— Пусть так, ваше величество, но и заблуждение господина де Рогана основано на преступлении другого лица!

— Ищите хорошенько, сударь: в ваших руках честь королевского дома Франции.

— Верьте, ваше величество, что она в надежных руках, — ответил де Крон.

— А процесс? — спросила королева.

— Следствие идет. Все отпираются, но я выжидаю удобную минуту, чтобы выставить ту улику, которая находится в вашей библиотеке.

— А госпожа де Ламотт?

— Она не знает, что я нашел эту женщину, и обвиняет господина де Калиостро в том, что он затуманил голову кардиналу, так что тот потерял рассудок.

— А господин де Калиостро?

— Я велел допросить господина де Калиостро, и он обещал прийти ко мне сегодня же утром.

— Это опасный человек.

— Он будет полезен. Укушенный такой ехидной, как госпожа де Ламотт, он впитает яд, а нам даст противоядие.

— Вы надеетесь на разоблачения?

— Я уверен, что они будут.

— Каким образом, сударь? О, скажите мне все, что может успокоить меня.

— Вот мои соображения, ваше величество: госпожа де Ламотт жила на улице Сен-Клод…

— Я знаю, я знаю, — краснея, сказала королева.

— Да, ваше величество оказали этой женщине честь своим состраданием.

— Она меня хорошо отблагодарила за это, не правда ли? Итак, она жила на улице Сен-Клод?

— А господин де Калиостро живет как раз напротив.

— И вы предполагаете?..

— Что если у одного или другого из этих соседей была тайна, то она должна быть известна обоим… Но простите, ваше величество, уже близится час, когда я жду в Париже господина де Калиостро, и я ни за что не хотел бы отложить этого объяснения…

— Поезжайте, сударь, поезжайте и еще раз будьте уверены в моей благодарности. Вот, — со слезами воскликнула она, когда г-н де Крон вышел, — начинается мое оправдание. Я прочту свою победу на всех лицах. Только одного лица я не увижу — лица единственного друга, которому я более всего желала бы доказать свою невиновность!

Между тем г-н де Крон спешил в Париж. Войдя к себе, он нашел ожидавшего его г-на де Калиостро.

Граф уже накануне узнал обо всем. Он направлялся к Босиру, убежище которого знал, собираясь убедить его покинуть Францию, но по дороге встретил его в одноколке между двумя агентами. Олива́ пряталась в глубине повозки, совершенно подавленная стыдом и заливаясь слезами.

Босир увидел едущего ему навстречу в почтовом экипаже графа и узнал его. Мысль, что этот загадочный и могущественный вельможа может быть полезным, изменила его намерение никогда не покидать Олива́. Он напомнил агентам, что они предлагали ему бежать. Те взяли сто луидоров, которые были у него с собой, и отпустили, несмотря на рыдания Николь.

Целуя свою возлюбленную, Босир шепнул ей на ухо:

— Надейся! Я постараюсь спасти тебя.

И поспешно зашагал по дороге в том направлении, по которому ехал Калиостро.

Граф решил между тем остановиться: в любом случае ему не к чему было ехать за Босиром, раз тот возвращался. Когда Босир порой заставлял гоняться за собой, графу удобнее было ждать его.

И Калиостро ждал уже с полчаса за поворотом дороги, когда увидел приближавшегося любовника Олива́, бледного, запыхавшегося, полумертвого и несчастного.

При виде остановившегося экипажа Босир радостно вскрикнул, как утопающий, ухватившийся за плывущую доску.

— Что случилось, сын мой? — спросил граф, помогая ему войти в карету.

Босир рассказал всю свою печальную повесть, которую Калиостро выслушал молча.

— Она погибла! — проговорил он.

— Как это? — воскликнул Босир.

Калиостро рассказал ему все, чего тот не знал: про интригу на улице Сен-Клод и в Версале. Босир едва не потерял сознания.

— Спасите, спасите ее! — говорил он, падая на колени прямо в карете. — И я отдам вам Олива́, если вы еще ее любите.

— Друг мой, — возразил Калиостро, — вы заблуждаетесь, я никогда не любил мадемуазель Олива́… У меня была только одна цель — вырвать ее из распутной жизни, которую вы заставляли ее делить с вами.

— Но… — сказал удивленный Босир.

— Это вас удивляет? Знайте, что я один из синдиков общества нравственного обновления, а цель его — спасать от порока всякого, кто подает надежды на исцеление. Отняв у вас Олива́, я мог вылечить ее… Вот почему я отобрал ее у вас. Пусть она скажет, слышала ли она когда-нибудь из моих уст хоть одно слово, говорящее об ухаживании; пусть она скажет, не были ли всегда мои услуги бескорыстны!

— Тем более оснований, сударь; спасите ее, спасите!

— Я попытаюсь, но все будет зависеть от вас, Босир.

— Требуйте у меня жизни, если хотите.

— Я не потребую так много. Возвращайтесь со мною в Париж, и, если вы будете до мелочей исполнять мои предписания, мы, быть может, и спасем вашу любовницу. Я ставлю для этого только одно условие.

— Какое, сударь?

— Я вам его скажу наедине, когда мы вернемся ко мне в Париж.

— Я заранее подписываюсь; только бы увидеть ее снова! Только бы увидеть!

— Вот об этом я и думаю. Менее чем через два часа вы увидите ее.

— И поцелую ее?

— Я полагаю; более того, вы ей передадите то, что я вам скажу.

И Калиостро с Босиром пустились в обратный путь.

Два часа спустя, уже вечером, они догнали одноколку.

А еще через час Босир за пятьдесят луидоров купил у агентов право поцеловать Николь и шепнуть ей на ухо предписания графа.

Агенты удивлялись этой страстной любви и надеялись при каждой остановке получать по пятьдесят луидоров.

Но Босир более не являлся, и карета Калиостро быстро увозила его в Париж, где готовилось столько событий.

Вот сведения, которые необходимо было сообщить читателю, прежде чем показать ему г-на Калиостро за деловой беседой с г-ном де Кроном.

Теперь мы можем ввести его в кабинет начальника полиции.

XXXIII

КАБИНЕТ НАЧАЛЬНИКА ПОЛИЦИИ

Господин де Крон о Калиостро знал все, что может узнать опытный начальник полиции о человеке, живущем во Франции, а это немало. Он знал все его прежние имена, все его тайны алхимика, магнетизера и прорицателя. Он знал, что тот изъявляет притязание на вездесущность и неразрывную цепь перевоплощений, и смотрел на него как на великосветского шарлатана.

Господин де Крон был человек со светлой головой, знавший все тонкости своей должности, находившийся в милости при дворе и равнодушный к этому, не вступавший в сделку со своей гордостью; это был человек, над которым не всякий мог приобрести власть.

Ему, как г-ну де Рогану, Калиостро не мог предложить горячие, только что вынутые из алхимического горна луидоры; к нему Калиостро не приставил бы дуло пистолета, как Бальзамо к г-ну де Сартину; от него Бальзамо не мог требовать возвращения Лоренцы… Напротив, Калиостро должен был дать ему отчет о своих поступках.

Вот почему граф, вместо того чтобы ждать, как развернутся дальнейшие события, счел необходимым попросить аудиенцию у сановника.

Господин де Крон сознавал преимущество своего положения и собирался воспользоваться им. Калиостро сознавал затруднительность своего положения и собирался выйти из него.

В этой шахматной партии, разыгрываемой в открытую, была ставка, о которой не подозревал один из игроков, и надо сознаться, игроком этим был г-н де Крон.

Как мы уже сказали, он в Калиостро видел только шарлатана и не знал, что это адепт. Столько людей споткнулись о камни, разбросанные философией на пути монархии, только потому, что не заметили их.

Господин де Крон ждал от Калиостро разоблачений, связанных с ожерельем и проделками г-жи де Ламотт, и это давало Калиостро преимущество перед ним. С другой стороны, он имел право допрашивать, сажать в тюрьму, и это было его важное преимущество.

Он принял графа с видом человека, сознающего свою значительность, но желающего быть вежливым с каждым, даже и не столь необыкновенным человеком.

Калиостро держался настороже. Ему хотелось казаться вельможей — единственная слабость, которую ему выгодно было позволить подозревать в себе.