— Если ты снова об этом забудешь, позвони мне и я напомню, — сказал Макс Минди и потребовал: — Обещай мне, детка.

— Хорошо, — прошептала она.

— Я хочу, чтобы ты пообещала, — приказал он, и ее пальцы сжали его футболку.

Одну секунду, на которую у меня остановилось сердце, она молчала, но потом произнесла:

— Я обещаю, Макс.

Он тоже помолчал, прежде чем ответить:

— Хорошо, милая.

Он отодвинулся, но взял ее лицо в ладони и коснулся губами лба, потом повернулся и принял меня у Броуди.

Я обняла его за талию обеими руками, а он обнял меня. Броуди поднял свою необутую сестру на руки, спустился с крыльца и понес ее к своей субару. Мы с Максом стояли, обнявшись, и смотрели, как сначала Барб и Даррен, а затем Броуди и Минди в три приема развернулись и выехали на дорогу.

Я помахала рукой, на случай если Минди оглянется назад или Броуди посмотрит в зеркало заднего вида. Я не знала, смотрят ли они, но продолжала махать, даже когда они свернули на шоссе.

Макс сжал меня в объятиях, и я вздохнула.

— Холодает, милая, будет снегопад, — сказал он. Я прижалась щекой к его груди и смотрела на открывающийся вид, снова обняв его обеими руками. Он прав, облака заслоняли солнце и в воздухе ощущался холодок.

— Ты в порядке? — спросила я его грудь, хотя и знала ответ.

— Нет, — честно сказал он.

— Мне жаль, Макс, — прошептала я.

— Мне тоже, — прошептал он в ответ.

Некоторое время мы молча стояли, обнимая друг друга. Я смотрела на пейзаж, и Макс тоже, прижавшись щекой к моей макушке.

Тогда я подумала: было бы по-другому, если бы Макс был рядом, когда умер Чарли? Если бы у меня было все это, возможно, не этот вид, но его сильные руки, обнимавшие меня, его щека у моих волос, если бы я могла держаться за него?

Я решила, что потерять Чарли было бы не менее больно, но если бы после этого я знала, что не одна, то мне было бы немного легче.

И я поняла, что именно потеря Чарли открыла путь одиночеству, но я была в таком горе, что не смогла его побороть. Так что, когда позже я встретила Найлса и он оказался добрым и по-своему внимательным, я прицепилась к нему, потому что с ним я больше не была одна.

Но проблема в том, что после этого я не стала менее одинокой.

— И ты все время чувствуешь себя так? — нарушил молчание Макс.

Я задрала голову и посмотрела на него:

— Что, прости?

— Чарли.

Я закрыла глаза, потом открыла и честно кивнула.

— Милая, — прошептал он, его лицо стало нежным, глаза потеплели, но было в них что-то еще — понимание, которое разрывало мне сердце.

— Но у вас все будет по-другому, милый. У нее все будет хорошо, — пообещала я.

— Да, — ответил он, сжимая меня в объятьях.

— Нина замерзнет до смерти, если ты продержишь ее на крыльце еще хоть немного, — сказал Коттон. Мы повернулись и увидели, что он высунулся из двери. — И вообще, нам еще картины вешать, сынок, тащи сюда свою задницу.

С этими словами он вернулся в дом, но оставил дверь открытой.

Момент был разрушен, так что я решила поднять настроение. Поэтому, пока мы, обнявшись, шли к открытой двери, я сказала:

— Кажется, Коттон пытается в одиночку удвоить твой счет за газ.

— Я уже говорил, что он заноза в заднице? — громко спросил Макс, когда мы вошли в дом, и он закрыл дверь.

— Я подарил ему свои работы, а он называет меня занозой в заднице, — пожаловался Коттон моей маме, которая выглядела так, словно что-то готовит, и это меня встревожило. Я надеялась, что ее порыв стряпать успокоился после завтрака, потому что поход за продуктами означал, что теперь у нее появится простор для фантазии относительно ингредиентов.

— Ох уж эти современные дети, — ответила мама, — никакой благодарности.

— Макс, мама опять назвала тебя ребенком, — наябедничала я, хотя Макс и сам все слышал.

— Да, но она готовит свою мексиканскую запеканку, — сказал Стив, и я восторженно ахнула. Стив усмехнулся и посмотрел на Макса. — Нина любит мексиканскую запеканку своей мамы.

Макс становил меня у края кухни, я подняла на него глаза и объяснила:

— Ты тоже полюбишь. Ты только попробуешь и не сможешь подумать ничего кроме: «Божественная амброзия».

Макс усмехнулся, глядя на меня сверху вниз, и я с облегчением увидела, что эта улыбка уже больше походила на его обычную прекрасную улыбку.

— Никогда в жизни не думал подобного, Герцогиня, — сообщил он. — На самом деле я даже не знаю, что это значит.

— Пища богов, — сообщила я.

— То есть ты хочешь сказать, что запеканка твоей мамы хороша.

— Лучшая.

— И это тоже моя стряпня, — высокомерно вставила мама.

Я встала на цыпочки и громким шепотом сообщила Максу:

— Редкий удачный случай.

— Я все слышала! — рявкнула мама.

Тут вмешался Стив, обратившись к Максу:

— Нам придется соорудить какую-нибудь лебедку, если ты хочешь повесить ту картину над кроватью. Она не пройдет по винтовой лестнице.

— Нет проблем, я уже делал так с мебелью, — ответил Макс и решил: — Схожу в сарай за инструментами.

— Я с тобой, — предложил Стив и слез со стула.

— Я посижу в тепле, — отказался участвовать Коттон и уселся на стул.

— Я покрою кекс глазурью, — объявила я и хотела отойти от Макса, но он сжал руку и, когда стала задирать голову, чтобы посмотреть на него, коснулся губами моего виска.

Как же мне нравится, когда он так делает.

— Вернусь через секунду, малышка, — тихо сказал он, напоследок еще раз сжав руку.

И мне нравится, когда он так говорит. И когда он сжимает меня.

Макс отпустил меня, Стив присоединился к нему, и они вышли.

— Он хранитель, — заметила мама, глядя в ту сторону, куда ушли Макс со Стивом.

Она не ошибалась, но я была слишком эмоционально истощена, чтобы думать об этом или решать, что мне делать с этим фактом.

— Солнышко, — окликнула мама. Я посмотрела на нее и вцепилась рукой в край столешницы, увидев выражение ее лица.

— Иди к мне, Фасолинка, — ласково сказала мама.

— Мам.

— Прежде чем ты займешься кексом, я хочу обняться.

— Мам, знаешь...

— Иди сюда, Нина, — твердо потребовала мама, и я сделала то, что делала с самого детства, когда слышала этот мамин тон. Я послушалась и шагнула в ее объятия.

Мама обвила меня руками, слезы подступили к горлу и полились из глаз. Я не могла с ними справиться, но в безопасности маминых рук я и не пыталась.

— Мама, — прошептала я, крепко обнимая ее.

— За последние дни с тобой случилось много плохого, и ты не можешь держать это в себе, милая, просто не можешь. — Она обнимала меня так же крепко, как я ее, и продолжила: — Так что ты должна поделиться с мамочкой.

Я уткнулась лицом в ее шею, как и множество раз до этого, начиная с падения с велосипеда и заканчивая проблемами с ужасными парнями.

Однако на этот раз все было по-другому, потому что через некоторое время ее руки расслабились, а ладони легли мне на плечи. Я удивленно подняла голову, но мало что смогла разглядеть, потому что мама выглядела размытой, а также потому, что она развернула меня и я оказалась в безопасности в руках Макса.

Да, суд присяжных вынес решение. Вердикт: маме точно понравился Макс.

Руки Макса ощущались по-другому, в основном потому что они переместились, подняли меня и понесли через комнату. Макс сел в кресло и устроил меня у себя на коленях.

— Ты... Тебе надо вешать картины, — просопела я, уткнувшись лицом ему в шею.

— Позже.

— Нет, я в порядке, — солгала я, вытирая щеку ладонью, и всхлипнула.

— Позже.

Я подняла голову и запротестовала:

— Макс.

Он положил ладонь мне на затылок и вернул мою голову на место.

— Герцогиня, я сказал позже.

Макс явно принял решение, я знала, что это значит.

— Хорошо, — со слезами в голосе, но все же сердито сдалась я.

Макс ничего не ответил.

Я обняла его и позволила его теплому, твердому телу окружить мое.