— Руна! — заревел он ей вслед.

Ну и крикун! Неужели обязательно будить весь лагерь своими воплями? Все, кроме часовых, еще спали. Во всяком случае, он не стал ее преследовать, а это уже хорошо. Руна дошла до своего шатра, кивнула Халльвардру, сменившему Сверри, откинула полог и в то же мгновение увидела, как открылся шатер отца. Бальдвин вышел наружу и направился к дочери, словно сидел и поджидал, когда она вернется. Опять упреки; она знала, что он собирался ей сказать. Упреки Ингварра ее разозлили, но перед отцом Руна могла лишь опустить глаза. А поскольку он был ниже ростом, чем она, ей пришлось еще и пригнуть голову. Сейчас она казалась себе упрямой дурочкой.

— Руна, дочь моя, мой Вихрь! — Бальдвин положил ладонь ей на плечо, а затем погладил по щеке. На глаза девушке сразу же навернулись слезы, хотя она не могла объяснить почему. — Ты знаешь, как я тебя ценю и уважаю. Даже когда ты совершаешь необдуманные поступки. И все же я беспокоюсь.

Она хотела сказать, что ему не о чем беспокоиться. Но ведь это было бы ложью. На месте отца она бы тоже волновалась.

— Я доверяю англичанину, но лишь потому, что я принудил его к верности. А ты, боюсь, доверяешь ему просто так. Это глупо. Надеюсь, ты и сама это понимаешь.

Руна сглотнула стоявший в горле ком и кивнула. Ее пальцы, стискивавшие полы плаща, заболели от напряжения.

О боги, как много ее отец услышал этой ночью? Сказал ли ему что-нибудь Ингварр? Руна не решалась спросить. Удивительно, что она смогла спокойно сидеть рядом с Роуэном почти до утра. Ингварр и Бальдвин наверняка ходили вокруг шатров, раздумывая, вмешаться или нет, чувствуя себя охотничьими псами на невидимых цепях.

Бальдвин похлопал Руну по плечу, а затем посмотрел на нее отеческим взглядом.

— Поспи немного. А потом мы вместе принесем Одину щедрую жертву.

Предводитель йотурцев вернулся в свой шатер и опустил полог. Руна глубоко вдохнула; кажется, все это время она почти не дышала. Ее усталость как рукой сняло. Если она сейчас пойдет к себе в шатер, Ариен, который наверняка уже проснулся, тоже начнет ее поучать. Только этого ей не хватало!

Девушка решила отказаться от сна и сменить одного из часовых. Она тихо проскользнула в шатер. Ариен, к счастью, еще спал. Быстро схватив свои вещи, сапоги и меч, Руна снова вышла наружу и оделась в тени.

Отец Алевольд все еще дрожал под своими одеялами. Бедняга напоминал крохотного щенка, которого жестокий хозяин посадил на цепь во дворе. Руна достала глиняную бутыль с медом и похлопала монаха по плечу. Он, тихо покашливая, выпрямился.

— Все монахи так чувствительны к холоду? Я читала, что вы живете в стылых кельях. Вот! — Она протянула ему бутыль. — Это поможет тебе согреться.

Алевольд сел ровнее. Руна поднесла бутыль к его рту, поскольку он не мог держать ее связанными руками. Монах закачал головой, но девушка не спешила убирать бутыль. Помедлив, Алевольд начал пить.

— Женщина! — возмущенно вскрикнул он, когда Руна опустила бутыль. — Это греховный напиток!

— Не говори глупостей. Ты промерз и не согреешься, пока не сделаешь еще пару глотков.

Руна снова прислонила бутыль ко рту монаха. Мед тек по его подбородку. Лишь когда Алевольд закашлялся, девушка опустила руку.

— Спасибо, теперь и вправду достаточно. — Он громко икнул. — Напиток греховный, но очень вкусный.

— Вы, монахи, все одержимы грехом, не так ли?

Если бы он знал, что она пыталась сделать с Роуэном — его братом по вере, — он бы наверняка закричал от ужаса. Слышал ли Алевольд что-нибудь? Скорее всего, нет, поскольку шатер Роуэна находился слишком далеко.

Руна подсела к монаху.

— Что произойдет с тамплиером, если он переспит с женщиной?

В свете начинающегося дня девушка видела, как Алевольд залился краской.

— Женщина, почему…

— Не пытайся уйти от ответа. — Руна взяла монаха за плечо. — Говори.

— Он должен покаяться и понести наказание. — Монах говорил так тихо, что девушке пришлось придвинуться еще ближе к нему, отчего он испугался и перешел на шепот. — Наказание назначает исповедник, капеллан; это, насколько я знаю, более опытный монах, бывший рыцарь.

— А затем?

Монах пожал плечами. Или, может быть, вздрогнул от холода? Руна дала ему еще немного меда. На этот раз он не сопротивлялся.

— Так что же затем?

— Я не знаю, сударыня. Раскаивается ли он в содеянном? Тогда наказание будет не слишком строгим. Но если он не может отказаться от этой женщины, его ждет отлучение.

— Как это?

— Его исключат из общины. Не только из монашеского братства, но и из христиан вообще. Тогда ему следует опасаться за спасение своей души.

От меда Алевольд стал разговорчивее. «Вот и славно», — подумала Руна.

— Мы верим, что после смерти все попадают в одно и то же место, в Хельхейм. Оно не плохое и не хорошее. Лишь воины попадают в Вальхаллу, а очень плохие люди — в Нифльхейм. Таким людям стоит опасаться за… спасение души. — Эти непривычные слова казались Руне странными. — Ты думаешь, с Роуэном произойдет что-нибудь подобное? Потому что он любит женщину?

Монах поморщился.

— Только язычники могут задавать такие вопросы.

— Прости, — немного обиженно сказала Руна. — Но у меня дома священники надолго не задерживались. Поэтому я знаю лишь обрывки, услышанные тут и там. Кроме того, я не христианка, и для меня это не имеет значения. Я думаю…

— Любой человек может погубить свою душу! — нетерпеливо крикнул священник. — Все те, кто не последует за Божьим светом, окажутся в вечной тьме. И то, что ты думаешь, на это никак не влияет!

— Я думаю, что попаду в Вальхаллу. Славные воины встретят меня и примут в свой круг. И мы будем праздновать до последней битвы богов.

— Да, я знаю, павшие герои пируют и упиваются медом в окружении красавиц. Этот мед и вправду дьявольский напиток. Но что ты, женщина, собираешься делать там… в Вальхалле? Танцевать, пока не наступит конец света?

Руна нахмурила лоб.

— Я ведь сказала, что там есть множество воинов…

— Но я думал, что ты любишь Роуэна. А его там уж точно не будет. Однако если Роуэн и дальше будет так сквернословить, он может остаться за воротами рая. Он ругался даже на исповеди!

Священник разразился смехом; мед опьянил его еще сильнее, чем ожидала Руна. Ей хотелось дать монаху пощечину, чтобы привести его в чувство.

— Ну, во всяком случае, ты больше не мерзнешь, — процедила она сквозь зубы.

— Думаю, этот мужчина никогда не поставит на карту спасение своей души. Кто угодно, только не он! — крикнул монах и громко икнул. — Ни за что, сударыня!

— Я поняла. Я плохая язычница, а он хороший христианин!

— Вот именно!

Руна со злостью швырнула в монаха одно из одеял, вскочила и направилась в свой шатер. Эти христиане просто сумасшедшие! Они одержимы страхом согрешить и загубить свою душу. А ей, Руне, из-за этого приходится бояться, что мужчиной, который однажды вступит с ней в Вальхаллу, чтобы танцевать и праздновать, окажется не Роуэн, а Ингварр. О Фрейя, как же выпутаться из этого положения?

— Значит, нарушить клятву — это грех, верно? — Руна потрясла монаха за плечо, чтобы он выпрямился.

Алевольд со стоном поднял посеревшее лицо.

Пару часов назад они снялись с якоря, чтобы доплыть до реки Ай-Уотер и продвинуться вглубь острова. Отец Руны решил довериться Иэну Маккалуму. В конце концов, дочь графа все еще была в заложниках у йотурцев. Теперь викинги направлялись к месту встречи с человеком Маккалума. Очевидно, плаванье сказывалось на самочувствии монаха не лучшим образом.

Он вяло посмотрел на девушку и несколько раз моргнул, прежде чем ответить.

— Разумеется, это грех.

Руна задумалась. Последние несколько часов ее мысли словно вращались по кругу, возвращаясь в одну и ту же точку. Она надеялась, что разговор с монахом ей как-то поможет.

— Все грехи одинаковы?

— Нет, есть незначительные грехи, а есть тяжкие.