не увидит.

— Даже слуга, который откроет нам дверь? — спросила королева.

— Даже он.

— Невозможно!

— Мы сейчас это испытаем, — сказал со смехом граф д’Артуа.

И он протянул руку к двери.

Королева остановила его.

— Умоляю вас, брат мой, будьте осторожны.

Принц нажал другой рукой на половинку двери, украшенной красивой резьбой.

Дверь открылась.

Королева не могла сдержать испуга.

— Входите же, сестра, умоляю вас, — сказал принц, — вы ведь видите, что никого нет.

Королева взглянула на мадемуазель де Таверне с выражением человека, решившегося рискнуть; затем она перешагнула через порог, сделав один из тех прелестных жестов, которым женщины хотят сказать: «Господи благослови!»

Дверь бесшумно закрылась за ней.

Королева очутилась в передней с оштукатуренными стенами и мраморными цоколями; не особенно большое помещение было отделано с необыкновенным изяществом и вкусом; пол был мозаичный, с изображениями букетов цветов; на мраморных столиках стояло в японских вазах множество низких, густо разросшихся розовых кустов, с которых сыпался целый дождь душистых лепестков, столь редких в это время года.

Приятная теплота и еще более приятный аромат оказывали такое могучее действие на чувства всякого попавшего туда, что, едва успев войти, обе дамы забыли не только про свои опасения, но и про свою щепетильность.

— Хорошо, у нас теперь есть кров, — сказала королева, — и, надо сознаться, этот кров довольно удобен. Но недурно было бы позаботиться об одном условии, брат мой.

— О чем?

— Удалить ваших слуг.

— Ничего не может быть легче.

И принц, взяв в руки шнурок, висевший около колонны, дернул звонок, который звякнул один раз; металлический звук таинственно раздался в глубине лестницы.

Обе женщины испуганно вскрикнули.

— Так-то вы удаляете ваших слуг, брат мой? — спросила королева, — я склонна была бы думать, что вы таким образом зовете их.

— Если бы я позвонил два раза, кто-нибудь явился бы; но так как я позвонил только один раз, то будьте спокойны, сестра моя, никто не придет.

Королева рассмеялась.

— Ну, я вижу, вы человек предусмотрительный, — сказала она.

— Милая сестра, — продолжал принц, — вы не можете расположиться на ночь в передней; соблаговолите подняться на один этаж.

— Будем повиноваться, — сказала королева, — гений этого дома не кажется мне слишком недоброжелательным.

И она стала подниматься по лестнице.

Принц шел впереди.

Обюсонский ковер, который лежал на лестнице, заглушал шум их шагов.

Дойдя до второго этажа, принц опять взялся за шнурок, и неожиданный звук звонка снова заставил вздрогнуть не ожидавших его королеву и мадемуазель де Таверне.

Но их изумление еще усилилось, когда они увидели, что двери на этом этаже открылись сами.

— Право, Андре, — сказала королева, — я начинаю трепетать, а вы?

— Пока вы, ваше величество, будете идти впереди, я доверчиво буду следовать за вами.

— Все, что здесь происходит, объясняется очень просто, сестра моя, — сказал принц. — Дверь, которую вы видите перед собой, ведет в ваши апартаменты. Взгляните!

И он указал королеве на прелестное помещение, которое требует нашего описания.

Маленькая прихожая розового дерева, с двумя этажерками Буля, с потолком, расписанным Буше, и с паркетом также розового дерева, вела в белый будуар, обтянутый кашемиром с цветами, вышитыми руками первых мастериц этого искусства. Обивка мебели в будуаре была вышита шелками, тона которых были подобраны с искусством, делавшим гобелены того времени подобными картинам знаменитых художников.

За будуаром находилась голубая спальня. Кружевные занавески, турецкий штоф, великолепная кровать в темном алькове, ослепительный огонь в беломраморном камине, свет двенадцати благовонных свечей, горевших в канделябрах работы Клодиона, ширмочка из лакированного дерева, лазоревого цвета, с китайскими рисунками золотом, — вот прелести, которые предстали перед взорами двух дам, робко вступивших в это изящное помещение.

Ни одно живое существо не появлялось здесь; повсюду царили свет, тепло, но нельзя было угадать, кто создавал такую отрадную обстановку.

Королева, которая и в будуар вошла с некоторой нерешительностью, остановилась на мгновение у порога спальни.

Принц в изысканных выражениях извинился, что необходимость вынуждает его посвящать сестру в недостойные ее подробности.

Королева ответила полуулыбкой, выражавшей гораздо больше, чем все слова.

— Сестра моя, — прибавил граф д’Артуа, — это мои холостяцкие покои; только я бываю здесь, и бываю всегда один.

— Почти всегда, — сказала королева.

— Нет, всегда.

— А! — усомнилась королева.

— Кроме того, — продолжал он, — в будуаре, где вы находитесь, есть софа и глубокие кресла, в которых я не раз, когда ночь заставала меня на охоте, спал так же хорошо, как в своей постели.

— Я понимаю, — сказала королева, — почему графиня д’Артуа иногда тревожится…

— Конечно. Но сознайтесь, сестра моя, что если графиня беспокоится обо мне, то этой ночью она тревожится без основания.

— Сегодня ночью, я согласна, но другие ночи…

— Сестра моя, тот, кто не прав один раз, не прав всегда.

— Ну, довольно об этом, — сказала королева, садясь в кресло. — Я страшно устала, а вы, моя бедная Андре?

— О, я просто падаю от усталости, и если ваше величество позволит мне…

— Действительно, вы побледнели, мадемуазель, — сказал граф д’Артуа.

— Пожалуйста, пожалуйста, дорогая, — сказала королева, — садитесь или даже ложитесь. Господин граф д’Артуа нам уступает это помещение; не правда ли, Шарль?

— В полное распоряжение, мадам.

— Минутку, граф, последнее слово.

— Что вам угодно?

— Если вы уйдете, как вас позвать?

— Я вам совсем не нужен, сестра моя; располагайте всем моим домом.

— Здесь, значит, есть и другие комнаты?

— Конечно. Прежде всего есть столовая, в которую я вам рекомендую заглянуть.

— С накрытым столом, вероятно?

— Конечно, на котором мадемуазель де Таверне, в чем она, мне кажется, сильно нуждается, найдет бульон, крылышко цыпленка и рюмочку хереса, а вы, сестра моя, найдете большой выбор фруктовых варений, которые вы любите.

— И все это без слуг?

— Абсолютно.

— Посмотрим. Ну а потом?

— Что потом?

— Как нам вернуться во дворец?

— Нечего и думать возвращаться в него этой ночью, раз отдан такой приказ. Но с наступлением дня этот приказ теряет свою силу. В шесть часов ворота дворца отворяются, а вы выходите отсюда без четверти шесть. Вы найдете в шкафах плащи всех цветов и покроев, если пожелаете сменить свою одежду. Когда вы попадете во дворец, пройдите в свою спальню, ложитесь и не беспокойтесь об остальном.