— У меня нет, — сказал Витек, — ты же сказала, чтобы я билеты в кино купил. Может, сбегать домой?

— Беги! — захохотала Наташка. — Беги воруй, пока трамваи ходят. И чувиху свою захвати. А то думает, если папа генерал, так она самая умная! У, воровка!

...Через несколько минут Наташка стояла перед старым особняком. Он был расположен полукругом, и на улицу выходили только крылья. Перед домом — клумба и чей-то бюст. У входа поблескивала красная с золотом табличка.

Дверь была не заперта, и Наташка вошла в прохладный, со сводчатым потолком вестибюль. Здесь украшений не было никаких, но налево, в арке, перед которой в старом, массивном кресле сидел милиционер, была видна мраморная лестница с золотыми шишечками на каждой ступеньке.

— Тебе чего? — спросил милиционер. — Рабочий день окончен.

— А мне срочно нужно.

Через его плечо Наташка увидела стену второго этажа, над лестницей на желтом фоне между белыми полуколоннами были нарисованы гирлянды из каких-то цветов и птиц.

— Отец пьет, что ли?

— А вам-то что? Вы не пьете?

— Спокойно. Выйди на улицу и там ори, если хочется.

— А если он дом подожжет? — спросила Наташка. — Вы будете отвечать?

— А ты ему спички не давай! Прячь от папы спички!

— Смешно, да? А небось на собраниях выступаешь.

— Спокойно, — сказал милиционер, смех все еще не отпускал его, но он потянулся к телефону, висевшему на стене — Владимир Наумович? Дежурный говорит. Здесь девочка просит принять по личному вопросу. Слушаюсь. Живо! — сказал он Наташке. — По коридору третья дверь. А про спички я тебе точно говорю. Прячь спички от папы.

Стены в коридоре были такие же красивые, и даже двери были расписаны. Наташка случайно посмотрела под ноги и ахнула — на полу черные змейки сплетались в такие узоры, что их, наверное, и на бумаге нарисовать трудно, а тут все из дерева выложено. Половицы скрипели громко и весело.

В кабинете Наташка чуть не ослепла. Стены, покрытые темно-коричневым бархатом, были затканы золотыми розами. Люстра была как букет — стебель и ветки золотые, а цветы и бутоны хрустальные, казалось, дунь на них — и зазвенят. Вдоль стен выстроились низенькие кривоногие стулья, с их темных спинок сбегали золотые завитушки.

— Здравствуйте, меня зовут Владимир Наумович, — длинный и худой человек, сидевший над бумагами, показал Наташке на стул.

— А меня Шура Бутылкина, — сказала Наташка.

— Ну и прекрасно. Как живете, Шура Бутылкина? Что у вас новенького?

— Ничего. Все по-старенькому.

— В школе учитесь?

— Нет, надоело.

— Работаете?

— Тоже нет.

— Папа-мама кормят?

— Они накормят!

— Что же вы делать собираетесь?

— Деньги зарабатывать.

— Много вам нужно?

— Вагон и маленькую тележку.

— А вопрос у вас какой?

— Сколько этот дом стоит?

— Хочешь купить?

— Нет, прицениться только.

— За этот дом люди кровью заплатили.

— Чтобы вы тут сидели?

— Да, чтобы мы тут сидели. Не нравится?

— Дом нравится. А чей он раньше был?

— Князя Голицына. Ты ему не родственница?

— Он мой двоюродный дедушка. Но я его плохо помню.

— Неважное у тебя положение. Наследство, как говорят юристы, не открылось. И не откроется.

— Ничего. Хоть посмотрела.

— Это пожалуйста. Как свободное время будет — приходи. Я тут допоздна сижу, поговорим. Живешь-то наверное, недалеко?

— Из Америки приехала.

— Ну и как там капитализм? Загнивает?

— Вам издали виднее.

— А Москва тебе нравится?

— Ладно, — сказала Наташка, — пойду я.

— Нет, подожди! Вопрос-то у тебя какой?

— Я уже сказала.

— Тогда я, можно? Хочешь на работу устрою?

— А куда?

— На завод, на фабрику, на стройку — выбирай.

— Сколько я буду получать?

— Сначала немного, но на еду хватит, и на кино останется. Если надо — в общежитие перейдешь.

— А мне этот дом нравится.

— Слушай, а если я тебе другой дом предложу? Училище, но специальное. Кончишь там десять классов, профессию получишь. Там режим, охрана — глупостей сделать не дадут.

— А если я хочу?

— А рожна горячего на лопате не хочешь?

— Вы на меня не кричите. Я тоже крикнуть могу.

— Кем же ты будешь?

— Это мое дело.

— Значит, не хочешь работать?

— Мне дом нужно, машину. У меня мать тунеядка. Кто ее кормить будет? Разве я на заводе столько заработаю?

— Слушай, а давай я комсомол подключу? У них сегодня за городом какой-то слет. Вон, видишь, автобусы стоят? Сейчас приедете, искупаетесь, рыбы наловите, а вечером — у костра. Хорошо ведь!

— Не могу. Мне идти нужно. До свидания.

...На Пушкинской площади уже крутилась обычная карусель свиданий. Наташка встала у памятника и посмотрела на часы, висевшие на углу, — как будто у нее тоже было свидание. На лавочках пенсионеры читали вечерку. Недалеко от Наташки вышагивала длинная, как цапля, женщина — пять шагов, и поворот, и еще пять шагов. То и дело она лезла в сумку и подносила к глазам очки, чтобы взглянуть на часы. Толстый дядя с другой стороны стоял спокойно и рассматривал прохожих.

«Выбирает! — подумала Наташка. — Вот такие и выбирают».

Чуть дальше стояли ребята лет по восемнадцати. У одного была гитара, и он что-то тренькал, повернувшись спиной к улице, а ребята глазели на проходивших, мимо девок и кричали всякую ерунду.

— А вы не скажете, — спросила Наташка у толстого, — как проехать к Савеловскому вокзалу?

— Очень просто — пройдите через сквер и на улице Чехова садитесь на любой троллейбус или автобус. Лучше всего на пятый, он ближе к вокзалу останавливается.

Наташка вернулась на свое место. Тетка все так же вышагивала.

«Может, глаза размазались?» — подумала Наташка и попросила у тетки зеркало, но глаза были в порядке. А толстый даже не смотрел в ее сторону.

Один из той компании подошел к Наташке.

— Мы все слышали, — сказал он, — не уезжайте, в Москве можно неплохо повеселиться.

— А я не уезжаю.

— Прекрасно. Подваливайте к нам. Еще штучки три закадрим — и порядок.

— В бутылочку поиграем?

— Поиграем.

— И свет погасим?

— Все условия создадим.

— В другой раз, сегодня я занята.

— Ну что вы, какие занятия!

— Тебе плохо объяснили? — спросила цапля. Она остановилась совсем рядом, раскачивалась, поддавая раскрывшуюся сумочку. И казалось, что она сейчас долбанет парня острым носом.

— А что, нельзя подойти?

— Ты еще спрашивать будешь? Ты не понял, что ты хам и что так с женщиной не обращаются?

Парень пожал плечами и отошел.

«Злись, злись, — подумала Наташка про цаплю, — все равно к тебе твой аист не прилетит. Кому ты нужна такая старая?»

И незаметно показала ей язык.

А толстый как будто задремал. Так и стоял, не двигаясь, а вместо глаз только щелочки остались.

— Простите, — сказала Наташка, опять остановившись перед ним, — сколько время?

— Вон часы висят.

— Может, они неправильные. Мне точно надо.

— Правильные. На моих столько же.

— Сразу видно, что не спешите.

— А ты очень спешишь? Давно бы уже на вокзале была.

— И поеду. А вам-то что?

— Ничего.

— А чего вы меня прогоняете? Может, я здесь хочу!

— Мне не жалко.

— И нечего щуриться. Подумаешь какой — стоит и щурится!

— Совсем сумасшедшая. Ты что на людей кидаешься?

— А хочу! Ты мне что ли, запретишь!

— Иди! — замахал руками толстый. — Иди куда хочешь! Я тебя знать не знаю и знать не хочу!

— И я тебя знать не хочу. Ты мне очень нужен, думаешь?

...У мясного магазина Наташка села в такси. Шофер попался старый, лет пятидесяти.

— Тебе куда? — спросил он.

— А ты не знаешь?

— Чего?

— Не знаешь, говорю?

— А чего — не знаешь?

— Насчет картошки — дров поджарить!