Мы спускаемся до нижних ярусов и теперь находимся вне зоны обитания. Мы одни  в пространстве. Чем ниже, тем темнее  и я надеваю инфракрасные очки. Остальные сделали то же самое. Машинально смотрю на смертника. Он в буквально слепом ужасе осматривается вокруг. Приготовься, ты выходишь здесь.

    Яркие буйки света под нами отмечают последнюю черту. Дальше вход воспрещён. Свет буйков, как и люминесценция крыльев поглощаются тьмой и освещают только самих себя.

    Чёрный зев бездны. Я был здесь всего пару раз. Первый, когда с друзьями прогуляли уроки и решили сами, по взрослому заглянуть в бездну. Летели с некоторой дрожью и удалью, но результат разочаровал. Просто теряешь зрение. Постепенно краски размываются, потом становятся совсем серыми. Бесцветная мгла набухает чернилами, и вот ты уже ничего не видишь. Только бесполезные для зрения буйки. И это великая бездна?! Ужас всех взрослых! Мы ржали, пока поднимались наверх. Уж мы то никогда не будем бояться.

    Рассказывали, что ещё до пропавшей экспедиции, провели эксперимент. Бросили вниз супермощную лампу. Тьма просто поглотила её. Светлячок был виден буквально доли секунды, а потом исчез.

    - Наверное, туда можно падать бесконечно, - заворожённо  думаю я.

    Сейчас бездна не кажется утратой оттенков серого, ведь я несу ей жертву и теперь это утроба, готовая поглотить уже вторую жертву за этот бесконечный день.

    Сухой щелчок рации. Прокурор зачитывает приговор. Эскорт на несколько крыльев выше, чтобы не мешать мне в столь ответственный момент.

    Я не слушаю его. Внимание приковано к пустоте, которая находится прямо подо мной. Я чувствую иррациональное желание сложить крылья и броситься вниз, даже не броситься, а просто опустить крылья и позволить пустоте забрать себя.

    Как-то я общался с одним забавным парнем сверху. В наших краях он был слепой как мышь и постоянно носил инфракрасные очки. Он, как и большинство земных, боялся летать. Ему не хватало ощущения земли под ногами, которое есть, когда ты летаешь над землёй. Как-то он сказал:    

    - Мы плохо понимаем вас. Когда мы там, наверху, становимся на край, высота начинает звать нас и появляется сильное желание упасть, броситься на землю. А вы каждый день добровольно падаете. Сумасшедшие.

    Я улыбнулся.

    - Это потому что высота зовёт нас не для того, чтобы разбиться, а для того чтобы летать. Не мокрым пятном об землю, а парение – крылья над бездной.

    Он недоверчиво хмыкнул. Так и не привык, улетел домой, как только закончилась командировка.

    Теперь я понимаю его.

    Меня приводит в чувство раздражённый голос прокурора.

    - Я сказал, привести приговор в исполнение. Вы что там, оглохли, что ли!

    - Вас понял. Что-то с рацией, барахлит немного. Приступаю к исполнению.

    Я нажимаю синюю кнопку. Днище клетки отворяется, но смертник даже не думает падать. Он вцепился скованными руками в прутья и не проявляет ни малейшего желания смириться с волей народа. Дело обычное. Значит, придётся ему в этом помочь. Я нажимаю красную кнопку, посылая сквозь прутья решётки электрический разряд, достаточный для того, чтобы у любого отбить охоту держаться за прутья.

    Смертник задрал голову и смотрит прямо на меня. Хотя он может видеть только мой силуэт на красном фоне крыльев, но его взгляд заставляет меня вздрогнуть. Ещё никогда, ни у кого я не видел в глазах такого бешеного желания жить. Теперь я понял, почему он не пытался помочь сбитому им человеку. Он, безусловно, заслуживает смерти, но возникли проблемы с приведением приговора в исполнение.

    Я сказал, что разряд был достаточно сильным, так вот, я ошибся. Воля к жизни у этого парня была сильнее тока. Он не выпустил прутья из рук. Болтая ногами в воздухе, он намертво вцепился в решётку. Этого не может быть, система надёжная, проверенная десятилетиями, она никогда не давала сбоев.

    Я снова нажимаю на кнопку с тем же результатом. Только яростное стремление жить ещё ярче вспыхивает в его взгляде, словно электричество питает его волю к жизни.

    - Что происходит? – в моих наушниках грозно звучит голос Германа Максимовича, - Почему ты не включаешь ток?

    - Я включил, - приглушённо говорю я, - два раза включал. Но он держится.

    - Ну так включи в третий раз! – рявкает начальник.

    Я снова нажимаю на кнопку. Голова парня обвисает, но хватка сохраняется.

    - Ничего не получается.

    - Может, электропроводка накрылась, и ток не проходит, - вмешивается Игорь.

    - Не может быть, - возражаю  я, - Разве не видишь, как он дёргается!

    - Проверь детектором, - советует прокурор.

    Я открываю панель и включаю проверку. Лампочка замерцала ровным алым огнём.

    - Работает, - устало говорю я, - система работает исправно.

    - Я требую прекратить издевательство над моим подзащитным, - напоминает о своём существовании адвокат, паря левее и семь крыльев выше. Но никто не обращает внимание на его деланное возмущение.

    Я начинаю нарезать круги над бездной. Остальные как заведённые повторяют мои манёвры.

    - Я требую остановить казнь, - забубнил адвокат.

    - Казнь не может быть остановлена. Это не предусмотрено законодательством Свободного Пространства.

    Я снова нажимаю на кнопку, но парень висит как приклеенный. Мне кажется, что я сплю.

    - Но мне то что делать? – ору я в микрофон. – Мне что, поджаривать его, пока он не отвалится? – у меня вдруг дико разболелась голова. – Или кружить, пока он не устанет?

    - Прекратите истерику, Третий! – рычит начальник. – Почему не предусмотрено усиление напряжения в случае необходимости?

    - Потому что никогда не было никаких накладок, могу сказать с полной уверенностью, не первый день работаю, - говорит прокурор. – Сила тока оптимальна.

    - Сейчас мы что-нибудь придумаем, Третий, - неуверенно говорит Герман Максимович, но все понимают, что ситуация тупиковая. Меня поразили нотки беспомощности, проскользнувшие в голосе моего несгибаемого шефа.

    Неизвестно сколько смертник может так провисеть. Человек в стрессовом состоянии способен на многое, а если его «перемкнуло», то мы можем так парить очень долго.

    - Может, он потерял сознание и держится рефлекторно, - предположил прокурор, но я уже никого не желаю слушать.

    - Я не хочу ничего придумывать, - говорю я. Мне кажется, что я общаюсь с движущимися тенями.

    - Что ты задумал? – с тревогой спрашивает начальник. В его голосе слышатся панические нотки, мой тон ему совсем не нравится.

    - Если казнь нельзя остановить, значит, я доведу её до конца. Я убью для вас этого парня, - устало говорю я и выключаю микрофон.

    Я вытаскиваю из кобуры пистолет, щёлкаю предохранителем и передёргиваю затвор. Нет он не потерял сознание. Парень поднимает голову на металлический лязг. Нетрудно догадаться, что этот холодный звук значит лично для него. Я тщательно прицеливаюсь прямо в его запрокинутый лоб. Трудно удерживать пистолет в потных ладонях. Конечно, не упадёт, есть петля для кисти, но целится трудно.

    Первый выстрел рикошетит от решётки, я слышу, как пуля пробивает правое крыло. Парень вздрагивает.

    - Немедленно прекрати, - раздался зычный голос моего начальника, приглушённый давящей тишиной.

    С таким голосом, не то что здесь, в опере без микрофона петь можно, - отстранённо думаю я, снова прицеливаясь в открытый лоб. Глаза Яковлева широко раскрываются и теперь выражают только ужас, животный страх перед смертью.

    Я снова промахнулся, пуля попадает ему в плечо. Рука безвольно повисает на короткой цепочке браслета. Но он продолжает держаться одной рукой. Я готов заплакать, что для меня совсем не свойственно. Трудно найти более жизнерадостного и маловпечатлительного человека, чем я. Но сейчас моё непробиваемое жизнелюбие дало течь и готово уйти под воду как «Титаник».

    Ну почему он такой упрямый осёл! Ведь всё равно умрёт, так или иначе.