- Встали мать машу! – впервые за многие годы нервы подвели Анну. – Оглохли?! Встали, я сказала!

Левой рукой она дотянулась до тревожной кнопки и вызвала дежурную сестру.

- Подъем! – еще громче скомандовала фрау Тальберг, и на ее позыв откликнулся только один из мужчин. Второй затих или притворился мертвым. А может и правда был уже мертв… Анна не успела сделать однозначных выводов, как доктор, в изрядно помятом халате, и с таким же помятым видом медленно поднялся на ноги. Стоял он в пол-оборота к Анне, лицом к окну и чуть согнув правую ногу. Фрау Тальберг в корне пресекла попытки доктора выйти через окно.

- Не стоит! Я не промажу с такого расстояние. Повернитесь! Да-да, я вам! Не стройте из себя глухого! Медленно!

Доктор повернулся и для пущей убедительности поднял вверху руки.

- Что вы ему вкололи? – решительно спросила Анна.

- Да какая разница, - хмыкнул врач, - он все равно не жилец.

- Кто вы? – фрау Тальберг направила пистолет точно в грудь лжедоктора. -

Профессор Бернхольц не мог оперировать моего мужа. Бернхольц – психиатр.

- Да иди ты…

На пороге раздались торопливые шаги… кто-то споткнулся – упал и рука фрау Тальберг дрогнула. Раздался выстрел, женский визг из коридора и грохот падающего тела.

В следующее мгновение палата наполнилась людьми в белых халатах. Суетились и сыпали вопросы. Толкались и мешали друг другу… Но Анна не замечала царившего вокруг нее хаоса. Она убрала оружие и робко присела на край постели. Карл еще дышал.

- Ты слышишь меня? – она коснулась его небритой щеки.

Его веки дрогнули, но он не смог открыть их.

- Кто это был? – спросила она почти на самое ухо.

- Агент… - сухие губы Карла едва произнесли слово.

Анна чуть дернула головой и прильнула к нему долгим поцелуем, словно хотела дать его пересохшим губам немного влаги.

- Чей агент? – спросила она, отклонив голову назад.

- Инте… поло…

- Я поняла, милый. Поняла.

- А это врач? Ты знаешь его?

Еще одно усилие и Карл смог выдавить слово – нет. Анна положила голову ему на грудь. Ей было отчетливо слышно, как сердце ее мужа, ее соратника, ее друга, наконец, с каждой секундой замирало все дольше. Вот оно ударило последний раз и затихло. Противно пискнула фиксирующая аппаратура, констатируя полную остановку сердца. Кто-то грубо схватил Анну за рукав и потащил.

- Кто вы? Что вы тут делаете?

А где-то рядом наперебой кричал голоса:

- Остановка!

- … три кубика…

- Надо еще… готовьте…

Голоса кружили хороводом, мешая сориентироваться. Его больше нет… его убили…

- Оставьте меня! – Анна резко высвободилась из объятий. – И его оставьте!

Глава Девятнадцатая

Кому лошадь, а цыгану стремена…

На хорошем автомобиле да по хорошей дороге за пять часов можно уехать на край света. Я и ехал, выжимая педаль газа, и не особенно заботясь о том, что стрелка спидометра маячит в районе ста пятидесяти.

Джин, свернувшись калачиком, спала на заднем сиденье и улыбалась во сне.

У меня не было ни нормальных документов, ни жилья, ни работы, ни родины… ни каких-либо планов на будущее. Проще сказать, что у меня было: чужие права, чужая машина, чужое лицо, чужая женщина. Ах, да, чуть не забыл! У меня была моя собственная, чудом сохраненная жизнь. При таком раскладе картина уже не казалась мрачной, наоборот, даже веселенькой. Почти лубочной. Медведя только не хватает в валенках и надписи «Да здравствует революция!» на заднем плане.

Какого черта! Я жив, я сказочно богат, я влюблен и, кажется, взаимно. Жизнь прекрасна, а все прочие могут: «Дущ кум пущ ку три копеещ», - пойти и застрелиться тремя копейками.

- Рет, - раздался с заднего сиденья заспанный голос, - я бы не отказалась чего-нибудь перекусить.

- Кусок медной проволоки? – хмыкнул я.

- Да не-е-ет. Что-нибудь не такое вегетарианское. Например, свиных ребрышек. Или сосисок.

- Будут тебе сосиски, - покладисто сказал я, - вот доберемся до ближайшей забегаловки.

На данный момент у меня было только две серьезные проблемы. Во-первых, я не знал, что делать с Джин. Вернее, как сказать ей, что делать нам вместе больше, в общем-то, нечего.

Увидев меня в том подвале, где она провела самые страшные сутки в своей жизни, Джин разревелась от облегчения. И решила, что все в прядке. Раз уж я был готов за нее умереть, значит, мы будем вместе, будем жить долго и счастливо и вообще не умрем. Куча детей, домик в пригороде… рядом с гоночной трассой. Но дело в том, что Мир-то была абсолютно права. Я и в самом деле готов отдать жизнь даже не за саму любовь, а за ее призрак, за бледную тень, просто за легкое прикосновение к своему запястью. Как по мне, так цена вполне адекватна… Но перспектива засыпать и просыпаться каждое утро в одном и том же месте, видеть из окна один и тот же пейзаж, всерьез переживать из-за возросших цен на бензин и бояться сказать шефу какую-нибудь гадость, чтобы не уволил… а то нечем будет семью кормить… Спаси Всевышний, я лучше сам пойду и застрелюсь тремя копейками, это будет не так мучительно и гораздо быстрее.

Вторая проблема была прозаичнее, но это не значит, что она решалась легче. Похоже, я нуждался в хорошем психиатре. У меня стремительно развивалась паранойя. Уже второй час я испытывал иррациональное чувство, что за мной следят.

Понять, паранойя это, или что-то более материальное, в таком плотном потоке машин было совершенно нереально. Так что я поерзал, покрутил головой и решил пока на это дело плюнуть, а там посмотрим.

Вскоре дорога привела нас в какой-то небольшой городок с одной улицей и парой сотен домиков вдоль нее. Увлеченный своими мыслями, я даже не заметил названия, а опомнился лишь тогда, когда сообразил, что четвертый раз за пять минут торможу на светофоре.

Покрутив головой, я без труда обнаружил и кафе, и стоянку, и даже заправку.

- Иди, закажи нам что-нибудь на твой вкус, - сказал я, - пока машина заправляется.

Джин кивнула, выскользнула из машины и, послав мне ослепительную улыбку абсолютно счастливой женщины, скрылась в дверях. Черт! Ну почему девушки считают своим долгом влюбиться в того, кто спас им жизнь? Прямо, хоть не спасай их, пусть сами выкручиваются…

Наверное, я задумался слишком глубоко, потому что не заметил, как ко мне подошли сзади, и, прихватив за руки, зажали с обеих сторон.

- Стоять! Не дергайся!

- Это что, ограбление? – поинтересовался я.

- Нет, групповая фотография. Что ж ты, Крыса, от своих самых лучших друзей бегаешь?

И я, честное слово, почти не удивился, когда меня довольно неделикатно развернули к сосискам задом, а передом – к Папе Монсальви, собственной персоной. Гадать, откуда он тут взялся, было чистейшим искусством ради искусства. Ради таких бабок я и сам бы не поленился перерыть не то, что старушку Европу, а даже Америку… вот в Россию, пожалуй, соваться бы не стал, ну его, этот миллиард. Себе дороже выйдет. Блин! Надо было уматывать домой, в Россию, к родным осинам и березам.

- Я бегаю? – вполне натурально удивился я, - меня похитили!

- И ты, конечно, мечтал вернуться, вот только не знал – как? – с иронией, на мой взгляд, неуместной, поинтересовался Папа.

- А вы что, дали мне свою визитку? – огрызнулся я.

Папа промолчал, признавая справедливость моего последнего аргумента.

- Хорошо погостил у Манфреда? – спросил он вдруг. Я поразился такой информированности, но потом вспомнил ребят и их сайт «Свободная Зона» и удивляться перестал. Национальный герой Баварии…

- Приняли хорошо, - ответил я, - выгнали не сразу. Били без злобы, да и догоняли, в общем, лениво…

- Ты мне кое-что должен, - перебил он.

- Должен – отдам, какие проблемы. Даже с процентами.

Папа поднял бровь.

- Так миллиард-то тю-тю…

- Не совсем, - признал я. Черт! Правильно говорила моя бабушка: «Кому лошадь, а цыгану стремена…». Не судьба.