О, да. Эти подберут. Да и реакция самого Алексеева не оставляет сомнений в его позиции. Ему, видишь ли, выбор самых лояльных Императору частей кажется странным. Ну-ну, мой дорогой Михаил Васильевич, ну-ну...
Алексеев меж тем вел мысль дальше.
- Ваше Императорское Высочество, вмешательство армии в петроградские события действительно крайне нежелательно. Процессы в обществе должны идти своим чередом. Революционная волна должна смести всю ту накипь, все одиозные фигуры, которые мешают обновлению общества и рывку к победе. Только после того, как схлынет эта волна, потребуется вмешательство армии, как силы, которая зафиксирует новый порядок и установит требуемый режим жизни. И мне, Ваше Императорское Высочество, право странно слышать ваши язвительные комментарии относительно реакции в Европе на события в России. Мы должны стремиться в Европу и равняться на цивилизованные народы. Именно в этом я вижу роль и значение русской элиты.
О, как! Занятно. Придется пропалывать и эту грядку в головах. Возможно прямо вместе с головами, как завещал товарищ Коба. Вы, господа, уже довели страну до исторической ручки. Что ж, в целом итог ночного заседания мне понятен, но нужно срочно скальпелем вскрыть нарыв и довести первый акт спектакля до конца.
- Скажите, Михаил Васильевич, следует ли понимать ваши слова так, что к накипи вы относите и нашего благословенного Государя Императора, которому вы присягали в верности? Ведь именно ваши действия сделали возможным весь этот заговор. Именно ваши действия обеспечат блокировку поезда Государя где-нибудь у станции Дно. Ваши действия, генерал Алексеев, являются организацией и участием в мятеже с целью свержения законного Императора, то есть действиями, которые являются государственной изменой. Я вам дал возможность вовремя выйти из заговора и стать героем Отечества, но вы очевидно предпочитаете плаху...
Алексеев вскочил на ноги.
- Ах ты... Возомнил о себе много... Да знаешь ли ты, что ты нам и не нужен вовсе? Неужели мы не найдем кого на трон посадить? Да я...
Вмешался Лукомский.
- Я думаю, что не стоит принимать скоропалительных решений. Предлагаю до окончания всего дела поселить вас под замком в подвале Ставки. А потом решим, что с вами делать...
- Нет, господа, я протестую! - Великий Князь Сергей Михайлович решительно встал. - Миша очень эмоционален и все что он тут наговорил - следствие его вспыльчивой натуры. Да и сажать в подвал Великого Князя и родного брата Государя как-то чересчур. Это определенно произведет весьма тягостное впечатление на общество, да и союзники могут не понять. Давайте пока определим его под домашний арест в гостинице и жестко ограничим ему круг общения. Он абсолютно не опасен, господа.
Лукомский и Алексеев переглянулись. Лукомский кивнул:
- Ну, будь по-вашему, Сергей Михайлович. Пусть пока отдохнет в своем номере, остынет немного, а там, я уверен, мы найдем точки взаимопонимания.
Алексеев поморщился, но не стал возражать, молча вышел в коридор и через минуту в комнату ввалились солдаты во главе с все тем же штабс-капитаном, которого приставил ко мне Лукомский.
- Штабс-капитан Добронравов! Его Императорское Высочество решением руководства Ставки взят под домашний арест до выяснения некоторых обстоятельств. Ваша задача сопроводить Его Высочество в номер в гостинице и взять под охрану. До особого распоряжения, покидать пределы номера ему не разрешается. Посетителей не пускать ни под каким видом, без подписи генерала Алексеева или моей. Все. Выполняйте!
Я пожал плечами и вышел из кабинета вместе с конвоирами. Что ж, маски сброшены, первый акт пьесы завершен. Антракт. Кстати, а есть ли в местном буфете коньяк и бутерброды с красной икрой? И театральный бинокль мне бы сейчас очень пригодился. Как же я буду смотреть второй акт без театрального бинокля? Никак нельзя мне без него.
* * *
ПЕТРОГРАД. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
Светало. В окно Адмиралтейства была видна толпа, которая скапливалась у ворот. Два орудия у входа и пулеметы в окнах еще сдерживали собравшихся от штурма, но волны гомона долетали даже сквозь закрытые по случаю зимы окна.
Бледный генерал Беляев с жаром говорил в телефонную трубку:
- Михаил Владимирович, вы должны повлиять на них! Ну, это же невозможное положение! Я знаю, что у вас есть влияние на этих...
- Что вы, Михаил Алексеевич, в самом-то деле! Вы преувеличиваете значение моей скромной персоны. Я предупреждал Императора о подобном, но он не хотел слушать меня! Теперь народ вышел на улицы и сам вершит свою судьбу.
- Но они же с минуты на минуту пойдут на штурм! Я буду вынужден отдать приказ об открытии огня!
- Не совершайте ошибку, Михаил Алексеевич! Революция уже необратима и вам припомнят все! Да и не уверен я, что ваши подчиненные выполнят этот приказ. Армия хочет быть с народом! Берите пример с Преображенского полка!
- Некоторые солдаты батальона запасного полка это еще не Преображенский полк! Не клевещите на героев, которые верны присяге на фронте! И вы предлагаете мне брать пример с изменников?! Они нарушили присягу!
- Бросьте, Михаил Алексеевич, кому присяга-то? Революция устанавливает новый порядок, и армия приносит присягу новому, революционному правительству. Только что гарнизон Петропавловской крепости подчинился командованию Временного комитета Госдумы. У вас есть только два выхода - распустить ваш отряд или признать власть нового правительства!
В кабинет вбежал адъютант. Беляев прикрыл трубку ладонью и вопросительно посмотрел на офицера.
- Ваше высокопревосходительство! Разведка полковника Фомина докладывает, что в казармах Преображенского батальона получен приказ о штурме Адмиралтейства.
На площади раздались винтовочные выстрелы, заржала раненная лошадь, а в кабинете генерала Беляева брызнуло, разлетаясь осколками оконное стекло...
ГЛАВА 12. БРОСОК КОБРЫ
МОГИЛЕВ. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
Створки дверей распахнулись, и в лицо пахнул морозный воздух февраля. В проем по одному вышли солдаты конвоя. Штабс-капитан Добронравов вежливо указал мне на дверь.
- Прошу вас следовать за нами, Ваше Императорское Высочество.
На площади перед зданием Ставки было малолюдно. Часовые, патруль да несколько офицеров, спешащих по каким-то явно служебным делам. С неба срывался снег, и его белые колючки ледяной ветер швырял прямо в лицо. Погода явно не располагала к прогулкам на свежем воздухе. Ночь, которая венчала собой такой безумный день, явно близилась к своему завершению.
Близилась к завершению и моя политическая карьера. Во всяком случае, так думали господа, которые отдали приказ о моем аресте. Их логика была понятна и прогнозируема - засадить меня под замок на несколько дней, а там сам ход событий решит, как им со мной поступить. Возможно, меня захотят предать скорому и пафосному революционному судилищу. Возможно, если все пойдет не по плану, я им могу понадобиться как предмет торга или в качестве зиц-Императора Фунта. А может тихо удавят шнурком от штор за неимением шелковых офицерских шарфов, да и прикопают где-нибудь в лесочке. И нет им уже дела до моих мыслей и желаний. Все. Фигура списана в расход...
Я поднял глаза к небу. Восток, наверное, уже должен окраситься в розовые тона, которые, увы, не видны сквозь толщу туч. Но даже тучи не могли надолго задержать наступление последнего дня зимы. Последнего дня этого страшного для России февраля тысяча девятьсот семнадцатого года от Рождества Христова.
Вот не знаю почему, но я чувствовал, что сегодня именно двадцать восьмое февраля, а не тринадцатое марта по привычному для меня счету дней. Возможно эпоха накладывала свой отпечаток, а может я, где-то в глубине того неуловимого, что зовут душой человеческой, чувствовал - наступает решающий день. И мне было психологически комфортнее считать, что завтра наступит весна и все, буквально все, изменится. И в моей жизни и в жизни всего известного мне мира. И нынешнего и грядущего. Просто хотелось в это верить. Потому что это все, что мне осталось, ибо я сделал все, что зависело лично от меня...