И Бугров подумал: допекают военного министра всякие «великие» и иные противники его или завистники, но что поделаешь? Такова действительность Российской империи, и военному министру, будь он семи пядей во лбу, ничего изменить невозможно. Да он и не об этом думал: он думал о сильной личности, такой, какой был Столыпин, которая могла бы защитить его и избавить от постоянных неприятностей, ибо царь этого не делает.

В обиду не дает, но и не положит конец травле его, Сухомлинова, всеми, кому не лень, а главным образом — Родзянко и его единомышленникам.

И верховный не лучше, и разделяет их такая пропасть, что, думал Бугров, и на аэроплане не перелетишь, ибо великий князь Николай Николаевич не мог состязаться с Сухомлиновым ни в общем образовании, ни в военных науках, хотя и являлся почетным членом двух военных академий, более всего, конечно, как августейший дядя царя. И если и мог превосходить Сухомлинова в чем-либо, то, думал Бугров сейчас, разве что в державно-своенравном и непостижимо грубом и резком характере, который скорее можно назвать откровенным самодурством, что и было им достаточно продемонстрировано при разносе генералов штаба Жилинского.

А Сухомлинов был профессором двух академий по существу, ибо преподавал, да еще был военным писателем, довольно известным военным читателям, и, по-человечески говоря, Бугров конечно же отдавал полное предпочтение Сухомлинову во всех отношениях.

И решил рассказать о посещении верховным штаба Жилинского:

— …Громы и молнии метал, как Зевс, и едва не разжаловал всех генералов — в унтер-офицеры, мне рассказывали, — заключил он.

— Это он может, тут ему равного нет во всей империи. А что было у Комарова? — спросил Сухомлинов. — Напоролся на так называемого бегущего противника? Но разве великому князю не ясно было, что Гинденбург прислан на место Притвица не для того, чтобы бежать за Вислу со своей армией? Александр Васильевич поверил этой басне Ренненкампфа о бегстве немцев и допустил ошибку, погнав навстречу противнику центральные корпуса Мартоса и Клюева и бросил корпус Благовещенского в отдалении всей армии, хотя, правда, у него там был еще и второй корпус Шейдемана, который верховный или Жилинский передали Ренненкампфу без нужды и пользы. Именно это и позволило немцам напасть на Благовещенского, чтобы отогнать его к границе, а Макензен рад был хотя бы настращать Благовещенского и реабилитировать себя за поражение при Гумбинене, а не то чтобы разбить. И едва не потерпел нового поражения, ибо был так растрепан и обессилен за три-четыре часа боя с Комаровым, что умолял фон Белова помочь ему своей дивизией, что тот с не очень большой охотой и сделал. Получилось: две дивизии против одной. Подоспей Рихтер — Макензен был бы разбит еще раз.

— Да. Но откуда вы все знаете, ваше превосходительство? — удивился Бугров. — Я в штабе второй армии узнал о подробностях сражения шестого корпуса буквально в последнюю минуту перед отъездом к вам. Конно-нарочный от генерала Благовещенского привез подробное донесение и рассказал, как было дело. Поразительно, что вы знаете куда больше, чем вся ставка верховного.

— Ничего поразительного, мой друг. Военному министру должно знать все, что происходит на фронте, ибо государь может спросить у меня об этом в любую минуту, не дожидаясь телеграмм от великого князя, — произнес Сухомлинов значительно, как бы напоминая о своих тяжких обязанностях, а вовсе не из желания похвалиться осведомленностью.

Бугров уцепился за эту мысль:

— В таком случае государю все ведомо, надо полагать, коль ведомо вам? И можно надеяться…

Сухомлинов мрачно прервал его:

— Ты газеты читал? Сегодняшние?

— Я два дня был в пути, почти — три. Сегодня пробежал газеты беглым взглядом; в них говорится, что армия генерала Самсонова доблестно сражается с восьмой армией противника в районе Сольдау.

— Ну, так вот: армия генерала Самсонова доблестно… погибает, капитан, — сказал Сухомлинов, как обухом хватил по Бугрову, потом достал из стола бумагу и, отдав ему, добавил: — Перехвачена нашими польскими друзьями и передана в Брест-Литовск.

Бугров прочитал ее, и у него холодный пот выступил на лбу. Гинденбург сообщал в свою ставку: «Сражение со второй армией выиграно. Однако корпуса еще не окружены».

Сухомлинов продолжал:

— Если Александр Васильевич не устоит, а устоять он не может без незамедлительной помощи первой армии, — нам придется оставить всю Восточную Пруссию, ибо Гинденбург, покончив с Самсоновым, тоже сделает с Ренненкампфом. Но Ренненкампф не станет ломать голову над тем, следует ли ему оставаться на сей грешной земле, как ломает свою голову в эту минуту Самсонов, а преспокойно будет наслаждаться марочными винами и адюльтерными похождениями, что и делал до этого… Подлец и мстительный карьерист. Его надлежало устранить от командования армией на второй день после того, как он застрял на реке Ангерап. Однако великий князь не сделал этого, но зато хотел удалить из армии Самсонова. По подсказке, кстати, Жилинского.

Бугров положил телеграмму на стол, хотел закурить, чтобы унять волнение, но не стал этого делать в кабинете и произнес в полной безнадежности:

— Зря я приехал в Петербург…

— Завтра будет уже «Петроград», к твоему сведению, — поправил его Сухомлинов.

— Все равно. Исторически это ничего не меняет: град Петров остается Питером, — сказал Бугров и встал: — Значит, мне нечего более у вас делать, ваше высоко…

— Ах, да перестань ты, бога ради, официальничать. До этого ли сейчас? — нетерпеливо прервал его Сухомлинов и, тоже встав, прошелся возле стола взад-вперед и решительно сказал: — Я буду докладывать государю. И чего бы мне ни стоило, скажу, кто тут истинный виновник. Меня поддержит государыня. Она незамедлительно скажет, когда все узнает, — а Вырубова уже спрашивала у меня о Самсонове, — скажет своему супругу: «Вот что натворил Николашка. Ты не должен был назначать его верховным главнокомандующим. И ты должен немедленно уволить его с этой должности и возглавить армию сам. Пока не поздно, пока Николашка не захватил престол», — это ее идефикс. А если приедет старец Распутин, а он скоро появится, — полагай, что великий князь будет свергнут со своего поста, ибо Гришка, ненавидящий его смертельно, воспользуется такой возможностью, как неудачи Николая Николаевича на фронте. Крушение второй армии будет началом крушения великого князя. Это — сугубо между нами. А теперь подумаем, как помочь Александру Васильевичу. У меня о нем сохранились самые лучшие впечатления, когда я был у него в Ташкенте… Фу-у, бог мой, я тоже начинаю говорить в прошедшем времени, — Досадливо поморщил он большой лоб.

В это время зазвонил телефон, и Сухомлинов сказал:

— Сазонов… Палеолог наверняка уже сидит у него, — и покрутив ручку, взял трубку и произнес: — Да, Сергей Дмитриевич. Только что был у меня, опять требовал три-четыре корпуса. И у вас просил? Вместе с Бьюкененом? Поздравляю. Нам с вами более нечем и заниматься, как только ублажать союзников… С Самсоновым? Плохо, Сергей Дмитриевич. Пользуясь бездействием Ренненкампфа, Гинденбург навалился всей восьмой армией на нашу вторую и уже донес, что выиграл сражение, хотя оговаривается, что центральные корпуса еще не окружил. Рановато хвалится? Нет, Сергей Дмитриевич, не рановато. Тылы Гинденбурга — вне опасности, и он сможет сделать все, что можно и что нельзя. При помощи тяжелой артиллерии — в частности. Нам нечем стрелять? Чепуха. Я только что сам видел на линии Минск — Варшава горы ящиков с патронами орудийными и винтовочными, ждущих своих хозяев. К тому же в Варшаве есть заводы, изготовляющие снаряды. На что жалуется Данилов? Неча на зеркало пенять, коль собственная физиономия крива… Государю? Да, намерен доложить незамедлительно. А-а, в таком случае можем доложить сообща. Что? Союзники протестуют, что вы предлагаете компенсации Италии и Румынии в случае присоединения к нам? Скажите, пожалуйста. А по поводу того, что Жоффр отступает уже за Париж, не протестуют? То-то и оно… Я полагаю, что вы ведете честно общее дело союзников настоящих и будущих и сдерживаете аппетиты короля Карола — насчет венгров, и короля Фердинанда Болгарского — насчет Сербии, равно как и короля итальянского Эммануила насчет славянских земель… Я буду просить государя принять меня. Или поговорю с ним в телефон… Всего доброго, Сергей Дмитриевич. Благовещенский и Артамонов? Не сумеют удержаться… Да, тот Артамонов, который слишком много молился богу здесь, в Петербурге, и слишком мало занимался вопросами будущей войны… Хорошо, я буду ждать вашего звонка, Сергей Дмитриевич…