Леонид Петрович достал из полевой сумки толстый красивый блокнот в кожаном переплете, полистал его и, подвинувшись ближе к столу, начал медленно читать, отчетливо выговаривая каждое слово:

«...Противник, видимо, ведет против Центральной группы армий подготовку к большой зимней операции, к которой он должен быть готов примерно в начале ноября... Противник не намерен в ближайшее время вести большие наступательные действия на Донском фронте... Для того чтобы развернуть широкое наступление, противник, видимо, не имеет достаточно сил...»

Он закрыл блокнот и посмотрел на Кремнева.

— Это — чье творчество? — все еще водя пальцами по диску автомата, спросил Кремнев.

— Это — цитаты из донесения в Берлин немецкой разведки от 28 октября 1942 года. Кстати, эта дата тебе ничего не говорит?

Кремнев на момент задумался и вспомнил: в эти дни, в самом конце октября, его группа начала выполнение операции «Ржев».

— Но это далеко не все, — заметив, что Кремнев понял его, снова, более оживленно, заговорил Хмара. — В конце октября и в ноябре прошлого года немцы срочно перебросили на Центральный фронт еще двенадцать дивизий. Из них три они сняли из-под Ленинграда. Повторяю: из-под Ленинграда! Две танковые дивизии взяли из-под Воронежа и Жиздры, семь — из Франции. Таким образом, в то время, когда армия Паулюса захлебывалась в собственной крови под Сталинградом, здесь, на Центральном фронте, бездействовала почти половина всех танковых соединений Гитлера и четверть его пехоты!..

Хмара замолчал, взял из пачки новую папиросу. Кремнев вытер о рукав гимнастерки мокрые пальцы, скупо усмехнулся и вдруг спросил:

— Леонид Петрович, все это хорошо, но вы намеревались что-то сказать...

— Правда, — засмеялся Хмара, — раскрываю карты, так как дипломат из меня плохой. — Он обнял за плечи Кремнева. — Садись ближе.

Кремнев присел на нары, в упор посмотрел в глаза Хмаре:

— Слушаю.

— Еще просьба к тебе... не приказ, а просьба, — подчеркнул Леонид Петрович, — чтобы ты и дальше оставался в тылу врага.

— Просьба? — удивился Кремнев. — Чья просьба?

— Штаба партизанского движения.

— Не понимаю! — Кремнев с удивлением и недоверием смотрел на Хмару. — Насколько мне известно, мы подчиняемся...

— Видишь, Кремнев, — улыбнулся Хмара, — ты действовал в этих краях не очень «осторожно», — слава и о тебе и о твоей группе разнеслась по всем белорусским пущам. Вот группа партизанских командиров и обратилась в соответствующие инстанции с просьбой, чтобы передали тебя и твоих молодцов в один из крупных партизанских штабов, ибо ты, как утверждают они, неплохо здесь акклиматизировался и сможешь принести немало пользы и партизанам, и Центру.

То, что услышал Кремнев, было настолько неожиданным для него, что он растерялся. Как же так? Он — военный разведчик, у него есть дивизия, наконец — есть рота, которой он командовал почти с первых дней войны и в которой его, безусловно, ждут. А теперь? Все бросить и стать партизаном? Неужели это важнее?

— Повторяю: это не приказ. Ты можешь не согласиться и вернуться в свою дивизию, получить награды, которые ты честно заслужил, — пояснил Хмара.

— Леонид Петрович! — поморщился Кремнев, — не то ты говоришь! Просто... просто надоело мне прятаться на этих вот островках, сидеть в землянках! Ты вот был под Сталинградом, был в Ржеве, ты видел великие битвы и сам принимал в них участие. А я?

Хмара некоторое время пристально смотрел на Кремнева, потом холодно спросил:

— Слушай, Кремнев, ты это серьезно или придуриваешься?

— А чего мне придуриваться? — обиделся Кремнев. — В то самое время, когда миллионы солдат подымались под Сталинградом в контратаки, мы, — я говорю про себя, — околачивались где-то на заднем плане, сидели, как барсуки, зарывшись в норы!..

— Глупости! — резко оборвал Кремнева Хмара. — Этот «задний план» и есть самый передний! Здесь, во вражеских тылах, на таких вот островках, в тиши лесов, в потайных землянках и назревала гроза, которая сегодня гремит над головами фашистов!..

Кремнев досадливо махнул рукой и отвернулся. Какое-то время в землянке царила тишина. Выло слышно, как шипит вода, стекая с верхних кирпичей на железные бока горячо натопленной печки.

— Сапоги мои не сгорят? — посмотрев па печь, забеспокоился Хмара.

— Не сгорят... — Кремнев поднял голову, грустно улыбнулся.

— Не скажешь, кто мне удружил эту... «просьбу»?

— Я. И Дубровнч. И еще два комбрига. Возможно, что ты их и не знаешь.

— Не понимаю! Ну, Дубрович — дело иное. А ты? Почему тебе захотелось оставить меня в этом болоте?

— А потому, дорогой капитан, что я и сам тут остаюсь. И надеялся, что вдвоем нам будет... веселей.

— Подожди... Ты что, тоже в партизаны?

— Представь себе, что да. И не по просьбе, а по приказу.

— Ну, брат, это уже интересно! — ожил Кремнев. — И что же тут будешь делать?

— Мне приказано объединить все три местные партизанские бригады и стать во главе нового соединения. Начальником штаба соединения, — конечно, если согласишься, — подчеркнул Хмара, — назначен ты.

— Ф-фью! — присвистнул по-мальчишески Кремнев. Он недоуменно смотрел в глаза Хмаре и наконец, поняв, что тот не шутит, смутился.

— Признаться, все это... как снежный ком на голову! — пробормотал он, торопливо закуривая папиросу. — Из армии — в партизаны, из командира роты — в начштаба целого соединения. Так и в генералы скоро выйти можно...

— Ты не крути, а говори прямо: согласен или нет?

— Я что, я — солдат.

— Слышу голос солдата! — похлопав капитана по плечу, засмеялся Хмара. — А насчет болот... То сидеть в них и я не собираюсь. Да и немцы не дадут. Есть сигнал, что они готовят карательную экспедицию.

— Сигнал такой есть, — подтвердил Кремнев.

— А потому нам и нужно как можно быстрее объединить в один кулак все силы. Мы должны не только спастись от разгрома...

Хмара умолк, закрыл глаза. Он молчал долго, и Кремнев уже решил, что его командир заснул. Он послюнявил пальцы и протянул руку к коптилке, чтобы ее потушить, но в этот момент Хмара усмехнулся и тихо спросил:

— Что же ты не поинтересуешься, как здоровье Ольховской, Галькевича, Мюллера, Тани Филипович?

Кремнев вздрогнул, опустил руку.

— Не волнуйся, — продолжал Хмара. — Все живы и здоровы, все вышли из госпиталя. Таню мы отправили в учительский институт. Ей, бедняге, ампутировали левую руку. Галькевич вернулся в дивизию, принял твою роту. Мюллер через день-два будет тут. Его по делам задержали в Центре, а то бы прилетели вместе…

— А Валя... Где Валя? — не сдержавшись, перебил Кремнев.

— Работает в штабе партизанского движения. И тебе шлет вот такой привет! — Хмара поднял к потолку свою худую, белую руку.

— Помолчали.

— Пойду, проверю посты. — Кремнев накинул на плечи полушубок — Валин подарок — и вышел из землянки. На «линейке» остановился. Прямо перед ним, в косматых лапах елей, весело блестел серп месяца, а вокруг было так тихо и так хорошо, что Кремнев невольно улыбнулся и, расстегнув полушубок, медленно побрел по хрустящему снегу...

II

С легкой руки Язепа Дубинца имение пана Ползуновнча-Вальковского сгорело дотла, а вместе с ним сгорела вся документация комендатуры. Не удалось спасти и незадачливого генерала фон Штауфена. Терпение обер-фюрера лопнуло: с бургомистром надо кончать! Да и в самом деле, почему он, Отто фон Зейдлиц, не сделал этого раньше? Разве мало было поводов? Притащил в канцелярию партизанку да еще и влюбился в нее. А приказы? Разве этот Квазимода выполнил хоть бы один его приказ? Списки коммунистов, комсомольцев и других советских служащих куда-то исчезли раньше, чем он, обер-фюрер, успел с ними познакомиться и принять соответствующие меры. Куда-то исчезли и оба автора этого списка, Андрейчик и Герасим. А вот партизанский разведчик, Микола Скакун, и сегодня орудует безнаказанно! Да что Скакун? Даже повар, этот тихоня медведь, которого опять-таки взяли в гарнизон по рекомендации горбуна, взбунтовался и сбежал! А кто может поручиться, что и он не был партизанским или военным разведчиком? Так сколько же можно терпеть и прощать?!