5–15 мая 2001, Рим – Франкфурт – Москва

Глава 18 О ДУХОВНОСТИ

Человек без дела, даже накормленный

– страшнее атомной бомбы.

Николай Моисеев, академик

В середине 1990-х гг. Б. Ельцин поручил Минкульту срочно реанимировать общенациональную идеологию. По этому поводу в средствах массовой информации даже возник диспут, и центральные газеты опубликовали ряд статей. Одна из них начиналась так: «Слово “духовность” взяли на вооружение подлецы и неудачники» (ЛГ 16.10.96, «Идеология отсутствия таковой», А. Никонов).

Много лет назад в поселке Архангельского края я наблюдал, как в местном магазине отоваривались аборигены:

– Кило сахару и «белую головку»...

– Макароны и пол-литру...

– Один хлеб, бычки в томате и водку.

Убил меня окончательно мальчишка лет десяти:

– Водку и коробку спичек!

Аналогичным рефреном звучат сегодня призывы к духовности, ведущие, как кто-то хотел бы внушить нам, к единству российского народа.

Что говорит классика? В Новом Завете слово «духовность» повторяется многократно и означает «причастность к святому духу». Обычно духовное противопоставляется животному или телесному, все религии считают, что есть духовное благо и есть зло, худшие наши грехи – духовные.

Христианство утверждает, что в душе человека побуждения высшие постоянно сражаются с недостойными, с одной стороны, есть плотские проявления – чувственность, аппетит, с другой – дух, вера, нравственность, мысль. В противовес идеям Фрейда сегодня такая идея присутствует и в психологии, хотя ясно как дважды два, что за исключением разума всё в человеке принадлежит биосфере.

Декарт в трактате «О страстях» писал: нет высоких и низких частей души, она является единой и неделимой! Это совпадает с точкой зрения М. Мамардашвили, утверждавшего, что душа не более духовна, чем материя материальна и вопреки дешевым массовым представлениям никакой борьбы в душе нет, поскольку человек по своей природе целостен.

Воротить нос от грязи, которая есть не что иное, как смесь земли с распавшейся плотью, значит поощрять небытие, утверждал Экзюпери. Как пример, он использовал образ огромного кедра, который, в сущности, является грязью, очистившейся до высокой степени совершенства. Кедр питается тлением, но благодаря труду роста (развития), превращает землю и прах в ствол, ветви и хвою. Экзюпери был глубоко верующим человеком, тем весомей его отношение к чистоплюям: «Нельзя требовать, чтобы человек перестал потеть. Вместе с потом ты уничтожаешь людскую силу. Кастраты борются с пороками, грязью и потом, которые являются признаками силы – силы без доброго применения. Они уничтожат силу – низшее и вместе с тем жизнь».

Чтобы получить возможность расти к свету, дерево должно глубоко укорениться в землю. «Высшего нет без низшего» (апостол Павел). «Высокое стоит на глубоком» (Лао Цзы).

Академик Симонов считал: «Индивидуальную выраженность в мотивационной структуре данной личности идеальной потребности познания мы определяем как духовность человека, а степень социальной альтруистической потребности действовать ради других – как свойственную ему душевность. Голос совести – это голос духовности. Совесть есть присущая человеку способность эмоционально реагировать на последствия своих прогнозируемых или совершаемых поступков в той мере, в какой они затрагивают удовлетворение двух фундаментальных потребностей – в объективной истине и альтруистической потребности добра. Для духовной деятельности человека характерно ее бескорыстие, причем двоякого рода. Деятельность “для других” осуществляется без расчета на немедленное социальное вознаграждение, а познание не преследует конкретных прагматических целей. ...С материалистической точки зрения понятия “душа” и “духовность” человека выражают индивидуальную выраженность в структуре личности двух фундаментальных потребностей: идеальной потребности познания и социальной потребности “для других”. Под духовностью преимущественно подразумевается первая из этих потребностей, под душевностью – преимущественно вторая» (Избранные труды, Том 1. Мозг: эмоции, потребности, поведение).

Маслоу относит жажду духовного роста к разряду высших потребностей, но: «Чем выше место потребности в их иерархии, тем менее насущна она для выживания, тем дольше она может оставаться неудовлетворенной и тем больше вероятность ее полного исчезновения. Потребности высших уровней отличаются... меньшей организационной силой. С субъективной точки зрения высшие потребности менее насущны. Намеки их неявны, неотчетливы, их шепот порой заглушается громкими и ясными требованиями других потребностей и желаний, их интонации очень похожи на интонации ошибочных убеждений и привычек. Для актуализации высшей потребности требуется больше предварительных условий, чем для актуализации низшей. В общем, можно сказать что “высокая” жизнь неизмеримо сложнее, чем жизнь «низкая» («Мотивация и личность»).

Интересно также его мнение о сочетании «высшего» с «низшим»: «Если мы согласимся с тем, что корни высших и низших потребностей питает почва нашей биологической природы, что высшие потребности равнозначны с животными позывами и что последние так же хороши как первые, тогда противопоставление их друг другу станет просто бессмысленным.

Если мы однажды в полной мере поймем, что благородные человеческие позывы возникают и набирают силу только после удовлетворения насущных, предваряющих всё прочее животных нужд, то мы сможем отвлечься от самоконтроля, подавления, самодисциплины и задумаемся, наконец, о значении спонтанности и естественного выбора. Любой уважающий себя теолог обязательно обращался к проблеме взаимоотношения плоти и духа, ангела и сатаны, то есть высокого и низкого в человеке, но никому из них так и не удалось примирить противоречия, таящиеся в этой проблеме. Теперь, опираясь на тезис о функциональной автономии высших потребностей, мы можем предложить свой ответ на этот вопрос. Высокое возникает и проявляется только на базе низкого, но, возникнув и утвердившись в сознании человека, оно может стать относительно независимым от его низкой природы» (там же).

Если в душе идет борьба, значит, душа расколота. Вместо бессмысленных внутренних разборок необходимо познавать мир, активно в нем участвуя, это и будет собственным движением к духовности, а не пустыми заклинаниями. Душа едина, и чувственная ее часть также является разумной. Люди не могут, к сожалению, разграничивать в своем поведении душу и тело, слишком часто смешивая физические желания с душевными потребностями. Указывать кому-то, что в душе низшее, а что нет – это полиция нравов. Но в то же время пожелание «быть духовным» – это лишь слова, напрасные попытки идейной материализации. «Все эти охи, ахи, крики о духовном и духовности без страстей – это простое обезьянство в человеке» (М. Мамардашвили).

«Неотделимы факты мира от сил духовности, и слеп, кто зрит от магмы до эфира лишь трехкоординатный склеп» (Д. Андреев).

Духовность либо есть, либо ее нет, быть отчасти духовным то же самое, что женщине быть слегка беременной. Впрочем, я готов снизить жесткость данного высказывания, поскольку, как сказал когда-то Ларошфуко: «Зачастую наши недостатки являются продолжением наших достоинств».

Большевики силой приобщили массы к новым «ценностям», и вскоре после революции количество доносчиков почти сравнялось с численностью населения. Умонастроение средины 1920-х годов поэт выразил так: «А век поджидает на мостовой, сосредоточен, как часовой. Иди – и не бойся с ним рядом встать. Твое одиночество веку под стать. Оглянешься – а вокруг враги, руки протянешь – и нет друзей; но если он скажет: “Солги”, – солги, но если он скажет :“Убей”, – убей» (Э. Багрицкий, «ТВС»).