Закончив разговор с Сазоновым, Сухомлинов задумчиво сказал:
— Как ты слышал, сегодня я буду у государя. Быть может, все там и решится, ибо к вечеру он конечно же переговорит с великим князем в телефон. Так что Александру Васильевичу пока ничего не сообщай.
И горестно заключил:
— Если вообще придется что-либо сообщать…
Потом добавил мрачно и безысходно:
— Центральные корпуса второй армии окружены…
…Бугров вышел к набережной Невы подавленный. Закурив, он постоял немного, задумавшись, потом поднял голову, рассеянно посмотрел на Неву, где маленький пароходик натужно волочил огромную баржу, и почувствовал легкое головокружение и прислонился к пара пету, чтобы не упасть.
На набережной было как на Невском: деловито спешили куда-то черные чиновники и щеголеватые офицеры всех родов войск, иные катили на лакированных фаэтонах на резиновом ходу, обгоняли друг друга, как на скачках, особенно те, которые ехали с дамами, а тут еще автомобили трещали и чадили, как самовары, и шум стоял кругом, словно на праздник, но Бугров не обращал внимания на весь белый свет и стоял в полном одиночестве и чувствовал, вот-вот он потеряет сознание и упадет — в глазах все шло кругами.
Ухнула петропавловская пушка, возвещая полдень, а вслед за тем раздался испуганный голос:
— Капитан Бугров? Боже мой, Николай, что с вами? На вас лица нет.
Бугров только и увидел: белая косынка с маленьким крестиком, белый передник с большим красным крестом и румяное, как яблоко, лицо на белом фоне.
И более ничего не видел. Но еще мог сказать:
— А-а, опять вы, сестра Надежда?..
Надежда всполошенно подбежала к первому попавшемуся извозчику и властно крикнула какому-то важному господину в белом и в кокетливо сидевшей на голове соломенной шляпе:
— Освободите фаэтон! Быстро! Раненому офицеру плохо.
— Извольте, сестрица, — покорно согласился господин, приподняв шляпу, велел извозчику: — Отвези, куда прикажет сестра милосердия, — и обрадованно воскликнул: — Надежда Сергеевна! Вот так встреча!.. Здравствуйте, голубушка. Я же — Королев, ваш земляк. А раненый не штабс-капитан Бугров? Похож очень.
Надежда подняла глаза и узнала — и наскоро ответила:
— Капитан Бугров… Здравствуйте и помогите. Капитану очень плохо.
И они усадили Николая Бугрова в фаэтон и поехали втроем.
Так капитан Бугров Николай вновь попал в лазарет Вырубовой, и то было благо: на этот раз с раной было весьма плохо, но теперь операцию ему делала сама княгиня Гедройц, доктор медицины и старший ординатор Царскосельского лазарета царицы.
Стараниями Вырубовой…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
А посол Франции Палеолог, объехав некоторых друзей своих с именитыми фамилиями, отобедал в Английском клубе с великим князем Сергеем Михайловичем, поговорил с ним о снарядах и винтовках, которые дядя царя просил у Жоффра, и в упор спросил:
— А правда ли, ваше высочество, что ставке верховного боши навязали сражение в районе Сольдау? Было бы ужасно, если бы всевышний не помог нам в эти трудные дни. Вы не находите, ваше высочество, что ставка что-то скрывает от нас, союзников?
Великий князь потягивал шампанское, посматривал по сторонам и наконец ответил:
— Я нахожу, что моему племяннику пора прибрать к рукам ставку. Там развелось много бездельников, из-за которых мы и терпим неудачи при Сольдау, о чем пока никто не знает. Ваше здоровье, месье.
Палеолог, вернувшись к себе в посольство и просмотрев почту из Парижа, записал в дневник:
«Сражение, завязавшееся в районе Сольдау, продолжается с ожесточением. Каков бы ни был окончательный результат, достаточно уже того, что борьба продолжается, чтобы английские и французские войска могли переформироваться в тылу и продвинуться вперед. Русские на юге находятся в сорока километрах от Львова… В Галиции здесь они продвинулись почти на двести километров и захватили семьдесят тысяч пленных и триста орудий…»
А еще через день он писал уже панически:
«У русских в Восточной Пруссии большое несчастье: армия Самсонова уничтожена. Сазонов сказал мне, что он счастлив, что русские принесли эту жертву Франции. Я поблагодарил его, после чего мы перешли к текущим делам. В городе пока еще не подозревают о несчастье у Сольдау, но непрерывное отступление французской армии и быстрое продвижение немцев на Париж возбуждают в публике самые пессимистические предположения. Вожаки распутинской клики заявляют даже, что Франция скоро будет принуждена заключить мир».
И вновь, теперь уже по телефону, спросил у Сухомлинова: действительно ли при Сольдау все же случилось несчастье и два корпуса Самсонова окружены и разбиты?
Сухомлинов уклонился от ответа и ничего определенного не сказал. Но вскоре позвонил Бьюкенен и сообщил: у него в кабинете сидит майор Нокс, который представлял союзников при Самсонове и который видел все, что происходило на фронте второй армии. Не желает ли военный министр встретиться с Ноксом и послушать его более чем печальный рассказ о событиях последних дней в Восточной Пруссии?
Сухомлинов наотрез отказался, сославшись на чрезмерную занятость. И тогда Бьюкенен сказал в телефон:
— Ваше высокопревосходительство, дорогой генерал Сухомлинов, катастрофа генерала Самсонова — факт, и о ней говорит весь Петербург. Майор Нокс убежден, что вся операция в Восточной Пруссии была начата слишком поспешно, в угоду нашему другу Жоффру, и поэтому потерпела неудачу. Майор Нокс также убежден, что штаб фронта и верховного главнокомандующего безобразно координировал действия первой и второй армий, а вернее сказать, вовсе не координировал и не мог заставить Ренненкампфа воевать как положено. И что генерал Жилинский гнал Самсонова в три шеи вперед, но совершенно ничего не делал, чтобы помочь ему, и даже не возвратил ему второй корпус Шейдемана после того, когда великий князь разрешил это сделать. Майор Нокс обвиняет во всем Жилинского, а Ренненкампфа называет изменником воинскому долгу, как, впрочем, его уже называет весь Петербург, ибо генерал Самсонов был предоставлен самому себе и им не поддержан. Вы можете согласиться со мной или не согласиться, но от этого ничего не изменится. Армия генерала Самсонова пока выведена из строя, и я так и телеграфирую в Лондон правительству его величества.
Сухомлинов ответил:
— Я не могу, господин посол, разговаривать на подобные темы по телефону, если бы и знал что-либо. До тех пор, пока генеральный штаб не сообщит мне о положении на театре действий второй армии Самсонова, я лишен возможности сказать что-либо даже нашим уважаемым союзникам, ибо сам узнаю о новостях из канцелярии генерального штаба.
Бьюкенен не верил ни одному его слову, но и ничего иного добиться не мог: Сухомлинов не хотел давать повода великому князю подозревать его в распространении недоброжелательных слухов о ходе войны и о верховном главнокомандовании, — с него было достаточно того, что великий князь и без того не переносил его имени и делал все, чтобы держать его подальше от своей ставки и даже от царя.
Однако царь пока оказывал ему, Сухомлинову, полное доверие и от поры до времени вызывал для докладов по тем или иным вопросам войны. И выслушивал его с подобающим вниманием, как делал когда-то, будучи наследником и проходя курс кавалерийских наук под его начальством.
Вот и сейчас, — вызвав его во дворец, царь без всяких предисловий спросил:
— Владимир Александрович, Петербург наводнен слухами самыми ужасными о событиях при Сольдау. И послы союзников обеспокоены и одолевают Сазонова тревожными вопросами о событиях в Восточной Пруссии. Я жду от ставки доклада. Вы, конечно, осведомлены о ходе сражения в Восточной Пруссии. Что могло случиться, коль всем ведомо, что немцы отступают, а генералы Ренненкампф и Самсонов наступают? Или это не так? Прошу вас говорить мне все откровенно.
Сухомлинов был удивлен: царь до сих пор не имеет доклада ставки. Неужели великий князь и сам еще точно не знает о трагедии? И что он скажет, узнай, что о событиях в Восточной Пруссии царь спрашивает у него, Сухомлинова, а не у верховного главнокомандующего?