— А ну, кто тут умный? Подайте его сюда! Я из него ум-то повытряхну! Здесь не должно быть умных! В

своем лесу я самый умный — и никаких других! Здорово, Ляксей Ляксеич! А это кто с тобой? А-а, вижу, вижу.

Наш доморощенный Кит Китыч — живоглот. Спит, никак? Нет, не спит. Ну, давай лапу! — И бородатый

человек пожал им обоим руки.

Круглолицый сказал:

— Да, заснешь тут, пожалуй, если всякие бандиты лесные с ружьями шляются взад-вперед.

Бородатый проревел:

— Ты сам бандит. Сколько уже награбил в своей лавчонке вонючей, обдирая нас, бедных покупателей?

Вон щеки лопаются от легких-то хлебов. Закурить есть?

Тот указал на мои папиросы:

— Закуривай. Это нам пассажир пожертвовал на бедность.

— Какой пассажир? Ах, вот этот? А кто он такой?

— Не знаю. Из Волоховки к нам в колхоз едет. С депутатом каким-то встретиться должен.

— А-а. Ну что ж, покурим за его здоровье “Казбека” пачку. А потом и пограбим, если уж бандитом

назвали. С кого бы вот только начать? С пассажира, что ли? Велик у него багаж-то?

— Нет у него багажа совсем.

— Вот как! А может, пальтецо какое?

— Нет у него ничего. Весь тут.

— Н-да… Не разживешься. Придется костюм снимать.

Я подумал про себя, что если бы он снял с меня костюм, то не прогадал бы, конечно, потому что в

костюме имелось кое-что такое, на что можно было купить еще два костюма. Бумажник мой никогда не

оставался пустым с тех пор, как я поселился в России. А бандит продолжал, куря мои папиросы:

— Бедно, бедно. Придется, видно, с вас начать. Кажись, ничего багажик. Полный кузов. Уж я знаю, что

наш живоглот из области пустой не приедет, если еще вдобавок в соседнюю область заглянул. Не знаю только,

где бы груз свалить.

— Я тебе свалю!..

— А я и спрашивать не стану! Кого мне спрашивать? Некого мне будет спрашивать.

— Как так?

— Да так. Вас-то я должен буду чик-чик. Это уж как водится у бандитов. — Он похлопал по стволам

ружья. — Помните, как в “Коробушке” поется: “Два бекаса нынче славные мне попались под заряд”?

Вот какая страшная судьба мне готовилась. И можешь быть уверен, Юсси, что все случилось бы по

твоему предположению, если бы круглолицый не отвлек его. Он спросил:

— С чего это ты вышел сегодня на ночь глядя?

— А с того, что ночь у меня сегодня особенная. Дочку жду из Ленинграда. Жена поехала ее встречать на

станцию. На геологический факультет задумала она поступить в университете, да еще без вступительного

экзамена. Она ведь у меня отличница. Вот мне и не сидится дома. Событие-то немаловажное. Никого у нас в

роду еще не было с высшим образованием. А тут вдруг наклевывается. Сам-то я свою молодость на

гражданской войне провоевал. Мог бы сын добиться образования, да пришлось ему с четвертого курса на войну

пойти против Гитлера. Там и голову сложил. Теперь вот доченька счастья пытает. Всю зиму как в огне горела —

ни на минуту от книги не отрывалась. Задумала круглой отличницей выйти — и вышла. Но отличники-то теперь

десятками и сотнями туда съезжаются. Снова забота: а вдруг мест не хватит, хоть и отличница? Две недели мы

тут со старухой как на иголках сидели. И вдруг телеграмма: “Приняли. Приеду двадцать пятого”. Ну, мы прямо

затанцевали от радости. Вот оно какое событие-то в нашей жизни! Дочь с высшим образованием будет!

Понятно тебе это, Кит Китыч, купчик ты наш пройдошный? Степанюки в люди пошли наконец!

Пока его раскатистый голос грохотал так среди ночи, прерываемый поздравлениями моих спутников, с

дороги донеслось тарахтение телеги, а с телеги донеслись тихие женские голоса. Но их тут же заглушил голос

бандита, рявкнувшего на весь лес:

— А ну-ка, Лидушка, сюда, к свету поближе! Посмотрим, что в глазыньках своих таишь после такой

удачи!

И я увидел, как он поднял свою Лидушку и закружил ее в воздухе, а потом прижался своей бородой к ее

нежной щеке, на что она в ответ смущенно улыбалась. Жена его тем временем привязала лошадь к дереву возле

дороги и тоже приблизилась к костру. Выждав, когда радость бандита немного улеглась, она сказала ему:

— Едем, что ли?

Он ответил ей: “Сейчас”, — и, обратясь к остальным, сказал:

— Вспрыснуть бы надо это дело, ребятки, ась?

Круглолицый немедленно подхватил это предложение. А Леха добавил:

Это надо отметить не просто где пришлось и как пришлось, а за столом, с хорошей закуской и

шампанским. Вспрыски касаются девушки — значит, и угощение должно соответствовать.

Он уже успел перевернуться со спины на живот и теперь лежал, опираясь на локти и глядя на девушку,

освещенную огнем костра.

Она ответила ему:

— Напрасно беспокоитесь. Девушке этой не много надо.

Он поинтересовался:

— А сколько примерно?

Она подумала и ответила смеясь:

— А весь мир!

— Действительно, не много.

Он тоже усмехнулся, продолжая внимательно вглядываться в нее через огонь костра. Ее отец тем

временем перешепнулся со своей женой и затем провозгласил торжественно:

— Вот что. Приглашаю всех присутствующих отметить у меня в ближайшее воскресенье, то есть

послезавтра, великое событие семьи Степанюков — поступление моей дочери в Ленинградский университет!

Продолжая любоваться девушкой, Леха прикинул что-то в голове, потом переспросил:

— Послезавтра?

Тот подтвердил:

— Да. Послезавтра.

— Всех присутствующих? И нашего пассажира тоже?

— Да, и его тоже, если свободен будет. Так и передайте ему, когда проснется.

— Ладно. Спасибо. Я-то приду. А за других не ручаюсь.

Но круглолицый заверил:

— И я, и я! Непременно!

И они уехали, трое счастливых, к себе домой переживать свою радость. А я подумал про себя, что едва ли

мне придется побывать у них в воскресенье. Если завтра я увижу свою женщину, то сразу же и уеду с ней

вместе. Разве я позволю ей изматывать себя на этих разъездах, если жить она может отныне без всяких забот

под моим покровительством, готовясь понемногу к переселению в самую прекрасную на земле страну — в мою

родную Суоми?

А если она не приедет завтра, то и послезавтра я никуда не уйду из колхоза “Рассвет”. Не до того мне

будет, чтобы ходить куда-то угощаться. Я могу опять упустить ее, если уйду. К тому же мне надо еще успеть

подготовить для нее такие слова, которые сразу должны все решить и установить. Для начала я пройду как бы

невзначай мимо нее и скажу равнодушно: “Здравствуйте, Надежда Петровна”. Она так и вскинется вся:

“Господи! А вы-то как сюда попали?”. Или что-то в этом роде. А я отвечу: “Да просто так приехал. Погостить

меня сюда пригласили в одно место. Девушка тут одна поступила в наш Ленинградский университет. Так вот

отметить надо. Я люблю, когда кто-нибудь поступает в наш Ленинградский университет. В нашем

Ленинградском университете много учится разных молодых людей, которые приезжают к нам в Ленинград из

разных мест. А я люблю наших молодых людей, которые такие все вдохновленные. Я тоже теперь

вдохновленный. Вот, например, на четвертом этаже кто победил? (Ну, о пятом не стоит говорить.) И потом

насчет новых миллионов гектаров пашни, насчет каналов и орошения. Куда там Америке! Три миллиарда тонн

земли ее реки уносят ежегодно. Три миллиарда! Боже мой! К нам бы в Суоми эти тонны! В Суоми! В

каменистую Кивилааксо! Да! Так о чем это я? Об Америке. Но я и о Египте могу. И даже о Сириусе, потому что

вполне перевоспитался и осознал”. И тогда она ответит радостно: “О, если так, то я согласна”. Одним словом, я

знал, чем у них тут принято привлекать сердца, и нимало не сомневался в победе.

А пока я так перебирал в голове своей завтрашний разговор с моей женщиной, на дороге остановилась

еще какая-то машина. У ручья звякнуло ведро, а у костра опять заговорили новые, незнакомые голоса. Один