Об императорах этой династии мы знаем в основном от авторов, чрезвычайно враждебно к ним относившихся, ибо они или принадлежали к идеологам современной им сенатской оппозиции, поднявшей голову после смерти Августа (например, Сенека), или писали во II в., когда новая династия Антонинов противопоставляла себя «тиранам» I в. и появилась широкая возможность их обличать (как, например, Тацит и Светоний). Поэтому главным образом благодаря исключительному таланту Тацита как писателя и психолога принцепсы I в., особенно принадлежавшие к династии Юлиев—Клавдиев, остались в памяти потомков как полубезумные кровожадные деспоты, попиравшие все божеские и человеческие законы в безудержном стремлении к неограниченной власти, униженной лести и слепому поклонению. Лишь с большим трудом историки нового времени стали выявлять рациональные основы их политики, более разумной и более отвечавшей потребностям времени, чем та политика, которой желала бы держаться сенатская оппозиция. Основной упор ее идеологи делали на утрату свободы, царившей в прежние времена, когда на Форуме и в сенате каждый мог высказывать свое мнение, кипели свободные, питавшие красноречие дискуссии. Они прославляли всех погибших за свободу врагов Цезаря — Цицерона, Брута и Кассия, Катона Утического.

Но все это были скорее декламации, чем некая реальная программа. Во-первых, стеснение «свободы» было весьма относительным. Очень редки были случаи, когда какое-нибудь сочинение (например, написанная Кремуцием Кордом история Брута и Кассия) уничтожалось и запрещалось. Антицезарианская поэма «Фарсалии» Лукана, весьма критически оценивавшие современность сочинения Сенеки, «Сатирикон» Петрония, высмеивавший двор Нерона, не были запрещены, хотя все три автора были казнены Нероном по подозрению в участии в заговоре. Правда, время от времени, как то бывало и прежде, адептов египетской и иудейской религии высылали из Рима в связи с какими-нибудь эксцессами, а участие в императорском культе стало столь же обязательным, как некогда участие в культе, установленном цивитас. Тем не менее свобода религиозных верований в общем не стеснялась. Напротив, Калигула особенно почитал Исиду, а Клавдий упорядочил культ Кибелы, установив трехдневные массовые празднества в честь смерти и воскресения Аттиса. По-прежнему свободно действовали разные философские школы. Во-вторых, о возвращении к порядкам «свободной республики» никто всерьез не думал. И Сенека, и Тацит признавали, что положение в империи требует единоличного правления. Тацит неоднократно осуждал тех, кто, прикрываясь словами о свободе, проявляет неповиновение и вносит смуту. Плутарх в своих наставлениях тем, кто управляет городами Греции, писал, что города имеют столько свободы, сколько им предоставляет император, а больше им и не надо, и рекомендовал магистратам, обращаясь с речами к народу, говорить не о былой свободе и величии греков, а лучше напоминать о тех пагубных последствиях, к которым приводят мятежи. Когда сенаторы составляли заговоры против того или иного императора, они ставили целью не вернуться к «республике предков», а передать власть какому-нибудь своему ставленнику (например, заговор в пользу Пизона при Нероне).

Оппозиция части сенаторов на деле имела иные причины. Они были недовольны своим фактическим устранением от управления государством, от бесконтрольной эксплуатации провинций, некогда их обогащавшей, и ограничением возможностей получать субсидии из государственной казны; их возмущало, что провинциалы, «некогда дрожавшие при одном имени римского гражданина», теперь получили право от имени провинциальных собраний осуждать действия наместников. Не нравилась им и замена политики беспощадного подавления сопротивления провинциалов попытками найти разумные компромиссы и привлечь наиболее богатых и преданных провинциалов в ряды господствующего класса в общеимперском масштабе, а также в ряде случаев отказ от войны с противниками империи и предпочтение им более действенной дипломатии.

Был и еще один пункт расхождения, как-то оставленный в современной литературе без внимания, но не лишенный значения, а именно аграрный вопрос. Как уже упоминалось, в принципе не оставалось сомнения, что император, заменивший римский народ, унаследовал и его право верховного собственника на землю, и контроль за ее распределением и обработкой. Кроме цитировавшегося уже высказывания Сенеки, можно сослаться и на «Панегирик» Плиния Траяну, где подтверждается та же мысль. И несмотря на укрепление владельческих прав собственников земли при Августе, императоры не менее цивитас были заинтересованы в наилучшей обработке всего наличного земельного фонда, причем к соображениям «общей пользы» теперь прибавились и фискальные соображения, забота об удовлетворении нужд войска и плебса Рима и других городов. Старый закон, позволявший занимать заброшенные, необработанные земли и приобретать на них право собственности в результате их обработки, так же как утверждение о неразрывной связи права на имущество с обязанностью извлекать из него доход, неоднократно повторялся юристами во все время существования Ранней империи. В этом плане объединялись права императора как верховного собственника и суверена. Между тем к середине I в. число латифундий сильно возросло и, по общему признанию (особенно Плиния Старшего и Колумеллы), они обрабатывались крайне небрежно и были малорентабельны, поскольку основной рабочей силой были рабы. В это же время тема бессовестного богача, захватывающего земли бедных соседей, владеющего сотнями закованных рабов и кабальных, наделяющего своих спесивых управляющих (виликов) пекулиями, во много раз превосходящими наделы крестьянина, стала одной из популярнейших в сборниках риторических упражнений, предназначенных для изучения ораторского искусства в риторических и юридических школах. Такой богач обычно противопоставлялся оскорбленному и обездоленному им бедняку, от имени которого и произносилась обличительная речь. Следовательно, агитация против латифундий проникала и в средние слои, из которых выходили ученики риторических школ, рассчитывавшие выдвинуться как судебные ораторы. На эти антилатифундистские настроения могли опереться императоры в своей борьбе с владельцами запущенных, нерентабельных латифундий. В ряде случаев такие латифундии подвергались конфискации — часто как мера наказания представителей сенатской оппозиции, но нередко и без такого благовидного предлога. Конфискованные земли, по словам обличавшего такие «тиранические» действия Плиния Младшего, раздавались «рабам» императора (Панегирик, 50), т.е., скорее всего, отпущенникам или мелким владельцам и арендаторам, как видно из свидетельства Сикула Флакка о многих владельцах, получивших землю изгнанного прежнего собственника. Сенатская оппозиция, не отрицая соответственных прав принцепса, требовала вместе с тем, чтобы он ими не злоупотреблял, чтобы он не лишал имений тех, кому они отведены, как хороший господин не лишает пекулия, выделенного рабу, чтобы, как выразился Плиний Младший в «Панегирике», его патримоний был меньше, чем его империя. Можно полагать, что эти еще довольно смутные попытки отделить власть императора как суверена от его власти как верховного собственника были одной из существенных причин столкновений сенатской оппозиции с императорским правительством, столкновений, на новой основе продолжавших исконную для Рима борьбу между крупным и мелким землевладением, между неизбежной тенденцией к концентрации земли и принципом, что право на нее имеет только тот, кто ее хорошо возделывает и извлекает из нее доход, что считалось не частным делом владельца, а делом общественным, насущным для всех граждан или для всего государства.

Сенатская оппозиция принимала разные формы — от разговоров и писаний, порочивших императоров и их сторонников, до заговоров и покушений на их жизнь. Императоры отвечали репрессиями, опираясь, между прочим, и на закон «об оскорблении величества», трактовавшийся очень широко и каравший смертной казнью виновных, а иногда и их близких. Выявление их стало делом частных лиц, «доносчиков» (delatores), получавших соответственную награду. Среди этих «доносчиков» нередко бывали и рабы обвиняемых, что казалось сенаторам особенно вопиющим нарушением всех исконных римских установлений. Для своей защиты Тиберий по инициативе префекта преторианцев Сеяна (впоследствии уличенного в заговоре против императора и казненного) все преторианские когорты перевел в Рим, где они стали представлять грозную силу не только для врагов императора, но и для самих императоров. Так, Калигула был убит трибуном преторианцев Кассием Хереей, не вынесшим постоянных издевательств императора; после его смерти преторианцы же возвели на престол Клавдия, дядю Калигулы, перебившего всех своих родственников. Когда же Клавдия отравила его жена Агриппина, она заручилась поддержкой преторианцев, чтобы провозгласить императором своего усыновленного по ее настоянию Клавдием сына от первого брака с Домицием Агенобарбом — Нерона. Префект преторианцев Нерона, Тигеллин, был главным орудием его террора против сената и остался в памяти современников как некое кровожадное чудовище.