Юрий обошёл их сторонкой и побежал в контору участка к телефону предупредить Матвееву.

— Я тебе попакощу тут! Загадил разрез! Что это? Что?.. — гремел взбешённый голос позади.

Юрий оглянулся. Никишов указывал на виднеющиеся в забое валуны. Киримов пришибленно что-то объяснял.

— А это? Это? Это? — всё Ещё метался палец и наконец ткнулся в грудь начальника участка. — Взять! Судить буду!

Киримов понуро зашагал к прииску. За ним последовал военный.

— Житуха-а… — вздохнул Юрий и вошёл в контору.

Матвеева подняла трубку.

— Всё уже знаем, Юра! — В Её голосе слёзы.

— Нина Ивановна, как с Николаем Ивановичем?

— Снижение срока отменили. Да ты не беспокойся, сегодня же он уедет к Самсонову и переждёт там, пока улягутся страсти.

— Если что надо, в любое время. А как с Анатолием?

— Спасибо. У Толи всё хорошо, — Матвеева немного помедлила и добавила: — Валя больна. Ты бы съездил к ней…

За выработками зеленеет кустарник, а дальше под сопкой готовится новый полигон. Глубокая траншея, вырытая бульдозерами, соединяет Его со старыми забоями, служа одновременно и осушительной канавой и разведочной линией. Там испытывали новое буровое приспособление. Осепьян предложил Его осмотреть, хотя показывать было нечего. Он просто решил отвлечь генерала от прибора и дать возможность закончить монтаж.

По канаве, горланя песню, шёл человек в замасленном комбинезоне и грязных кирзовых сапогах. Под мышкой у него был лоток, другая рука выписывала восьмёрки.

Агаев с начальником прииска задержались. Никишов сердито поглядывал на пьяного.

— Воронин? — узнал Его Осепьян. Это был лучший экскаваторщик долины. На днях он закончил годовой план по кубажу, был премирован приказом по главку и, видимо, получил отгулы.

— Товарищ Воронин, посторонись! — Осепьян попытался отвести Его. — Дай пройти товарищам.

— Это по-че-му же? Я законно отдыхаю! Зас-лу-жил, пусть мне ус-туп-паю-ют все! — забасил экскаваторщик.

— Да генерал же!

— Ге-н-не-рал? Да тут куда ни плюнь, везде генерал-лы! Вчера приехал зах-худа-лым лейтенантом, а сегодня:..— Глаза Воронина сонно блуждали по погонам и лампасам Никишова. — Ге-не-рал? Небось американские тряпки делит?

— С кем разговариваешь? Я тебе дам тряпки! Смирно! — рявкнул Никишов, багровея. Экскаваторщик засмеялся:

— Ай-ай-ай! Да присвой мне звание — и я погоны носить буду, и записочки на склад писать сумею, и не хуже горло драть! А вот попробуй за рычаги! Да чего там! — Воронин взмахнул руками. Лоток со звоном покатился по тропинке, и тут же где-то близко ахнул взрыв. С бортов посыпались камни.

Никишов отпрянул назад.

— Иван Фёдорович, рвут далеко, не опасно. А это наш Воронин, экскаваторщик. Вы же Его знаете, — пояснил Осепьян.

Никишов остановился.

— Воронин? Помню. Ты что же, подлец, шумишь и под взрывы лезешь? Гуляешь, так гуляй, но какого чёрта болтаешься по забоям?

— А вы, товарищ генерал Комаров, почаще к нам. Привыкнете. Ведь струхнули? А?

— Я Никишов, а не Комаров!

— Но-но, бросьте! — Воронин вгляделся, трезвея. — И верно ведь. А я думал, колымснабовский генерал. — Он заулыбался. — Чего приехали? Опять совещание экскаваторщиков?

— Может быть, побеседуем.

— Хитрющий вы мужик, Иван Фёдорович! Ой же хитрющий! Голова. Как вы меня в прошлый раз, а? Я вам всё как на духу, а вы на совещании мои мысли, больше я к вам не пойду. Сам всё скажу.

— Мы одно дело делаем, Воронин.

— Дело делом, а мысли врозь. Да я не сержусь, уважаю ухватку. За то и люблю вас. А вот они все, — Воронин рукой показал на остальных, — не любят, а боятся. Но зато расстилаются. А почему? Потому что Если и по машине молотком да молотком…

— Ну вот что, Воронин! — прервал Его болтовню генерал, — Не забывайтесь. Идите домой, отоспитесь. Я прикажу начальнику управления выдать вам Ещё один месячный оклад. Но больше не попадайтесь, — Он отошёл на несколько шагов и подождал Агаева.

— Распорядись сегодня же издать приказ и выдать Ему премиальные, а завтра отправишь Его на «Гранитный». Я выделил туда два экскаватора. Пусть поправляет дело, плохо у них. Остальные дни отгуляет там. Если бы не третий участок, прииск хоть закрывай.

А в это время на третьем участке прииска «Гранитный»/ Краснов обошёл забои, поднялся на террасу, потёр шею, давя комаров, и сел на выступающий из земли огромный камень. Внизу чернели гряды отвалов, забои, а дальше коричневая речонка, похожая на осеннюю дорогу, усыпанную хвоей.

От штрафного подлагпункта разрез пересекала тропа, утрамбованная конвоем. Она то скрывалась в выемках, то взбегала на серые нагромождения породы и окончательно терялась в расщелине ключа в мелком кустарнике.

Россыпь тянулась по руслу ключа. Пески были богатыми, лежали почти сразу под растительным слоем, но довольно узкой полоской. Шулин нащупал это золото Ещё весной, когда здесь вели телефонную линию, сразу создал звенья из штрафников. Старшими назначил знакомых Ему уголовников. Так что контроль за работой осуществляли сами рецидивисты. Поразительное чутьё Шулина подсказало, что нарезать шурфы, и к следующей весне уже были подготовлены богатые контуры для приборов и несколько россыпей для лотошников.

Золото в условиях лагеря сохраняло свою магическую силу. Чем лучше отмывалось оно, тем прилежнее работали люди. На усиленном режиме в штрафной оставалась только бригада Волка. Работала она в самом устье ключа, работала плохо. Штрафники больше лежали на солнышке или перекидывались за отвалами в карты.

В кустарнике мелькнула голова Шулина. Он шёл к лотошникам.

В забое Его встретили восторженно.

— Дядя Володь, эвон сколь наковырял. Может, побалуешь? — вывернулся бритоголовый парень, вожделенно поглядывая на шулинскую фляжку.

— Показывай! — пророкотал Шулин.

— Куда тебе! Вон где Есть чем тряхнуть, — оттеснил бритоголового второй, разворачивая красную тряпочку.

— Ну их, дядя Володя. У меня тараканы. Как за печью! — проталкивался следующий.

Теперь все разворачивали кто тряпку, кто старую рукавицу, а то и выплёвывали из-за щеки на ладонь, стараясь перещеголять друг друга.

Шулин отвинтил крышку, налил и подал высокому человеку с обгоревшим на солнце лицом.

— Давай, старина!

Тот опрокинул стаканчик, крякнул. Шулин, угостив Ещё несколько человек, завинтил флягу и направился ниже по ключу.

— Эй, батя! Может, и мне напёрсточек! Вон сколько наворочал! — поднялся Сашка-бог, показывая узелок.

Шулин подошёл к штрафникам. Парни повскакивали и столпились плотным кольцом.

— Значит, так? Ай-ай-ай! — засмеялся Шулин, хватая руку Сашки вместе с флягой. — У вас, кажется, за неумение воровать принято бить?

У Сашки от боли округлились и покраснели глаза. Краснов вскочил и быстро пошёл к штрафникам. Чёрт бы забрал Володьку, так и лезет в эту стаю. А Шулин, посмеиваясь, держал громилу, как мальчишку.

— Ну, ладно, дядя Володя! — стонал Сашка.

— Вот это другое дело. Теперь можно и поднести, — Он налил стаканчик, протянул. — Валяй. Может, умней будешь.

Краснов взял Шулина под руку.

— Пойдём, Володя, чего-то истосковался совсем. Посидим, поговорим.

Они поднялись к камню. Солнце палило. Синие тени косыми пятнами лежали под деревьями. На вершине сопки кварцевая глыба сияла золотистым костром, и казалось, что туда упал кусочек солнца. Тихо, тепло, хорошо.

Шулин сбросил куртку, лёг.

— Теперь на голую землю не могу. Седьмой десяток, — вздохнул он и молодо потянулся.

— Люблю я тебя, Володя. — Краснов взял Его руку и крепко сжал.

— Эх, Мишка, Мишка! Всё куражусь, а время-то своё делает! Вроде бы и проморозился, проспиртовался, чего бы Ещё? А вот чую, как она крадётся рядом. Как-нибудь рубанет из-за угла, и всё. Чувствую Её, как худой взгляд. — Шулин смешливо подмигнул. — А здорово мы с тобой крутанули участок. И ведь ничего особого: немного души, немного смекалки и опыта, а основное — за счёт смелости и веры.