Элиза встрепенулась, вскинула голову, не стыдясь заплаканных глаз.

– Нет! Отец никогда не любил меня! Никогда! Понимаешь? Но разве я виновата в том, что родилась женщиной? Разве моя мать была виновата в том, что не смогла родить ему наследника? А я для него стала товаром, который он хотел выгодно продать замуж, чтобы устроить свою жизнь, – проговорила Элиза.

– Не в этом залог родительской любви, поверь мне, – печально улыбаясь, прошептал он.

Ему казалось, что он услышал то, что так волновало его. И Джек стиснул зубы, боясь задать вопрос, ответ на который он так хотел знать.

– Так зачем же плакать о том, кто не любит тебя? – зашептал он, целуя её щёки.

– А ты любишь меня? – потянулась к нему девушка, цепляясь в его плечи.

– Слова значат мало, когда нечем доказать их, – отвечал Джек, завладевая её губами.

И заставляя и себя, и девушку надолго забыть о всех волнениях.

* * *

И всё же письмо было написано. Две скупые строчки звучали в памяти Элизы.

«Ваша дочь жива. Она никогда к вам не вернётся», – говорилось в письме.

Элиза надеялась, что эти слова заставят её отца прекратить поиски. И хотя тревог и сомнений было гораздо больше, Джек убедил Элизу дождаться последствий. Хотя временами девушке казалось, что лучше было бы написать о том, что она мертва.

В некоторой степени это было бы правдой. И иногда Элизе казалось, что этой встречей с Джеком она обязана своему отцу. И ей становилось вдвойне стыдно за себя. Ведь никогда прежде она не поверила бы в то, что можно испытывать вину и стыд за счастье с любимым мужчиной.

И всё же время от времени ей удавалось забыть о прошлом, наслаждаясь конными прогулками. Хотя им с Джеком и приходилось довольствоваться лесными тропами и просеками, избегая проезжего тракта. Осенние дожди прекратились, дни становились холодными и морозными. Но после того, как выпал и растаял первый снег, с неба не упало больше ни единой снежинки.

Проводя в обществе мужчин столько времени, поневоле слыша их разговоры, Элиза понемногу узнавала о некоторых из них. И она была удивлена, видя, что мужчины не сидят без дела целыми днями, а находят себе занятие. Они чинили прохудившуюся крышу конюшни, чистили стойла. Каждый следил за своим оружием. Или всё же играли в карты или в кости вечерами. Элиза вспоминала дни и вечера, когда Джек, упражняя раненую руку, метал ножи и фехтовал на пару с Андре.

Элиза заворожённо и восхищённо всегда следила за их дружескими поединками. Джек, казалось, больше не ревновал её к Андре, и девушка продолжала уделять внимание молодому мужчине. И даже не догадывалась, что эта невольная, невинная близость общения причиняет ему боль.

А Андре, видя, каким счастьем сияет лицо девушки, как изменился ради неё Джек, пытался держаться дальше от влюблённых. И лишь в те редкие дни, когда Джек был вынужден покидать форт, Андре не отходил от девушки, ценя минуты её внимания. Он охотно рассказывал о себе, о Джеке то, свидетелем чему был сам.

Дни проходили в хлопотах, начинавших казаться уже привычными для девушки. Но Джек не мог не замечать, что иногда она снова грустит и молчит, не признаваясь, в чём причина её печали.

И, не выдержав, спросил напрямую.

– Нет, Джек! Просто скоро рождество, – объяснила девушка, – и мой день рождения.

– И ты молчала? – успокоился и обрадовался молодой мужчина. – Любовь моя! Ну неужели мы не сможем устроить для тебя этот праздник? – улыбался он. – Скажи, чего ты хочешь?

Но Элиза замолчала.

– Ты мог бы изменить свою жизнь ради меня? – несмело спросила она.

– Ты уже изменила мою жизнь, любовь моя. Я стал другим рядом с тобой.

Элизе трудно было возразить. И девушка глубоко вздохнула.

– Неужели нельзя сделать так, чтобы ты меньше рисковал своей жизнью?

Джек улыбнулся слишком печально. В глазах мелькнули боль и сожаление. Он стал целовать её, чтобы и самому забыться в любви, ставшей смыслом жизни.

* * *

В ожидании пока Элиза проснётся, Джек уже успел попросить Сержа оседлать для них лошадей. И не ошибся, полагая, что Элиза с радостью согласится на верховую прогулку. Девушка пустила Маркизу лёгкой рысцой и засмеялась, поглядывая на Джека. Дыхание белыми морозными облачками слетало с её губ.

– Подарок будет ждать тебя по возвращении, – сверкал улыбкой Джек.

А Элиза уже спрыгнув с лошади, кружилась, подставив лицо и ладони под падающий хлопьями снег. Джек, спешившись, подхватил её в объятья и надолго завладел её слегка захолодевшими губами, тут же вспыхнувшими жаром от его поцелуя.

А по возвращении продрогшую девушку ждала тёплая вода в ванне. Но и это, по словам Джека, не было тем обещанным подарком. Вдоволь понежившись, Элиза задумалась, что же ей одеть. Но Джек уже протягивал ей изумрудно-зелёное шёлковое платье, которое девушка ещё ни разу не осмеливалась надевать.

– Одень его сегодня для меня, любовь моя, – прошептал он ей.

Элиза охотно исполнила его просьбу. Её не покидало ощущение неуловимого счастья. Об руку с Джеком она спускалась вниз в зал, а стол уже был уставлен угощеньями, и все мужчины молча ждали их появления. Элиза смотрела на Джека и не увидела обращённого к ней восторженного взгляда Андре, сменившегося безграничной грустью.

После оглушительного гула и свиста, который Элиза сочла поздравлением и впервые улыбалась, повисла тишина на пару мгновений.

– Это и есть подарок? – шепнула Элиза.

– Это всего лишь угощенье. Окажите нам честь, госпожа графиня, отужинав с нами, – улыбался ей Джек.

Элиза так пленительно, так обворожительно взглянула на него в ответ, что Джек долго не мог оторваться от её губ. Он усадил её в своё кресло с парчовой обивкой, а сам сел рядом. Некоторое время проголодавшаяся Элиза воздавала должное еде, с интересом пробуя то, что, как шепнул ей Жан, приготовила та самая Паулина.

Мужчины уже вовсю обсуждали угощенье, посмеивались, пили вино. Среди этого привычного шума Элиза не сразу услышала звуки гитары. И даже Джек был удивлён.

– А вот, видимо, и первый подарок вам, – усмехнулся Джек, – и сюрприз для меня.

Элиза положила ладонь на рукав его шёлковой рубашки такого необычного шоколадного цвета. Девушка узнала эту мелодию. Но теперь она была без слов.

Но музыка смолкла. И Джек властно протянул руку за гитарой. Андре подошёл, но прежде чем отдать инструмент, поцеловал кончики тонких девичьих пальцев.

– Благодарю вас, мсье де Брийон, – негромко произнесла девушка.

– Навсегда ваш, госпожа графиня, – тихо отвечал он.

– Надумал опередить меня? – скривив уголок губ, чуть слышно спросил Джек.

– И навсегда опоздал, – признался Андре.

Едва Джек взял в руки гитару, как воцарилась тишина.

– Давно хотел спеть для тебя эту песню, – пояснил Джек, начиная перебирать струны.

Захмелевшая от вина и счастья Элиза, восхищённо посмотрела на Джека. Он ответил ей долгим нежным взглядом. У девушки замерло сердце, перехватило дыхание.

А в сознание начала проникать медленная мелодия. Отрывистые ноты слегка убыстрялись, повторялись. Мелодичные переборы стали чуть быстрее, чем-то напоминая топот копыт. На мгновение звон струн повис эхом в тишине, и вместе с новым мотивом под быстрый перебор струн зазвучал мужской голос.

Ветер был тьмы потоком, верхушки деревьев качал.

Луна призрачным галеоном светила сквозь облака.

Дорога лентой лунного света сквозь вереск лиловый вела.

Одинокий разбойник скачет, скачет, скачет.

Одинокий разбойник скачет на постоялый двор.

По камням застучали копыта, и въехал он в тёмный двор.

Наудачу в закрытые ставни постучал он своим кнутом.

Просвистел он негромко в окошко, но кто же мог ждать его там?

Кроме черноглазой красотки, Бэсс, хозяйской дочки,

С его тёмно-красной лентой в чёрных длинных волосах.

«Один поцелуй, дорогая! С добычей вернулся я!