— Успокоишься ты или нет?
— А может, у вас амуры? Вы скажите. Я не против, только порядок должен быть, очередь установим.
— Я вам сейчас мороженое сделаю, — сказал Виктор, — вы такого еще не пробовали...
— О, великий кухонный муж! — заорал Юра.
— Открывай бутылку, — сказала Люся. — Я так устала и спать хочу, а ты все время орешь.
— Здрасте! А кто ныл: «Навестим Витю! Навестим Витю!» Я, что ли, тянул этого психа смотреть?
— Вы извините его, девушка! — сказала Люся Наташке. — Он прораб. Привык на стройке горло драть. Вот и орет, никак остановиться не может.
— И прораб! Производитель работ то есть. А вы что, позвольте узнать, производите?
— Нет, я этого больше не вынесу, — сказала Люся и включила магнитофон.
Юра ушел на кухню, что-то там громко рассказывал. Люся задернула шторы, забралась с ногами на тахту, внимательно посмотрела на Наташку.
— Где он тебя подобрал? Ты на Светку и не похожа совсем.
— Это неважно. Какая есть!
— А ты с характером. Ему почему-то всегда попадаются с характером. Хоть бы одна мямля попалась.
— Ну и ладно. А тебе-то что?
— Ничего. Только учти, в этом доме хозяйка не требуется. Витя сам лучше любой хозяйки. А завтра ему станет стыдно, и он тебя выгонит. Ты не смотри, что он мямля. В два счета с лестницы спустит.
— А вот и мы, — сказал Виктор, входя с подносом. — Не скучаете?
— Сейчас развеселю! — Юра шел следом с бутылкой и фужерами. — К пьянке товьсь!
Выпили. Юра сменил пленку, пошел твист. Люся легла и уставилась в потолок. Виктор тихо сидел рядом с нею.
— Эх, завалилась моя супружница. Выручайте, девушка! — орал Юра, не переставая крутиться перед столиком. — Ну, спасите!
— Я так не умею.
— Научу.
— У меня босоножки жмут.
Виктор вытащил из шкафа туфли, но они были велики.
— Возьми мои, — сказала Люся, — от него не отвяжешься.
— Вот так! — кричал Юра. — Как будто спину вытираете и ниже.
Сначала подметки никак не отлипали от пола, потом Наташка приладилась, и стало получаться. Когда она поворачивалась к тахте, ей казалось, что Люсина рука двигается у Виктора за спиной, словно она его гладит.
— Все! — сказал Юра, когда пленка кончилась. — Во наломался. Завтра на карачках ползать буду.
— Еще, еще! — требовала Наташка.
— Нет уж, баста, — сказал Юра. — Вставай, супружница. Пора возвращаться в лоно семьи.
— Как ты мне надоел! — поморщилась Люся. — И все ты орешь! И все какие-то глупости!
— Семья не глупость, а ячейка общества. С классиками споришь?
— Я тоже пойду! — сказала Наташка, когда Юра с Люсей стали прощаться. — Подождите.
— Нет-нет! Нам совсем в другую сторону.
Наташка и Виктор вернулись в комнату. Виктор снова включил магнитофон. Опять пошел твист, потом вдруг оборвался, как будто магнитофон поперхнулся, и негромкий хриплый голос запел: «На Смоленской дороге метель, метель, метель...»
— А куда она уехала? — спросила Наташка.
— Не знаю.
— Вы ее любите?
— Не знаю. Допивайте. Я пока посуду уберу.
Он ушел на кухню. Было слышно, как он включил там воду. Наташка повернула ручку магнитофона. Теперь голос гремел на всю квартиру.
— А все-таки? — сказала она, входя в кухню. Виктор в фартуке мыл посуду. — Почему она уехала?
— Не знаю. Она говорила, что больше всего на свете я люблю мыть посуду. Ну и что? У каждого свои причуды.
— Вы бросьте психом прикидываться. Я знаю, что вы любите. Видела, как вы с Люськой амуры разводите. А зачем врете? Зачем Люську мучаете?
— Вы ошиблись, девушка. Вам показалось. Почему вы кричите на меня? Разве я сделал вам что-нибудь плохое?
— А чего хорошего? Мороженое купил? Да таких кобелей по сотне на каждой улице.
— Я вас не пущу, уже поздно. Как вы поедете?
— А это не твоя забота. Не волнуйся, а то чашечку разобьешь.
На улице уже было безлюдно. Наташка долго стояла на остановке, но троллейбуса не было. Наконец подошел. Он даже не остановился, а только притормозил.
— Машина в парк! — объявил водитель.
«В парк так в парк!» — подумала Наташка и легла на заднее сиденье.
Троллейбус мчался без остановки, лежать было удобно, только где-то впереди дребезжало стекло. Наташка уснула.
Пятый день
Под утро Наташка совсем замерзла на гладком дерматиновом сиденье и уже не спала, слышала какие-то шорохи и шаги, чьи-то голоса в отдалении. От каждого ее движения пружины поднимали визг, и еще спустя минуту где-то в самой середке тоненько вскрикивала опоздавшая. Пора было вставать, но Наташка все не хотела открывать глаза.
Что-то загрохотало над головой, лязгнула дверь впереди и заурчал мотор. Потом — щелк, и торжественный, как у Левитана, мужской голос сказал:
— Земля! Земля! Я «Заря»! Все бортовые системы работают нормально. Пассажир спит. Разрешите старт! Пять, четыре, три, два, поехали!
И Наташка почувствовала, как сиденье дернулось и она понеслась вверх. Она вскочила — троллейбус полз по залитой солнцем улице.
— Иди сюда, космонавтка! — крикнул в микрофон сидевший за рулем парень. — Тебе куда?
— В Париж можешь?
— А чего? Могу. Только сначала по Садовому кружок для разгона, ладно? Садись.
Складной стульчик был совсем низенький, и видела Наташка только стены домов. Стены то прижимались совсем близко, то отбегали.
— А чего одна? — спросил парень. — Тут такие картинки бывают — детям до шестнадцати лет смотреть не разрешается. А ты теряешься!
— Перед стартом нельзя.
— Понимаешь! А после можно?
— Ты верти, разберемся.
— А в полете можно? Новый космический эксперимент! Любовь в невесомости.
— Платят тебе сколько?
— Хватает. Алиментов пока не плачу. Соглашайся!
— С восьмилеткой берут?
— А я думал, ты в академии учишься. Не годишься!
— Ты всегда такой дурак?
— Нет. Я сегодня первый день, понимаешь? Тут со мной один хмырь ездил, на твоем стуле сидел. Ему что ни скажи — молчит. А с тобой поговорить можно. Как насчет эксперимента?
Уже выехали на Садовую. Она была совсем тихой и казалась еще шире. На тротуарах никого не было, но парень все-таки затормозил и объявил в микрофон: «Воротниковский переулок. Следующая остановка — площадь Маяковского». В тоннеле стало темно, парень пошарил над головой, но выключателя не нашел и только чертыхнулся.
— Дай я покручу, а? — попросила Наташка.
— Совсем чокнулась?
— Тут никто не видит.
— Сразу в стену врежешься.
— Как же! Всего две педали: одной тормозишь, другая — скорость. Как на велосипеде.
Снова в глаза ударило солнце. От гостиницы «Пекин» вдогонку троллейбусу кинулся дядя с чемоданом. Парень стал его дожидаться.
— Не забудьте оплатить свой проезд! — сказала Наташка в микрофон, когда дядя вошел. — За чемодан — десять копеек. Проходите вперед, не мешайте входу и выходу.
На Бронной тоже никого не было, но парень и тут остановил.
— Давай, — сказала Наташка, — там дальше широко будет, я знаю.
Они пересели.
— Только тихо! — сказал парень и отпустил тормоз.
Троллейбус двинулся еле-еле. Наташка почувствовала, как у нее сразу вспотели ладони.
— Поехали! — крикнула она и прижала педаль.
Что-то захрустело под ногой, троллейбус с гудением стал набирать скорость.
— А можешь! — сказал парень. — Только не гони.
— Поехали!
Странное было чувство. Весь мир мчался на Наташку, и мостовая неслась под колеса. Тротуар норовил встать поперек, но парень еле заметно подталкивал руль, и тротуар опять укладывался на место. С пола рвался и бил по ногам ветер. А Наташка впервые за эти дни почувствовала себя спокойно. Это было ощущение покоя и свободы одновременно. Наташка была счастлива.
— Тормози! — сказал парень. — Остановка.
— Ладно, нет никого.
— Остановка, понимаешь?
— Обойдешься!
Наташка еще нажала на педаль. Теперь троллейбус, как огромный снаряд, мчался по широкой, пустой Садовой.