«Далее же самомнение еще более разгорячает воображение и рисует новые картины, вставляя в свои мечтания личность мечтающего, и представляя его всегда в привлекательном виде, поблизости к Богу, ангелам и святым, и чем более так мечтает, тем больше укореняется в нем убеждение, что он точно уже друг неба и небожителей, достойный осязательного с ними сближения и особых откровений. На этой степени начинается визионерство (видения. – В. Б.), как естественная болезнь душевная.
Таким образом, многие прельстились, видя свет и сияние очами телесными, обоняя благоухание обонянием своим, слыша гласы ушами своими и т. п., иные из них повреждались в уме и переходили с места на место, как помешанные. Иные, приняв беса, являвшегося в образе светлого ангела, до того утверждались в прелести, что до конца оставались неисправимыми, иные, по внушению бесовскому, сами себя убивали, низвергались в стремнины, удавливались. И кто может исчислить прельщения, в какие ввергал таковых враг. Бывают видения истинные – опытные умеют их различать от порождений своего воображения и привидений бесовских. Но так как на деле людей больше неопытных, чем опытных, то поставлено вообще законом духовной жизни – не принимать никаких видений, и не доверяться им!» (Григорий Синаит).
«Если увидишь свет или огонь вне себя, или внутри, или образ какой, Христа, например, или ангела, или иного кого, не принимай это, чтобы не потерпеть вреда. И уму своему не попускай строить в себе такие образы, это ведет к прелести. Если заметишь, будто тянет кто ум твой таким внешним воображением, не поддавайся, держись внутрь, и совершай дело внимания Богу без всяких образов» (Симеон Новый Богослов).
В приведенных фрагментах показана опасность некоторых режимов автономной работы сознания, лишенного обычного потока впечатлений извне, всё это не имеет ничего общего ни с медитацией, ни со снисхождением благодати (см. «Йога и христианский мистицизм»). Визионерство, названное душевной болезнью, это фантастический бред, героем которого нередко становится тот, кто слишком много молится или «медитирует». Иногда по недомыслию человек свято верит в истинность своих видений, что произошло, например, с Марией Дэви Христос из пресловутого «Белого братства».
Опасаясь спутать игру воображения с «видениями истинными», Отцы заключают, что в созерцании ничему доверяться нельзя!
Применительно к ЧД это значит игнорировать появляющиеся на экране сознания глюки, продуцируемые воображением: «Когда ждешь в гости друга, не следует принимать удары своего сердца за стук копыт его коня».
Второй неправильный образ молитвы Иисусовой – ментальный. Если в буддизме сознанию предписано наблюдать собственную динамику вплоть до полного ее затухания, то в «умном делании» это втягивает молящегося в противоречие: он пытается блокировать умственную активность и в конце концов запутывается в своих движениях, не понимая, что происходит. Тем не менее святые Отцы утверждали, что это не так опасно, как игра с образами.
При выполнении ЧД такая ошибка будет заключаться в принятии потока спонтанных ментальных глюков за информацию из подсознания.
В третьем же, правильном образе молитвы: «Имея безпопечение о всякой вещи, благословной и неблагословной, совесть чистую во всем, чтоб она тебя не обличала, и беспристрастие ко всему мирскому – сядь в каком-нибудь безмолвном месте, наедине, в углу, затвори дверь, собери ум свой, отвлеки его от всякой привременной и суетной вещи, прижми к груди бороду (Джаландхара бандха! – В. Б.), сдерживай немного дыхание, низведи ум свой в сердце свое, обрати туда и чувственные очи, и, внимая ему, держи там ум свой и пробуй умом найти, где находится сердце твое, чтоб и был там совершенно ум твой.
Вначале ты встретишь там тьму и жесткость, но потом, если будешь продолжать это дело внимания день и ночь, найдешь там непрестанное веселие».
Святой Иоанн Лествичник уподобляет дело спасения лестнице о четырех ступенях: одни укрощают и ослабляют страсти (аналогия с Кармайогой), другие молятся устами своими и поют (Мантра-йога), иные упражняются в умной молитве (нечто среднее между Мантра и Кармайогой), иные восходят к видению (дхьяна или Самадхи-йога).
Святой Феофан: «Когда сия благодать Духа Святого сойдет на кого-либо, то не что-либо обычное показывает ему из вещей чувственного мира сего, но то, чего тот никогда не видел, и не воображал».
Уместно вспомнить высказывание А. Маслоу о диаметрально противоположных типах восприятия: «О внимании можно говорить либо как о свежей... реакции индивидуума на уникальные свойства объекта, либо как о попытке подчинить внешнюю (или внутреннюю) реальность некой предустановленной в сознании индивидуума классификации. Во втором случае мы имеем дело не с познанием мира, а с узнаванием в нем тех черт, которыми мы сами же и наделили его. Такого рода “познание” слепо к динамике и новизне, это скорее рационализация прошлого опыта, попытка сохранить статус-кво... Рубрифицирующее восприятие не оставляет возможности для исправления ошибок. То, что однажды попало под рубрику, как правило, остается там навсегда» («Мотивация и личность»).
Святой Игнатий рисует идеального христианина так: «От непрестанной молитвы подвижник приходит в нищету духовную (отсюда «Блаженны нищие, ибо их есть Царствие Небесное». – В. Б.). Приучаясь непрестанно просить Божьей помощи, он постепенно теряет упование на себя. Это ощущение мало-помалу может усилиться до такой степени, что око ума яснее будет видеть Бога в промысле Его, нежели видит глаз предметы мира. Непрестанная молитва вводит в святую простоту, отучая ум от разнообразных помыслов (т. е. торможение мыслительной деятельности становится постоянным. – В. Б.), всегда содержит его в скудости и смирении мыслей... Наконец, молящийся может прийти в состояние младенчества, заповедованное Евангелием, содеяться буим (сумасшедшим) ради Христа, то есть утратить лжеименной разум мира и получить от Бога разум духовный». Понятно, что для нормального человека такая перспектива выглядит малопривлекательной.
Цель (сегодня не актуальная) древней йоги была практически той же, что и у христианских мистиков: окончательное слияние частной души со вселенской целостностью, при той лишь разнице, что атрибутика и образ божества йогической традицией не предписывались. Ишвара был абстрактным богом, который мог предстать как угодно и в любой форме (либо даже без оной).
Что будет, если продолжать медитацию после начального уравновешения? Каковы будут следствия этого? Если согласиться с гипотезой, что при самореализации информационная мощность сознания возрастает, то логичен вопрос: до каких пределов? Здесь необходимо отступление. Станислав Лем в своей интереснейшей футурологической работе («Сумма технологии», 1968) характеризовал самадхи как нулевое информационное состояние, поскольку в нем якобы нет прироста информации. Сегодня ясно, что это утверждение ошибочно. Откуда возникают удивительные знания у йогов, достигших самореализации? На чем основаны их необычайные способности?
Опыты Дельгадо показали: мозг фиксирует всё, что было воспринято от рождения и до текущего момента. «Через глаза и уши, практически мало зависимо от желания человека, к нему поступает огромный объем сведений. Его мозг, хочет человек этого или нет, реагирует на этот поток» («Здоровый и больной мозг человека»).
Нейрофизиолог Пенфилд обнаружил, что раздражение отдельных участков коры дает субъекту возможность заново пережить прошлое. Оперируя эпилептиков, Пенфилд воздействовал электротоком на разные участки мозга и обнаружил, что стимулирование височных долей, как правило, приводит к тому, что пациент в мельчайших подробностях переживает давние события.
Повторная стимуляция тех же областей коры вызывает идентичные переживания, но отличающиеся в подробностях, словно запечатленный в долговременной памяти информационный блок всякий раз считывается немного под другим «углом». Известнейший физиолог, создатель теории функциональных систем П. К. Анохин утверждал: «Тщательно изучая реакции мозга, мы забываем, что за пределами фокуса сознания остается огромный багаж, который можно назвать памятью мозга; этот багаж накапливается в течение всей жизни и оказывается, как показывают некоторые гипнотические опыты, поразительно стойким» («Философские вопросы физиологии высшей нервной деятельности»). Нейрофизиология подразделяет память человека на ряд отличающихся по характеру, хотя и тесно связанных «разновидностей»: органическую, физиологическую, двигательную, образную, вербальную – и всё это кроме оперативной (произвольной). Сегодня считается, что память распределена по всему объему мозга, тогда личность в самьяме может взаимодействовать со всеми ее модификациями.