— Именно об этом я и хотел иметь честь сказать вашему величеству. Два месяца назад королева просила пятьсот тысяч ливров через господина де Калонна, а ваше величество отказали ей.

— Это правда.

— Так вот, ваше величество, эти деньги, по слухам, предназначались для первого трехмесячного взноса, оговоренного при покупке ожерелья. Не получив денег, королева отказалась платить.

— И… — подхватил король, понемногу заинтересовываясь, как это случается всегда, когда сомнительность сменяется некоторым правдоподобием.

— Здесь, ваше величество, начинается та история, которую мое усердие велит мне рассказать вам.

— Что! Вы говорите, что история только начинается? В чем же дело, Боже мой? — воскликнул король, выдавая таким образом свое смущение перед бароном, который не замедлил воспользоваться этим преимуществом.

— Ваше величество, говорят, что королева обратилась за деньгами к одному лицу.

— К кому? К какому-нибудь ростовщику, не так ли?

— Нет, ваше величество, не к ростовщику.

— Боже мой! Вы говорите мне это каким-то странным тоном, Бретейль. А, я догадываюсь! Это иностранная интрига: королева просила денег у своего брата, у своей семьи. Тут замешана Австрия.

Известно, как щепетилен был король относительно всего, что касалось венского двора.

— Это было бы лучше, — возразил г-н де Бретейль.

— Что значит лучше! Но у кого же могла королева просить денег?

— Ваше величество, я не смею…

— Вы меня удивляете, сударь, — сказал король, поднимая голову и вновь принимая царственный тон. — Говорите немедля и назовите мне этого заимодавца.

— Господин де Роган, ваше величество.

— И вы не краснеете, называя мне господина де Рогана, самого разорившегося человека в королевстве!

— Ваше величество… — сказал г-н де Бретейль, опуская глаза.

— Ваш тон мне очень не нравится, — добавил король, — потрудитесь сейчас же объясниться, господин хранитель печатей.

— Нет, ваше величество, ни за что на свете, ибо ничто в мире не заставит мои уста произнести слово, от которого может пострадать честь моего короля и моей королевы.

Король нахмурился.

— Мы очень низко опустились, господин де Бретейль. Это полицейское донесение пропитано смрадом той клоаки, которая породила его.

— Всякая клевета извергает губительные миазмы, ваше величество, и потому необходимо, чтобы государи очищали воздух, прибегая к решительным средствам, если не хотят, чтобы их королевскую честь погубили эти яды, достигающие самого трона.

— Господин де Роган! — прошептал король. — Где здесь правдоподобие… Значит, кардинал не мешает распространению этих слухов?

— Ваше величество может убедиться, что господин де Роган вел переговоры с ювелирами Бёмером и Боссанжем; что дело о продаже было улажено им, что он определил и принял условия платежа.

— В самом деле? — воскликнул король, охваченный ревностью и гневом.

— Самый простой допрос подтвердит этот факт. Я за это ручаюсь вашему величеству.

— Вы говорите, что вы за это ручаетесь?

— Безусловно и с полной ответственностью, ваше величество.

Король быстро зашагал по кабинету.

— Это ужасно, да, — повторял он, — но все же я не вижу тут кражи.

— Ваше величество, ювелиры говорят, что у них есть расписка, подписанная королевой, и что ожерелье хранится у нее.

— А! — воскликнул король, к которому вернулась надежда, — но она отрицает! Вы видите, что она отрицает это, Бретейль!

— О, ваше величество, разве я когда-либо дал вам понять, что не уверен в непричастности королевы? Несчастным был бы я человеком, если бы ваше величество не видели, каким почтением и преданностью полно мое сердце по отношению к невиннейшей из женщин!

— Значит, вы обвиняете одного господина де Рогана…

— Но, ваше величество, обстоятельства…

— Это тяжкое обвинение, барон!

— Которое, быть может, рассеется при расследовании; но расследование необходимо. Подумайте, ваше величество: королева утверждает, что у нее нет ожерелья; ювелиры уверяют, что продали его королеве; ожерелье исчезло, и слово «кража» произносится во всеуслышание рядом с именем господина де Рогана и священным именем королевы.

— Это правда, это правда, — сказал взволнованно король. — Вы правы, Бретейль, надо выяснить это дело.

— Непременно, ваше величество.

— Боже мой! Кто это идет там по галерее? Не господин де Роган ли направляется в часовню?

— Нет еще, ваше величество, это не может быть он. Еще нет одиннадцати часов, и, кроме того, господин де Роган сегодня служит, так что должен быть в священном облачении.

— Что же делать? Поговорить с ним? Позвать его?

— Нет, ваше величество; позвольте мне дать вам совет: не разглашайте этого дела, прежде чем не переговорите с ее величеством королевой.

— Да, — сказал король, — она скажет мне правду.

— В этом ни на миг не может быть сомнения, ваше величество.

— Послушайте, барон, садитесь вот здесь и без недомолвок, ничего не смягчая, расскажите мне все о каждом факте, о каждом вашем соображении.

— У меня в портфеле лежит подробный доклад с приложением доказательств.

— К делу, в таком случае! Подождите, я велю никого не принимать… У меня были назначены сегодня утром две аудиенции; я их отложу.

Король отдал приказание и, усаживаясь, бросил взгляд в окно.

— На этот раз, — сказал он, — это уж точно кардинал, посмотрите.

Бретейль встал, подошел к окну и увидел г-на де Рогана в полном кардинальском и архиепископском облачении, направляющегося в покои, которые отводились ему каждый раз, как он совершал торжественное богослужение в Версале.

— Наконец-то он прибыл! — воскликнул король, поднимаясь.

— Тем лучше, — сказал г-н де Бретейль, — объяснение произойдет без промедления.

И он принялся осведомлять короля с рвением человека, желающего погубить своего ближнего.

В его портфеле с адским искусством было собрано все, что могло послужить к обвинению кардинала. Король, правда, увидел множество улик против г-на де Рогана, но, к его отчаянию, доказательства невиновности королевы заставляли себя ждать.

Он уже с четверть часа нетерпеливо сносил эту пытку, когда в соседней галерее внезапно послышались громкие голоса. Король прислушался, Бретейль прервал чтение.

Офицер караула слегка постучал в дверь кабинета.

— Что там? — спросил король, нервы которого были возбуждены сообщением г-на де Бретейля.

Офицер вошел.

— Ее величество королева просит ваше величество соблаговолить пройти к ней.

— Случилось что-то новое, — сказал король, бледнея.

— Возможно, — ответил Бретейль.

— Я иду к королеве! — воскликнул король. — Ожидайте меня здесь, господин де Бретейль.

— Прекрасно, мы приближаемся к развязке! — прошептал хранитель печатей.

XIX

ДВОРЯНИН, КАРДИНАЛ И КОРОЛЕВА

В то время, когда г-н де Бретейль входил к королю, г-н де Шарни, бледный и взволнованный, попросил аудиенции у королевы.

Она одевалась и из окна своего будуара, выходившего на террасу, увидела, как Шарни настаивал, чтобы его провели немедленно.

Мария Антуанетта приказала ввести его, прежде чем он успел договорить свою просьбу.

Она следовала потребности своего сердца; она говорила себе с благородною гордостью, что такая чистая и возвышенная любовь, как его, имеет право проникнуть во всякое время даже во дворец королевы.

Шарни вошел, с трепетом прикоснулся к руке, протянутой ему королевою, и проговорил глухим голосом:

— Ах, ваше величество, какое несчастье!

— В самом деле, что с вами? — воскликнула королева, невольно бледнея при виде своего друга без кровинки в лице.

— Знаете ли, ваше величество, что я узнал сейчас? Знаете ли вы, что говорят? Знаете ли вы то, что, быть может, уже известно королю или будет известно завтра?

Она вздрогнула, вспомнив о той ночи невинного блаженства, когда, быть может, ревнивый или враждебный взор видел ее с Шарни в версальском парке.