«А вот это интересно, - сказал он, - чем же он тебя прельстил?»

          «Можно я начну не с него, а с самого начала. Со своего детства и звёздного неба?»

          «Давай, - Сергей согласно кивнул, - спешить не будем, я с удовольствием тебя послушаю».

          «Я никогда не любил смены времён года, - начал я, - особенно наступления осени. Это для Пушкина осень прекрасная пора, очей очарование,  а ко мне вместе с осенью всегда приходила тоска, зелёная и беспросветная. Мне казалось, что я никогда не дождусь весны, что этот голый унылый пейзаж, омертвивший природу, не кончится никогда. На школьном глобусе я всегда с  интересом рассматривал те места на земле, где не бывает осени.  Тёплыми летними вечерами,  я не сразу шёл домой, а подолгу сидел во дворе и смотрел на звёзды. Меня манил их таинственный блеск, мне казалось, что только они понимают меня и в будущем каким-то образом помогут изменить мою беспросветную жизнь.

       Однажды в школьном атласе я наткнулся между страниц на две цветные фотографии. На одной был изображён небольшой рыбацкий посёлок, а на другой белая песчаная коса, затерявшаяся в изумрудно синих водах океана.  Я потом узнал, что оба этих снимка были сделаны на одном и том же острове, атолле Факарава, самом большом во Французской Полинезии. Фотку с песчаной косой я присвоил и потом  всегда носил её с собой. Она и сейчас у меня, потускневшая и потрепанная, но такая дорогая -  воспоминание о моей детской мечте. Потом я где-то вычитал, что недалеко отсюда голливудский актёр Марлон Брандо купил небольшой остров-атолл  и теперь живёт там. Частенько перед сном, рассматривая эту украденную в школе фотографию, я представлял, как он утром просыпается рано-рано, с первыми лучами солнца, открывает огромное в полстены окно, и шум прибоя с влажным воздухом врываются к нему в спальню. Брандо медленно натягивает на себя халат и выходит на веранду. Ему некуда спешить. Присланный вчера новый сценарий выброшен на помойку. Впереди у него длинный, тёплый день безмятежного счастья и приятного ничегонеделания. Что ещё надо в старости, - как говаривал незабвенный Абдулла в «Белом солнце пустыни».

       Дальше я представлял, как Марлон Брандо в цветастом халате пьёт на веранде душистый чай. Пьёт основательно, смакуя каждый глоток. В руке он держит кусок местной сладкой выпечки, и всё лицо его вымазано сахарной пудрой.  От этой картины я сам балдел, и было такое чувство, что и меня ждёт в жизни нечто подобное».

           Я замолчал и посмотрел на Сергея, внимательно ли он слушает.

          «Я жил на Факараве, - сказал он неожиданно, - целых полгода. Это было моё первое уединение в теперешней жизни, уже после События. Шум ветра в верхушках пальм, шорох песка под ногами, брызги волн, - всё это мне знакомо. Ни комаров, ни резко сигналящих машин, ни навязчивых земляков с бутылкой виски в руке, желающих выпить с тобой на брудершафт и поделиться невесёлыми мыслями – ничто не мешало моему спокойствию. Тогда у меня ещё не было телескопа, и ночью я просто лежал на песке, раскинув руки, и смотрел в небо. Мне казалось, что такие места редки во Вселенной, а минуты безмятежного счастья и вовсе уникальны. Я понимал, что мне крупно повезло и что это всё  благодаря Событию. На душе было легко. Звёзды и Я, который отныне равен им».

                «Мы здорово с ним похожи со своими звёздами», - мелькнуло у меня в голове.

          Сергей продолжил  говорить загадками, но мне было приятно слушать его. Интуитивно я чувствовал, что скоро сам приобщусь к чему-то таинственному, а может и поучаствую в невероятных событиях.

         «Знаешь, я был у него в гостях», - огорошил он меня.

         «У кого, у Бога»? - Оторопел я.

         «Нет, - Сергей улыбнулся, - у Марлона Брандо, - даже не в гостях, а как бы тебе попонятнее объяснить, - на секунду он задумался, - я был рядом с ним, даже не рядом, а в нём самом. Подслушивал его мысли. Я могу это делать, ведь теперешняя моя жизнь не совсем такая, как у других. И знаешь, мысли Брандо   не  были безмятежными и счастливыми, как ты думаешь. Обыкновенному человеку, а Марлон Брандо был тоже совсем обыкновенным, трудно долго пребывать в состоянии счастья. Психика этого не выносит. Когда он переехал сюда и женился на молодой аборигенке, ему казалось, что этот рай - в душе и в природе, продлиться вечно. Но люди не умеют беречь своё счастье. Меньше чем через год Брандо запил, стал буянить, даже поколачивал свою юную возлюбленную. Мысли его путались в пьяном угаре. То ему снова хотелось сниматься в кино, то выпить, а то и пожрать. К концу жизни он разъелся до ста сорока килограммов и стал просто невыносим. Хотя брызги волн, долетавшие до окон его дома, были всё те же. Теперь Брандо нет с нами, он умер несколько лет назад, смею надеяться, успокоенным.

       На его острове, как и на твоём любимом атолле Факарава, я долго задерживаться не стал, - продолжил Сергей, -  однообразие всегда прискучивает, захотелось общения. Я перебрался на Райатеа, священный остров племён Маохи, первых жителей Полинезии….».

       «Может Маори», - перебил я его, думая, что Сергей оговорился.

       «Маори перебрались  отсюда в Новую Зеландию почти тысячу лет назад, - уточнил он, - оставшиеся здесь аборигены теперь называют себя Маохи.

       Там, на  Райатеа, я подружился с местным вождём арием, уже достаточно осовремененным.  Вождь был женат  на француженке,  и у него была прелестная юная дочь Надин.  Он приютил меня, и я какое-то время жил в его доме. Мы с ним путешествовали  по острову, сплавлялись по реке через джунгли, купались в водопаде, ныряли с аквалангом в заливе Фаароа. Он научил меня ловить рыбу старинным индейским способом, в каменную ловушку.  Когда-нибудь я тебе покажу, ты ведь хорошо ныряешь? Увлекательное занятие.

         Так вот, однажды, на досуге,  вождь поведал мне одну интересную историю о своём народе. На горе Темехари растёт удивительный белый цветок Тиаре Апетаки, напоминающий женскую ладонь.

На рассвете, распускаясь, он издаёт потрескивающий звук. Местные жители, забираясь с вечера на гору, ночуют там, чтобы утром увидеть, как он распускается, и услышать этот таинственный звук. Он напоминает им об их былом величии и о легенде, когда люди Маохи умели летать. Они летали без крыльев, одной силой мысли. Для этого проводился обряд на горе Темехари с утренним созерцанием распускающихся белых цветов. Потом, после медитации, которую проводил предок моего друга-вождя, верховный жрец опунуи, люди могли перемещаться по воздуху, как птицы. Они могли даже  перелетать с острова на остров.

       Мне понравилась эта легенда, больше того я в неё поверил, потому что обычная версия об аборигенах - мореплавотелях, заселивших архипелаг, катаясь на утлых лодочках,  не казалась мне убедительной. Вождь рассказал ещё, что ему самому полетать не довелось, но что он лично общался с теми, кто видел и помнил  полёты наяву. Теперь люди Маохи обо всём забыли и больше не умеют летать. Остался только этот обряд. Каждый житель племени должен хотя бы раз в жизни  подняться на гору и послушать таинственный треск.  Кстати, этот цветок не поддаётся трансплантации и больше нигде не растёт, кроме острова Райатеа. Вожди других островов многое бы дали за пересаженный на их землю священный цветок. Я думал об этом на досуге, когда мне уже наскучило общество цивилизованного вождя, да и сам он стал замечать, что его единственная дочь не совсем ко мне равнодушна.  Пришлось уехать с этого чудесного острова, хотя прожил я на нём заметно дольше, чем на Факараве, не менее года, а может и больше. С календарём я теперь не сверяюсь, а смены времён года тут не бывает.