— А живете вы не плохо, товарищи партизаны! — заключил Кремнев, присев на лавку, возле стола. — И обосновались так, будто сто лет воевать собираетесь.
— Батя наш — бывший морской инженер, любит порядок, — опять же с гордостью отметил Скакун. — А сколько нам тут сидеть — этого, видать, и сам Гитлер не знает.
— А ты куда это так расфрантился? На задание?
Скакун покраснел:
— Я получил от комбрига «вольную», на целых два дня. И вот хочу навестить... девушка у меня есть. А у нее завтра день рождения. Пригласила...
— Хорошая?
— Очень! Мы с ней вместе в школе учились.
— Надо навестить. А она... где живет?
— В поселке, в Замчище. Это в километре от Заречья.
— Наша зона. Поезжай спокойно. Но прежде покажи, как мне выбраться на свет божий. Хочу лагерь осмотреть.
V
Скакун ехал по лесной дороге на белом коне. Следом за ним, на таком же белом коне, двигался Петька Бакан. Петька не выспался, до полуночи пилил и колол дома дрова — мать болела — и был хмурым и злым. Скакун, в белом полушубке, синих галифе и блестящих хромовых сапогах, в сбитой на макушку папахе с малиновым верхом, сиял молодостью, здоровьем и силой.
Они не спешили. До вечера было еще далеко, а до хутора — близко, всего километров десять. Вот сейчас кончится лес, начнется широкое поле, там еще небольшой лесок и... Замчище!
Скакун на миг закрыл глаза, будто ослепленный солнцем, осторожно пощупал сверток, лежавший у него на груди, под полушубком. Это — подарок Рае, кусок белого парашютного шелка. Райка сошьет себе новое платье, а то в старом, довоенной пошивки...
Тихо шли кони, медленно опускалось на вершины далеких елей красное солнце.
— Черт же тебя поднял в такую рань! — посмотрев на солнце, выругался Бакан. — Поспать бы еще часика два! Так где там! А теперь вот будем стынуть на холоде. Во, посмотри, какое пучеглазое, и заходить не собирается!..
Скакун посмотрел на солнце, улыбнулся. Чудак Петька! Разве ему понять такое своим холодным сердцем?
Микола смотрел на солнце, на дорогу, а видел июньский луг, весь в белых, розовых, желтых и синих цветах. И среди этих цветов — она, его Райка. Райка собирает букет. У нее уже много-много колокольчиков, незабудок и анютиных глазок, а она рвет еще и еще, рвет, не выбирая, — сегодня все цветы для нее неповторимо хороши.
А он, Микола, закинув за спину перевязанные ремешком книжки, — свои и Райкины, — идет сбоку и смотрит на небо. Там, в вышине, плывут белые облачка, и среди них — белый самолет. Микола следит за самолетом. Через несколько месяцев и он сам, Микола Скакун, поднимет в небо вот такую же блестящую птицу. Обязательно поднимет! А Райка, пока он будет учиться летать, станет его ждать. Она сказала об этом сама. Только что...
На миг лицо у Миколы затуманилось — не сбылась его мечта, не поднялся он в небо. Но грусть была короткой. «Ничего, — сразу же воскликнул он. — Я еще буду летать! Мне еще только двадцать. А Рая... Она ждет меня и сейчас выбежит навстречу...
Лес оборвался. Справа, будто огромный серебряный диск, заблестело Зареченское озеро. А впереди, на покатом пригорке, среди еще не растаявшего снега, зачернели хаты. Это Замчище. Хат было шесть, И еще одна — седьмая. Она стояла на отшибе, хутором...
Скакун остановил кона, взглянул на одинокую хату. Сердце у него забилось сильней, и он слышал его стук, тревожный и радостный.
Бросив на гриву коня поводья, он достал трофейный бинокль, поднес к глазам. Хутор сразу выскочил ему навстречу, и теперь он видел не только хаты. Ом видел окна, двери, деревянные заборы, видел глубокие тропки, что пролегли от двора к двору, видел выброшенное из хлева корыто, в котором когда-то кормили свиней, видел настороженную сорому, сидевшую на старой кривой вишне. И только не видел людей. Во дворах было пусто, и ни над одной трубой не вился дымок, хотя было как раз то самое время, когда в деревнях топили на ночь печи и варили картошку-сухопарку.
И какой-то неприятный холодок проник в сердца Миколы. Неужели в поселке что-то случилось? Неужели... Нет-нет! Этого быть не может! Такая вокруг тишина, и такое спокойное солнце над самыми крышами хат!..
— Будем ждать, пока стемнеет? — зевнул Петька Бакан и посмотрел в сторону разрытого стожка сена, черневшего в кустах.
— Да чего ждать? — спрятав бинокль, отозвался Скакун. — Какому дьяволу захочется следить за нами? Сегодня воскресенье, полицаи самогонку хлещут в своих бункерах.
— Смотри, будь начеку!
— Слушай, но молчи немного, — вдруг разозлился Скакун и пришпорил коня.
Они целиной, по опушке, обогнули Заречье и выехали на дорогу. До Замчища оставалось полкилометра.
Солнце заходило. Окна, хат густо наливались багрянцем, и было в этом блеске что-то зловещее, жуткое.
«Тьфу, черт! Что это сегодня со мной? — выругался про себя Скакун, стараясь подавить тревогу. — Отчего я волнуюсь?»
Свернули влево, обогнули небольшой пруд и выскочили на вершину пригорка. До заветной хаты оставалось метров сто.
И вдруг Микола натянул поводья. Он услышал пронзительный крик в хате, потом там что-то со звоном разбилось, и он увидел Раю. Босая, в изорванном платье, она выскочила через окно на улицу, упала, вскочила и бросилась навстречу всадникам.
«Черт возьми, что случилось? Что все это значит?!» — похолодело на сердце у Миколы, и он поскакал к девушке.
— Микола уже был рядом е ней, как кто-то возле хаты выстрелил из винтовки. Рая споткнулась, удивленно и растерянно оглянулась и медленно опустилась на колени.
— Райка! — Микола соскочил с коня, схватил ее за плечи, пытаясь поставить на ноги. — Райка! Что с тобой?
— Бегите... Скорей... Полицаи... Отец... Отец привел их...
Она выскользнула у него из рук, боком легла на снег и, подобрав к груди коленки, затихла.
Скакун дико оглянулся. По вишеннику от хаты бежали полицейские. Они были уже совсем близко. Первым бежал Цапок, — Микола узнал его сразу. Зубы у него были ощерены, лицо перекошено и налито кровью.
— Стой, с-сволочь! — прохрипел Цапок, размахивая автоматом. — Стой, если хочешь жить!
— Ах, гад! — Скакун сунул руку в карман полушубка. Гранаты там не было. В кармане лежала пачка махорки, которую он вез в подарок Куриле. «Не разберутся... Сразу не разберутся...» Микола рывком выхватил руку из карману, размахнулся и бросил под ноги полицаям желтый комочек. Полицейские с разгону камнем попадали в снег, замерли. На это Микола и рассчитывал. С ловкостью рыси он вскочил на коня, крикнул:
— Вниз! В лес!
В этот момент из окна в сарае ударил пулемет, и Микола со страхом увидел, как рухнул в снег Бакан и как, ошалев от страха, поднялся на дыбы его конь, а потом понесся по полю...
«Убили... и Петьку убили...» На какой-то момент Скакун растерялся, потом круто повернул коня и пустил его по дороге... в Путьки.
Этот маневр был для полицейских настолько неожиданным, что они даже перестали стрелять. Установилась тишина, и теперь Микола слышал, как ёкает селезенка у жеребца да где-то в Заречье лают потревоженные выстрелами собаки.
«Только бы домчаться до кладбища, — лихорадочно пульсировала единственная мысль. — А там — вправо и в лес...»
Он уже крепче начал сжимать в правой руке кожаный повод, готовясь свернуть с дороги, когда ему вдруг показалось, что в спину кто-то всадил нож. Повод выскользнул у него из рук, конь замедлил бег и остановился, не понимая, что сталось с его хозяином.
...А хозяин его уже лежал на дороге и языком лизал серый ноздреватый снег. Земля, словно лодка на волнах, качалась под ним, и он, глубоко запустив в рыхлый снег пальцы, из последних сил держался за нее, боясь оторваться и рухнуть в черную бездну, которая была рядом и дышала в лицо пронизывающим холодом — смертью.
И земля успокоилась. Туман, который мгновенно застлал глаза Скакуну, немного рассеялся, и он увидел высокие сосны, а между ними — кресты.
«Кладбище... Еще несколько метров... всего несколько метров...» Микола поднял голову повыше, посмотрел на Замчище. Оттуда, по дороге, с винтовками и автоматами в руках, бежали враги. Их было немного, всего семь человек...