—      Он? — спросил надзиратель.

—      Ага, — прошептала она.

—      Ну что же, Пелагея, бери, да гляди, не замучай, побойся бога. Работник будет ладный, деток настрижет тебе!

Женщина засмеялась счастливо, а вслед за ней загоготал и надзиратель.

—      Да куда мне... Старая я уж, кум.

—      Ладно, сам, небось, не слепой. Только дело-то магарычовое. Могу и не отпустить его к тебе. Сама понимаешь, убийство за ним.

—      Так тебе же выгода, все не на казенном харче.

—      Ты еще поговори мне!

—      Ладно, ладно, кум... Разве за мной когда пропадало? — всплеснула руками Пелагея.— Эх ты, а еще... Да уж всем хватит и тебе.

—      Да не о том я, дура... Самогончику да медку принесешь.

—      Тю, о чем он! Как месяц пройдет, так получишь свое. Господь бог видит...

—      Хватит причитать... Эй,— обратился надзиратель к Знауру,— пойдешь до бабы... В работники отпускаю тебя, скажи ей спасибо, а то бы помер на казенных харчах. Да смотри у меня, не балуй. Ну, чего стоишь, как истукан? Веди его, Пелагея. С богом!

Оглядываясь на надзирателя, Знаур поплелся рядом с Пелагеей, не зная, то ли радоваться, то ли сокрушаться. Он понял, что теперь работник у этой женщины. Многие его товарищи по этапу получили билеты и ушли на золотые прииски. Кто-то подался в таежные деревни, да только их там встретили с угрозами и прогнали, и пошла бродяжничать братва, не захотела вернуться к месту приписки.

Знаур же твердо решил не ходить на прииски. Если удавалось найти работу в деревне, то он был сыт, а нет, так сидел на баланде. А тут привалило такое счастье.

До деревни было с версту, шли лугом...

18

Из-за Балкан выкатило солнце, и лучи его скользнули по склону. Два взвода всадников из третьей сотни Владикавказского полка и разведчик осетинского дивизиона скакали по пыльной дороге. Не останавливая коня, Бекмурза сбросил с плеч бурку, свернул ее и уложил впереди себя поперек седла. Вдали показалась большая роща. Бекмурза узнал то место у рощи, где в прошлую ночь он встретился с турками. А это было так: Евфимий и Бабу отправлялись за «языком», и Бекмурза попросился с ними. Командир сотни подпоручик Зембатов отпустил Бекмурзу, но предупредил разведчиков': самостоятельного дела ему не поручать, мол, молод и может провалить поиск. Да й сам погибнет ни за что, а в сотне сейчас каждый человек на счету.

Подпоручику нравился Бекмурза. Он его приметил сразу по прибытии охотников во Владикавказский полк. Бекмурза не ленился служить, старался все узнать, лихо джигитовал и рубил шашкой. А на стрельбах оказался метче бывалых служак. Его отчаянная храбрость в бою удивляла даже Зембатова.

Отправились разведчики в поиск с наступлением темноты, условившись не переговариваться, ехали по мягкой обочине шагом, вслушиваясь в ночь. И нужно было в такой обстановке Бекмурзе вспомнить о бурке. Он провел рукой за седлом и не обнаружил ее там, где ей должно быть. Чуткий конь остановился, и Бекмурза, спрыгнув на землю, поспешно провел руками по горячему крупу коня. Бурка болталась на длинном конце сыромятной кожи. Выругавшись, Бекмурза вскочил в седло, но, отстав от товарищей, не знал, куда ехать. Вдруг он услышал тихую речь. Турки! Голоса приближались. Конь и всадник замерли в темноте, ничем не выдавая себя. Сабля наизготове, ружье в левой руке. Разговаривали двое. Они проехали в шаге от Бекмурзы. Решение созрело молниеносно. Развернул коня и направился вслед за ними.

—      Назир? — спросил турок.

И не успел раствориться в темноте вопрос, как Бекмурза ударил саблей наугад и попал... «Аля-ля!» — Это завопили турки, удирая в ночь.

Пришлось Бекмурзе вернуться в сотню и доложить о случившемся.

... Размышления Бекмурзы прервали голоса болгар, которые ехали навстречу, отчаянно крича, размахивая руками и при этом молотили пятками впалые бока коней. Всадники под командой Верещагина ждали, пока они подъедут.

—      Наперед! Наперед (вперед)! Баши-бузуки дошел малям-ти (умоляем),— кричали болгары, перебивая друг друга.

—      Наперед! Наперед!

—      В чем дело? — спросил Верещагин.

—      Турки, наперед!

Верещагин поскакал, за ним последовали всадники. Кони шли резво, но болгары все же продолжали торопить Александра.

—      Успокойтесь, братушки,— сотник приподнялся на стременах.— А то прогоню!

Ехали рысью. Добравшись до моста через Янтру, остановились. Здесь дорога раздваивалась: влево — на Габрово, вправо — в Сельви. Проехали еще верст семь, пока не показалась Сельви. Домики белели на фоне лесистого склона отлогой возвышенности. Завидев город, Верещагин остановил коня и вскинул бинокль, хотя местность хорошо просматривалась и невооруженным глазом. Пока сотник принимал решение, впереди раздались ружейные выстрелы.

Владикавказцы по команде Александра рассыпались цепью и, достигнув передней линии, занятой казаками 30-го донского полка и батальоном Курского полка, открыли стрельбу по флангам противника. Бек-мурза, экономя патроны, высматривал неприятеля. Вдруг он увидел высокого плечистого офицера. Бекмур-за узнал его сразу по рыжим волосам, торчащим из-под кепи. А может, это не он? — и тут Бекмурза совсем ясно вспомнил Владикавказ. «Он, у него толстые губы... Знаур мне показывал его. Он, конечно, он! Я припомню ему, как он не принял нашу жалобу на Ту-латовых. Убью, как собаку, убью»,— Бекмурза не мог унять дрожь. Его товарищи уже вступили в бой, а он продолжал наблюдать за офицером. Вдруг из-за копен выскочили баши-бузуки, стреляя на ходу, они отступили к кустарникам, за которыми и укрылись. Их поддержала артиллерия. Правда, гранаты разрывались за нашими позициями.

На мгновение Бекмурза забыл о поручике и, взяв на прицел высунувшуюся из-за кустарника красную феску, выстрелил, но промазал. Это обозлило его, и он, выругавшись вслух, перезарядил ружье. Но выстрелить ему не пришлось. Офицер, выхватив саблю, пошел вперед. Конники и болгары сорвались с места и лавиной ринулись на неприятеля. Враг, не ожидавший наступления, отошел, не принимая боя. Батальон Курского полка продолжал преследовать турок, а конники прикрыли курган на случай, если баши-бузуки перейдут в контратаку. Выйдя из боя, Бекмурза искал по поляне поручика. Поднявшись на стременах, он проехал вдоль брошенной позиции. Трубач проиграл «отбой», и владикавказцы съезжались со всех сторон к кустам, у которых стоял спешившийся Александр.

Бекмурза еще раз оглянулся вокруг и вскрикнул от радости: поручик шел через поляну к своим казакам. «Ну, теперь не уйдешь! Как собаку, изрублю!» — и тут Бекмурза заметил, как из-за копны, с которой поравнялся поручик, высунулась голова турка. Бекмурза, пришпорив коня, оказался между поручиком и копной. Успев крикнуть поручику «ложись», Бекмурза круто развернул коня и в одно мгновенье оказался над турком. Взмах сабли — и разрубленная феска выкатилась к ногам разгоряченного коня. Подбежавший поручик выхватил пистолет, но тут же отступил: Бекмурза занес над ним окровавленную саблю.

Поручик в ужасе бросил пистолет и закрыл лицо руками.

... Подоспевший казак в упор выстрелил в Бекмурзу, и он медленно сполз с коня. Казак снял кепи и перекрестился.

... Бекмурзу и шестерых убитых в бою казаков предали земле на окраине Сельви, а поручика похоронили отдельно.

«Почему осетин крикнул ему «ложись»? — подумал Верещагин и горестно вздохнул.— Царство небесное тебе, брат ты мой!»

Закинув пики «на плечо», казаки перешли мостик, где их поджидали жители Сельви. Мужчины протягивали им кувшины с вином, а женщины надевали венки, совали букеты цветов.

Было уже за полдень, и Александр решил остаться на ночлег в городе. Всадники расположились напротив небольшой церкви. Разбили палатки прямо на зеленой площадке, откуда-то натащили свежего сена. Болгары стояли в нескольких шагах, ожидая, когда освободятся казаки, чтобы, наконец, излить свои чувства. Сделав нужные распоряжения, Верещагин ушел в свою палатку и с наслаждением повалился на сено, поверх которого казак постелил палас, добытый им неизвестно где и когда.