Денщик появился в дверях с медным кувшином, и Александр нехотя поднялся, сбросив с себя черкеску, вышел наружу. Балканы поднимались высокой серой стеной. Небо покоилось на их зубчатых вершинах.

— Откуда это у тебя? — строго спросил сотник, ткнув носком легкого сапога в пузатый бок кувшина.

—       Братушка болгарин подарил,— не моргнул глазом казак.

—       Верни.

—      Зачем? — возмутился казак.— Ведь не его, турецкая.

—      Верни!

—      Слушаюсь, ваше благородие,— ответил казак и пошел было. Но сотник окликнул:

—      Постой же, куда ты?

—      Пойду искать того болгарина, да только найду ли его,— невозмутимо ответил казак, а на лице было написано: «Какой неблагодарный, я ему принес умыться, а он меня же отчитал».

—      Полей, да бог с тобой, оставь себе, коль тебе оно нравится и коль подарили.

Пока умывался Верещагин, к палатке приблизился староста. Он держал в одной руке поднос с белой чашечкой, в другой — кофейник.

—      Кофе-молоко треба, капитане? — спросил староста.

Сотник застегивал пуговицы бешмета.

—      Треба, треба,— проговорил довольным тоном Александр.

Но прежде чем войти за сотником, староста позвал кого-то:

—      Эла тука (иди сюда).

За старостой протиснулся, сильно пригибаясь, старик, грузный, с заросшим лицом. Верещагин предложил болгарам сесть на палас, рядом с собой, но они дружно отказались и опустились у выхода, поджав под себя ноги по-восточному.

Сотник пил теплый кофе маленькими глотками, наслаждаясь ароматом. Староста тем временем объяснил ему, что его попутчик в трауре. Мулла из соседнего турецкого села выдал его сына-ополченца баши-бузукам, и те замучили юношу во дворе на глазах у старых родителей. Мать не выдержала и умерла в тот же день. .

—      Этот от тогава, аз плача, плача и не мога да из-плача мойте очи (вот с тех пор я плачу, плачу и не могу выплакать своих очей), — несчастный старик, сжав большие кулаки, смотрел в землю.

Староста сочувственно качал головой. Александр отложил чашку и вздохнул. Староста поспешно взял кофейник, но Верещагин отодвинул чашку:

—      Хватит, спасибо.

Убитый горем старик продолжал говорить, ни к кому не обращаясь:

—      Ако бы могал, то с моити рэци бих рассекал този мулла (если бы мог, то собственноручно разорвал бы этого муллу),— он поднял кверху руки и потряс ими над головой.

—      Далеко ли до той деревни? — Верещагин дотронулся до локтя старосты.

Тот улыбнулся, подался вперед.

—      Тутка недалеко, братка; има один час (тут недалеко, братец, всего один час езды):

—      Вооружены они? Что у них есть?

—      Има кони, има оружие, има деньги, има сичко, сичко има (они имеют лошадей, оружие, деньги, имеют все, все имеют).

—      Хорошо, завтра поутру поедем, а теперь будем отдыхать...

Староста передал старику решение Верещагина,. и тот заплакал от волнения. Александру стало неловко, он встал. Болгары вышли, оставив его одного.

Потом казак принес Александру ужин. Покончив с курицей, яйцами и фруктами, Верещагин приказал выставить дозорных и лег спать.

Наутро сотника ждали староста и вчерашний старик. Завидев Верещагина, болгары поклонились. Верещагин осмотрелся вокруг: перед каждой палаткой толпились жители; они принесли еду для казаков и терпеливо ждали, когда те покончат с ней.

Подошел урядник и, вытянувшись перед сотником, доложил о том, что ночь прошла спокойно, если не считать настойчивых требований болгар быть в дозоре вместе с казаками.

—      Братушки вооружились, кто чем мог, и находились в дозоре,— улыбнулся в прокуренные усы урядник.— Удивительные люди.

—      Трубачу играть «по коням»,— приказал сотник.— Отправимся к туркам, тут недалеко, в соседней деревне.

Урядник, придерживая саблю, побежал к казакам, и Верещагин, наконец, обратил внимание на старосту и старика:

—      Сейчас отправляемся, укажите нам дорогу,— попросил он.—- На всякий случай пусть жители, у кого есть оружие, займут наши позиции, пока мы вернемся.

Староста радостно закивал:

—      Добре!

Но тут же попросил взять его с собой.

—      Мы люди военные и к делу привычные, а с вами, не дай бог, случится что? — ответил Верещагин.— Нельзя... Вы уж лучше объясните дорогу.

Пока староста и старик спорили между собой, как лучше проехать, казаки в седлах ждали команду.

Выслушав торопливое объяснение старосты, Верещагин сел на коня, и маленький отряд выехал из городка.

Отдохнувшие за ночь, сытые кони шли бодро. Да и казаки были веселы: выспались, и угощение было на славу. Кто-то даже пытался затянуть песню, но урядник строго прикрикнул:

—      Отставить! Не к теще едем, скоро деревня.

Действительно, нужная деревня была верстах в

двух. Она лежала в котловине, в окружении лесистых вершин. Очевидно, казаков давно заметили, потому что их встретила на площади у мечети молчаливая толпа. Вокруг пестрели фески и тюрбаны. На мужчинах длинные халаты двух цветов: коричневого и желтого, некоторые в коротких цветных куртках без рукавов.

Александр впервые видел мирных турок, и ему было интересно, он даже пожалел, что нет с ним брата Василия. Тот бы уж непременно воспользовался случаем и успел бы сделать этюд. Казаки соскочили с коней, на всякий случай расчехлили ружья.. Сотник приказал отойти в сторону мулле и еще нескольким туркам, стоявшим возле, похоже, что они были из его приближенных. В толпе поднялся ропот, на что сотник не обратил внимания, и тогда послышались гортанные выкрики. Очевидно, турки испугались за судьбу своих соотечественников. Мулла оглянулся на толпу, и снова наступила тишина.

Сотник, заложив левую руку за спину, а другой держа плеть, прошелся взад-вперед. На нем была черная черкеска, подпоясанная ремнем, кинжал, чepeз

плечо висела шашка в серебряных ножнах, папаха с синим суконным верхом, чуть сбитая налево, лихо сидела на голове.

Заметив вызывающие взоры турок, сотник решил не трогать муллу, а прежде собрать оружие. Он остановился против муллы.

—      Приказываю снести оружие,— строго сказал сотник, не надеясь, что будет понят.

К его удивлению, мулла тут же произнес что-то негромкое, и мужчины бросились к домам. Вскоре перед Александром выросла куча из ятаганов, ружей, мушкетов, пистолетов.

Каждый бросал оружие и, отойдя в сторону, с ненавистью, исподлобья смотрел на сотника в ожидании, что же тот будет делать дальше.

—      Разберите оружие, урядник,— велел сотник, и казаки быстро разделили трофеи между собой.

Никто из жителей не шелохнулся, хотя их волнение выдавали глаза: сощуренные, злые. Покончив с оружием, Александр подошел к мулле и спросил:

—      Разве ваш сан позволяет вам убивать людей, да еще на глазах у родителей?

Мулла выдержал взгляд Верещагина.

—      Вы не поняли, что я сказал?

Верещагину показалось, что на смуглом лиде муллы промелькнула улыбка. Александр соображал, как ему поступить с турком.

Вдруг со стороны лесистой вершины раздался выстрел. Один из казаков, даже не вскрикнув, упал.

Площадь мигом опустела. Только мулла остался на своем месте. Сотник приказал уряднику пройти по домам и вывести всех мужчин. Казаки переходили из дома в дом: но хозяева исчезли. Сотник, едва сдерживая гнев, спросил муллу, не объяснит ли он, что значит этот выстрел? Мулла нисколько не смутился:

—      Враги стреляли во врагов.

Верещагин удивился правильному произношению русских слов.

—      Ах, вот как! Мы поступим с вами по законам военного времени.

Мулла дерзко посмотрел на сотника, и тот, не задумываясь, велел двум казакам расстрелять его.

19

Когда Знаур приходил к Пелагее, она встречала каторжанина у калитки, пропускала мимо себя, и ему приходилось протискиваться боком, чтобы не задеть ее. Пелагея обжигала Знаура горячим дыханием и шептала неизменно:

— Соколик ты мой!

Ему были понятны вздохи, улыбка, целый день не сходившая с лица женщины. Но Знаур был настороже: чувствовал себя работником и не поддавался настроению Пелагеи. Каждый вечер хозяйка предлагала ему остаться ночевать у нее, уговаривала переходить к ней жить, как делали многие ссыльные. Но Знаур отмалчивался. В тюремном бараке было невыносимо трудно, но ему казалось, будто Царай незримо присутствует здесь. И когда люди засыпали, Знаур мысленно беседовал с ним, и это немного отвлекало его от тоски по дому, которая все сильнее овладевала им. Иногда Знаур всю ночь думал... А дождавшись утра, вставал раньше других и отправлялся к Пелагее. Поеживаясь, бежал через луг, чтобы согреться; уж и тропку протоптал между тюрьмой и деревней. Она петляла между кустарниками.