Не могу не упомянуть о помощи, которую оказали мне при ее выполнении молодой талантливый художник Икрам-ходжа Каюмов, скульптор Ахмаджон Шаймурадов, усто Ахад Аминов, посвятивший тридцать лет своей жизни искусству керамики.

Еще одно обстоятельство хочется подчеркнуть особо.

Работа над стенными росписями обычно начинается с набросков и эскизов. Художник должен на этом этапе определить сюжет, цветовой строй, композиционное решение, которые раскрывают содержание и идею будущего произведения, уяснить его размеры, масштаб и место в интерьере. Только после того, как эскизы будут полностью проработаны, начинается работа над картонами. Картоном называется чаще всего графическое исполнение будущей настенной росписи на бумаге, в том же размере и масштабе, в которых она будет выполнена на стене. При выполнении картона соблюдается цветовой строй будущей росписи, прорабатываются детали композиции. Лишь после этого их переносят на стену.

Техника монументальной живописи предполагает роспись по сухой, а иногда и по сырой штукатурке, если же она делается на цементной основе, то используется цветная глазурованная плитка или смальта. Причем исполнение в этих материалах исключает любые последующие изменения или поправки.

При переносе изображения с картона на стену возможны какие-то несоответствия цвета или его оттенка: прозрачности, чистоты либо приглушенности. Поэтому при переносе картины на стену, особенно в сложных кусках композиции, художник должен самолично выполнить эту работу, даже если ему помогает хороший ученик Это было всегда и моим правилом, хотя среди моих помощников были такие опытные мастера и искусные художники, как Джавлон Умарбеков, Баходыр Джалалов, Тухтабек Соибов, Фархад Сулейманов, Сабир Джумамуратов, Икрамходжа Каюмов, Ахмаджон Шаймурадов, Ахад Аминов, которым я остаюсь благодарен всю жизнь.

Тяга к творчеству у детей по-настоящему одаренных проявляется очень рано. Вспомним, как часто дети, невзирая на все родительские запреты, упрямо разрисовывают книжки и журналы собственными картинками, стараясь «подправить» художника: пририсовывают героям очки, усы, бороды... Высунув от усердия язычок, грызя кончик карандаша, упоенно и вдохновенно уходит юный художник с головой в свое первое творчество. Совсем немало среди таких маленьких творцов стали со временем настоящими художниками, мастерами кисти. И как же важно, чтобы родители своевременно разглядели и сумели поощрить в детях эти первые ростки творчества...

Обо всем этом я думаю, когда вспоминаю художницу Шамсрой Хасанову, Шамсрой была действительно во многом простодушным ребенком, она прошла по жизни в плену безоблачных мечтаний, воспринимая окружающее через призму своей наивности и чистоты и страдая от того, что не всегда совпадали ее представления с реальностью.

Во время учебы в московском Изоинституте я старался проводить каникулы в основном в Крыму и Самарканде, ездил и в Ургут, чтобы писать его прекрасную и удивительную природу. Если выпадала возможность, бывал также и в Ташкенте. В те времена, в середине 30-х годов, здесь сформировалось целое поколение молодых художников, наставниками которых были Александр Волков, Усто Мумин — Николаев, Владимир Рождественский и другие замечательные мастера. Со многими из них я встречался, мы много общались. Шамсрой Хасанова была среди них единственной девушкой, и все молодые художники относились к ней, как к сестренке. Я ее тоже нередко встречал. Урал Тансыкбаев, мой близкий друг, рассказывал, что эта девочка, закончив учебу в Ташкентском художественном училище, занимается вместе с ним в студии, открытой художником Розановым при Союзе художников Узбекистана. Вместе с ней в этой студии занимались и другие юные художницы: Зафира Саиднасырова, ставшая позже известным ученым-химиком; Зайнаб Яушева, рано ушедшая из жизни, не успев раскрыться как художник. Талант Зайнаб впоследствии проявился в ее сыне, Рустаме Яушеве — ныне одном из крупных художников-графиков Москвы.

Шамсрой Хасанова, когда мы с ней познакомились, была хрупкой девушкой с огромными карими глазами, удивительно похожей на свои работы: прекрасная, чистая, всегда немного отрешенная, она казалась какой-то неземной, словно сошла с одной из своих картин. В те времена наши с ней творческие устремления во многом пересекались, а поиски обоих в искусстве были внутренне близки.

В начале Великой Отечественной войны Шамсрой стала экскурсоводом, затем директором Музея искусств Узбекистана, который кочевал по многим зданиям Ташкента и в конце концов обосновался во Дворце культуры имени Кафанова. В музее у нее рядом с директорским кабинетом находилась и мастерская, куда, если выдавался свободный час, она могла скрыться, чтобы поработать. А работала она неустанно — над целым рядом портретов, композиций, натюрмортов, — будучи постоянно в поиске. Шамсрой никогда не успокаивалась, ощущая свою судьбу отражением судьбы восточной женщины, устремленной к свободе. Ее привлекали образы музыкантов, танцовщиц, поэтесс, в частности представительниц узбекской классической поэзии, в чьем творчестве воплотились вершины восточной культуры. Она стремилась запечатлеть своей кистью судьбы выдающихся женщин, сыгравших яркую роль в истории культуры Востока, их стремление к прекрасному. Шамсрой создала образы поэтесс Зеби-ниссо, Нодиры, Увайси, чей прекрасный облик на ее полотнах согрет сочувствием и вдохновением. Однако продолжительная болезнь оборвала путь этой талантливой художницы. Я как художник позже не раз обращался к образу Шамсрой, создал целый ряд ее портретов. Могу утверждать, что образы очень многих, может быть всех моих произведений, в том числе созданные для театра Навои, вдохновлены Шамсрой. Особенно дорога мне работа, написанная в 1942-43 годах, — «Ширин», — создававшаяся с особой любовью. Здесь, помимо того, что в облике красавицы я постарался воссоздать задумчивые черты Шамсрой, в лице ее, как мне кажется, отразилась тень будущей несчастливой судьбы Ширин...

Чувства и переживания юной Шамсрой, которые она не успела воплотить в своих произведениях, до сих пор живут в моей душе, и нет ничего удивительного в том, что ее образы, ее краски помимо моей воли стали частью некоторых моих произведений.

Таким образом, одна из «первых ласточек» узбекского изобразительного искусства Шамсрой Хасанова ушла от нас как раз в те годы, когда могли открыться самые яркие страницы ее жизни и творчества. Сегодня в нашем искусстве художников и скульпторов-женщин довольно много. Я думаю, что в их творчестве, которое отражает человеческую жизнь в гармонии с природой, во всех ее светлых и темных гранях, в их вкладе в мировое искусство, в их художественных открытиях, — творчество Шамсрой в какой-то мере находит свое продолжение...

В дни моей юности художественный техникум Самарканда, все, что было с ним связано, — вызывало мой жадный интерес, властно притягивая к себе. В то время в техникуме получала образование в основном русская молодежь, представителей узбекской молодежи было очень мало, однако с каждым годом их число увеличивалось.

Для студентов техникума, возможно, под влиянием педагога Павла Бенькова, главной задачей в творчестве было реальное отображение жизни и природы. Среди узбекской молодежи были уже известны Лутфулла Абдуллаев и его младший брат Сагдулла. Поступивший сюда гораздо позже.

Абдулхак Абдуллаев тоже скоро привлек к себе внимание особенным упорством и целеустремленностью в учебе. До сих пор он, тогдашний, стоит перед моими глазами: с неизменной большой папкой в руках, со взором, устремленным вдаль, идущий твердым энергичным шагом, словно навстречу ветру, преодолевая его порывы. Абдулхак был родом из города Туркестана, где отец его в свое время был известным человеком. Когда отец умер, уже после революции, Абдулхака отдали в интернат в Ташкенте.