Чуть в стороне от коряги показался новый гриб. Нет, это не гриб, а круглый ком сена. Наскочил на гнездо полевки. Свито оно из стеблей осоки и каких-то волокон. Никак не могу отыскать вход в полевкино жилище. Ага, кажется, есть. Расширяю пальцем чуть приметное отверстие и вдруг чувствую, как там шевельнулось что-то теплое и мягкое. Вздрагиваю и роняю свою находку. От удара гнездо разваливается, и на снег высыпаются мышата. Торопливо устраиваю гнездо на прежнее место и начинаю подбирать расползающихся зверьков. Но Капка опережает меня, подхватывает мышат губами и быстро съедает.
— Ты с ума сошла? А ну, брось!
Оленуха шарахается, веревка, которой она привязана к лиственнице, захлестывает мои ноги, и я растягиваюсь на дне снежной ямы. Проклиная все на свете, выпутываюсь из веревки и замечаю, что Горбоносая тянется к лежащему за моей спиной гнезду, и оно исчезает в ее прожорливой пасти…
Если хочешь узнать почем фунт лиха — купи козу. Я приобрел оленей. Привел их в Лиственничное, устроил под навесом загородку, а теперь болит голова, чем же их кормить? Сено давно вывезли в совхоз, отпустить оленей в тайгу пастись — боязно. Волки совсем заели. Каждый день встречаю их следы. Я этих волков не очень боюсь, если они не осмелились тронуть привязанных оленей, то к человеку не подойдут и подавно. С другой стороны — у меня ружье. Достал его из кладовки, вычистил и почти не расстаюсь. Чуть что — ружье за спину и отправляюсь в обход своих владений.
Сперва я подбирал остатки сена у навесов и возле прессовочной машины, потом зачастил на Соловьевские покосы. Там сеяли на корм совхозным коровам овес и бобы. Все это скосили и сложили в небольшие копны, да так и оставили. Вывозили копны, когда лежал глубокий снег, неудивительно, что часть их осталась в поле. Теперь эти копны пригодились мне.
Чуть утро, надеваю на оленух уздечки и в путь. Впереди на лыжах я, за мною Капка, потом уже Горбоносая. В одном месте тракторист рассыпал сено, в другом — из-под снега выглядывает заросший осокой берег ручья, в третьем — открылся небольшой ягельник. Наконец пришли. Капка с Горбоносой добывают из-под снега зеленку, я заготавливаю жерди на вешала. Рядом костер, над ним котелок с чаем. Полная идиллия. Часа через три угощаю оленух солью, пристраиваю на их спины мешки с зеленкой и тем же порядком домой.
Вскоре нашей зеленкой заинтересовались и дикие олени. Явились они утром. И не на покосы, а прямо в Лиственничное. Солнце только взошло, снег искрился так, что глазам больно смотреть. На растущих у Фатумы ивах стоял невообразимый шум. Голодные куропатки слетелись сюда со всей долины и жадно клюют успевшие заблестеть от первых оттепелей почки. Я загляделся на куропаток и чуть не прозевал самое интересное: стадо оленей. Они появились у навесов. Среди оленей заметно выделяются крупные быки-буюны и почти не уступающие им важенки. Ближе всех ко мне маленькая пестрая важенка. По серой ее шерсти на боках и спине разбросаны белые пятна. Она обнюхивает что-то, лежащее у ног. Забрала в рот, жует. Да это же остатки мешка. Я повесил его на жерди, а эти, гляди, уже стащили и доедают. Вот уж Шурыга мне задаст!
Я присел за поленницей с уверенностью, что олени не смогут обнаружить меня, но в это время одному из разыгравшихся куропачей вздумалось устроиться на стоящую рядом с моей избушкой иву. Он поднялся над деревьями и сразу же заметил меня. «Бле-блек-блек-блек!» — запаниковал он, словно я и на самом деле мог ухватить его за хвост. В одно мгновение все куропатки сорвались в воздух и густой метелицей закружили над Фатумой.
Олени заволновались. Вот от оленьего гурта, словно кончик нитки от клубка пряжи, отделился один олень, за ним другой, третий. Раскрученным волчком вертелось стадо, а из него тянулась и тянулась живая цепочка. Шли олени довольно тесно, ступая в след друг дружке. Ни один не пытался обогнать идущего впереди, ни один не задержался, чтобы щипнуть стебелек выглядывающего из-под снега вейника.
Живая приманка
Снега навалило так много, что треснула опора под навесом, и мне пришлось, вооружившись лопатой, два дня сбрасывать с навесов образовавшиеся там сугробы. Тепло, тихо. Часам к одиннадцати солнце так нагревало крытую толем крышу, что можно было работать без рубашки. Неочищенным оставался навес у Снежного озера. Оленухи тоже не отказались бы прогуляться по тайге, да по всему видно, у них скоро появятся маленькие, и рисковать не хочется. Нужно только перед уходом на покосы нарастить загородку, вдруг то стадо вздумает еще раз заглянуть в Лиственничное. Возьмут да и уведут моих важенок.
Лишь рассвело, бросил важенкам пару охапок зеленки, проверил, надежно ли они закрыты, и отправился к Снежному. Сугробы не успели осесть после недавнего снегопада, и лыжи проваливаются чуть ли не до колен. Но все равно дорогу на покосы я люблю. Когда-то у Снежного озера было стойбище оленеводов. Неизвестно, сколько времени ждут хозяев поставленные шалашиком шесты-ярташки, на которые натягивали шкуры, шуршит под ногами россыпь рогов, темнеют давно потухшие кострища.
Солнце пригрело, размягчило наст, и лыжи идут враскат. За какой-то час добежал до первого покоса. Рядом с ним небольшая избушка. Можно остановиться в ней, но на свежем воздухе сейчас уютней, чем в темном промороженном насквозь зимовье. Отыскиваю неподалеку лежащую лиственницу и заворачиваю к ней. Прежде всего, очищаю ствол от лежащего валиком снега. На нем я расставлю посуду, разложу еду. Утапливаю рядом с валежиной площадку и развожу костер.
Уже заканчивал завтрак, когда гул мотора заполнил долину, и почти сейчас же показался вертолет. Он неторопливо плыл у самых вершин, сдувая с деревьев остатки снега. Несколько раз вертолет зависал, словно никак не мог облюбовать место для посадки, наконец, пролетев озеро, коротко рыкнул и опустился на покос.
Ставлю на валежину кружку с чаем, торопливо пристегиваю лыжи и со всех ног бегу туда. Покос в самой долине, тайга вокруг вырублена, и мне хорошо виден вертолет. Возле него какие-то люди. Вот один отделился и направился в мою сторону. Наверное, это Шурыга. Теперь можно не торопиться.
Взбираюсь на скат и уже вижу описывающие неторопливые круги вертолетные лопасти, как вдруг вертолет натужно взвыл, оделся клубами снежной пыли и, прижимаясь к долине, поплыл в сторону белеющих острыми пиками сопок. Какое-то время, словно не веря в случившееся, бегу за вертолетом, потом возвращаюсь к костру. Долго сижу на лиственнице, переживая событие, и, уложив рюкзак, иду к покосу. Только теперь замечаю, что моя лыжня тянется рядом с волчьим следом.
Хотя и не по пути, но все равно заворачиваю туда, где садился вертолет. Неподалеку темнеет высокое остожье, с которого вертолетные лопасти согнали весь снег. Из сплетения лиственничных жердей выглядывают клочья сена. Нужно будет собрать его для оленей.
Следы вокруг занесло поднятой вертолетом снежной крупой. Под нею угадывается алое пятно. Кажется, это кровь.
От этого места в сторону Снежного озера тянется олений след. Рядом с ним пятна крови. Скоро наткнулся на оленью лежку. Животное отдыхало, привалившись к припорошенной снегом валежине. На полусгнившем стволе застыли сгустки крови. Сверху они залеплены длинными ломкими шерстинками. Среди них желтым комочком выделяется личинка кожного овода.
Приседаю и острым сучком подгребаю находку к себе. Нет, это не личинка, а скорее, таблетка. Небольшая, чуть продолговатая, похожие есть и в моей аптечке.
Упаковал находку в газетный фунтик и хотел было положить в карман, но в последнюю минуту передумал и оставил на валежине.
…Оленя увидел совсем неожиданно. Завалился в лощину, откинул безрогую голову и застыл. На бедре и лопатке темнеют раны. Шерсть вокруг в крови.
Стою над оленем и не пойму, что с ним случилось? Ружьем такую рану не сделаешь. Здесь поработали ножом и выбирали самую мякоть. Снимаю рюкзак, лыжи и, пристроив их на гребне, выволакиваю оленя на чистое место. Еще раз осматриваю раны, затем переворачиваю животное на другой бок. С этой стороны еще три разреза. Придерживая одной рукой густую шерсть, расширяю лезвием рану и отворачиваю на сторону кусок шкуры вместе с приросшим к ним пластом мышц. Под ними уже знакомая мне желтоватая таблетка. Яд! Оленя нафаршировали ядом и пустили гулять по тайге. Это для волков. Осторожных зверей трудно убить из ружья или поймать в капкан. Обходят они и отравленные приманки. И не потому, что угадывают запах яда, а из-за оставленных охотниками следов.