Торопливо одеваюсь, подхватываю лыжи и, проваливаясь в снег, выбираюсь на дорогу. Ворон заметил меня, прогундосил тоскливое «крун», но улетать не собирается.

От озера дорога идет вдоль ручейка, что спрятался в заросли кустарниковой березки. У нас такие заросли называются ерником. Над ними возвышаются ветвистые лиственницы. На этих деревьях любят распевать свои песни пеночки-веснички и зеленые коньки. Коньки — строгие индивидуалисты, и каждый исполняет свою партию на отдельном дереве. Зато пеночкам больше нравится хоровое пение. Соберется их пять-шесть на одной ветке и как ударят в пять-шесть «флейт», аж звон по тайге идет.

Я никак не могу уловить момент возвращения этих птиц из теплых краев. Видел, как появляются кукушки, кулики, трясогузки. Однажды даже наблюдал прилет ласточек. Но вот подстеречь возвращение с юга коньков и пеночек не удавалось. Поглядываю, поглядываю в небо — нигде ни одной стайки. Потом смотрю, а в кустах этих птичек словно из мешка насыпано. Шмыгают туда-сюда серыми мышками, как будто никуда и не улетали.

За ерником дорога сворачивает на длинное, заросшее багульником болото. Не успел сделать по нему и десятка шагов, как чуть не упёрся в трех оленей. Они стоят боком ко мне и внимательно смотрят в сторону приткнувшейся к болоту небольшой сопочки. Лиственничная грива закрывает от меня склон сопки, и я не вижу, что их там заинтересовало. Осторожные животные услышали шум, повернули ко мне головы и снова уставились на сопочку. Хвосты плотно прижаты, животные переступают с ноги на ногу, встряхивают рогами, прядут ушами. Все три оленя — важенки и самые настоящие дикарки. Это видно и по длинным хвостам и по самим оленухам — высоким, стройным, подтянутым. Мне редко приходилось так близко наблюдать диких оленей. По-видимому творится что-то необычное, иначе они давно бы бросились наутек.

Стараясь не делать резких движений, иду прямо на стоящих посреди дороги оленей. Когда до них остается метров пять, важенки, словно опомнившись, бросаются на обочину. Там глубокий снег, и они проваливаются по самые животы. Остановились и глядят на меня как будто с укором.

Наконец и лиственничная грива. За ней открывается старая вырубка. Чернеют пни, догнивают штабеля брошенных жердей. У двух высоких толстых пней остов палатки. Чуть дальше рядами ржавых гвоздей щетинятся вешала для рыбы. Там всегда выливают рыбный рассол, и туда заворачивают олени, лоси, снежные бараны и даже зайцы. Сейчас под вешалами пусто. Только взрытый снег да разбегающиеся во все стороны цепочки куропачьих набродов. Перевожу глаза немного в сторону и вижу… волка. Он стоит у расщепленного пня и внимательно наблюдает за мной. До зверя полсотни метров.

Не знаю зачем, я присел и этим движением вспугнул волка. Он развернулся и, горбясь, побежал к лиственничнику. Двигался он медленно, мешал глубокий рыхлый снег.

Несколько раз волк проваливался по грудь, тогда его хвост вытягивался в одну линию с хребтом, а голова подавалась далеко вперед. Он делал несколько прыжков и, добравшись до более плотного участка, снова переходил на рысь. У опушки остановился, еще раз посмотрел в мою сторону и исчез за деревьями.

Ворон, о котором я забыл и думать, снова прогундосил свое «крун-крун», затем описал надо мной широкий круг и, посвистывая крыльями, устремился вниз. Я думал, он исполнит пируэт и опять уйдет в небо, но у самой земли ворон вдруг зачастил крыльями и опустился на пень.

Установившуюся над вырубкой тишину будит пронзительное вжеканье. Только теперь обращаю внимание, что на одной из дальних лиственниц собралась стая кедровок. Там же суетится и рыжая кукша. Вот одна из кедровок снова произнесла скрипучее «вжек» и слетела в снег. Следом посыпались остальные птицы. Ворон заволновался, посмотрел в мою сторону, но остался на месте. Осторожная птица.

Что же там случилось? Подхожу ближе и вижу на снегу оленя. Кедровки окружили его со всех сторон и долбят тяжелыми клювами.

— Кыш! Пошли отсюда! — машу на них руками. Птицы с недовольным скрипом перелетают к деревьям и рассаживаются на нижних ветках.

Олень лежит, подмяв под себя выглядывающий из-под снега куст жимолости. Бок и шея разорваны. Кровью обрызган снег. Головой олень закопался в него. Наружу выглядывают только небольшие рожки. Это важенка, к тому же она скоро должна была принести олененка…

Вездесущие кедровки испестрили все тонкими крестиками. Под их узорами проглядывают похожие на ромашки волчьи следы.

Птицам надоело ждать, когда я уйду, они дружно сорвались с лиственниц, перелетели к опушке и устроили там скандал. Туда же направился ворон. Птичий гам вспыхнул с новой силой. Что они там делят? Как раз оттуда волк пригнал оленуху. Может, важенка не единственная его жертва? Случается, волк разрывает до десяти оленей. Снимаю лыжи и направляюсь к галдящим кедровкам.

Важенка убегала от волка широкими прыжками. В снегу на расстоянии трех-четырех метров друг от друга выбиты глубокие ямы. Хищник держался проторенной оленухой дороги и, конечно же, легко догнал ее.

Огибаю штабель бревен и застываю в изумлении. На небольшой проталине среди кустов прошлогодней пушицы лежит олененок. Самый настоящий, живой, величиной с зайца. Он даже немного похож на зайца: большие уши, круглая мордашка и выразительные, широко расставленные глаза. Он совсем недавно родился, и шерстка на нем слиплась, словно малыш побывал под дождем.

Снимаю свитер, заворачиваю в него олененка и, даже не вернувшись к озеру за оставленными там вещами, бегу к избушке. Олененок несколько раз дернулся, пытаясь освободиться от пропахшей дымом и потом одежды, но скоро согрелся и притих.

Как только лед на озерах и реках отойдет от берегов, начинается нерест щуки. Иногда это случается в мае, иногда в июне. В эти дни, забыв всякую осторожность, щуки выходят на мель, трутся о кусты, пни, стебли травы, оставляя за собой крупную, клейкую икру.

Эта повсеместно обитающая ловкая хищница обросла таким количеством сказок и легенд, что бывает очень трудно отличить правду от вымысла. Я читал, что щука живет триста-четыреста лет, что она достигает веса более ста пятидесяти килограммов, что у щуки ровно триста тридцать три зуба. А кто-то сам видел, как она проглотила подошедшего напиться теленка и чуть не утянула в воду молодого медведя…

Обычно щука живет немногим более двадцати лет, достигает полутораметровой длины и весит до шестидесяти пяти килограммов. Такая щука может проглотить утку, но с теленком ей не справиться. Зубов у щуки и правда много. Они покрывают челюсти, нёбо, язык, межчелюстные кости, их число постоянно меняется. Одни стареют и выпадают, на их месте вырастают новые. На нижней челюсти зубы крупные и ровные. Они служат для захвата добычи. Остальные зубы мелкие и загнутые внутрь. Когда щука заглатывает пойманную рыбу, мелкие зубы утапливаются, как клавиши пианино; когда же жертва пытается вырваться, зубы приподнимаются и впиваются в нее.

Во время нереста одна щука может отложить до двухсот тысяч икринок. Выклюнувшиеся из них щучки некоторое время питаются рачками — циклопами и дафниями. Но достигнув одного-полутора сантиметров в длину, принимаются ловить других мальков. Пятисантиметровые щучки — это уже настоящие речные разбойницы. Правда, именно они составляют основу питания крупных щук.

Щука — речной «санитар». В первую очередь она отлавливает больных рыбок. Однажды в водоем запустили карасей и карпов. Рыбы развелось много, но вся она была мелкой и невзрачной. Посоветовавшись со специалистами, выпустили туда же щук. Сейчас там ловятся крупные караси, толстоспинные карпы и, конечно же, быстрые и ловкие щуки.

Еще в начале мая куропатки встречаются небольшими стайками, но вскоре разбиваются на пары. Курочка переодевается в рыжий с пестринами наряд, делающий ее незаметной среди кочковатого болота или в редком лиственничнике. Петушок же становится очень нарядным. Голова, шея и зоб у него красно-коричневые, туловище белое, хвост черный. В таком одеяний он издалека виден. Усевшись на дереве или высокой кочке, петушок как бы предупреждает: это место занято. Правда, он может попасть в когти ястребу или сове, но зато останутся живы куропатка и ее потомство.