— А ну, кто тут умный? Подайте его сюда! Я из него ум-то повытряхну! Здесь не должно быть умных! В
своем лесу я самый умный — и никаких других! Здорово, Ляксей Ляксеич! А это кто с тобой? А-а, вижу, вижу.
Наш доморощенный Кит Китыч — живоглот. Спит, никак? Нет, не спит. Ну, давай лапу! — И бородатый
человек пожал им обоим руки.
Круглолицый сказал:
— Да, заснешь тут, пожалуй, если всякие бандиты лесные с ружьями шляются взад-вперед.
Бородатый проревел:
— Ты сам бандит. Сколько уже награбил в своей лавчонке вонючей, обдирая нас, бедных покупателей?
Вон щеки лопаются от легких-то хлебов. Закурить есть?
Тот указал на мои папиросы:
— Закуривай. Это нам пассажир пожертвовал на бедность.
— Какой пассажир? Ах, вот этот? А кто он такой?
— Не знаю. Из Волоховки к нам в колхоз едет. С депутатом каким-то встретиться должен.
— А-а. Ну что ж, покурим за его здоровье “Казбека” пачку. А потом и пограбим, если уж бандитом
назвали. С кого бы вот только начать? С пассажира, что ли? Велик у него багаж-то?
— Нет у него багажа совсем.
— Вот как! А может, пальтецо какое?
— Нет у него ничего. Весь тут.
— Н-да… Не разживешься. Придется костюм снимать.
Я подумал про себя, что если бы он снял с меня костюм, то не прогадал бы, конечно, потому что в
костюме имелось кое-что такое, на что можно было купить еще два костюма. Бумажник мой никогда не
оставался пустым с тех пор, как я поселился в России. А бандит продолжал, куря мои папиросы:
— Бедно, бедно. Придется, видно, с вас начать. Кажись, ничего багажик. Полный кузов. Уж я знаю, что
наш живоглот из области пустой не приедет, если еще вдобавок в соседнюю область заглянул. Не знаю только,
где бы груз свалить.
— Я тебе свалю!..
— А я и спрашивать не стану! Кого мне спрашивать? Некого мне будет спрашивать.
— Как так?
— Да так. Вас-то я должен буду чик-чик. Это уж как водится у бандитов. — Он похлопал по стволам
ружья. — Помните, как в “Коробушке” поется: “Два бекаса нынче славные мне попались под заряд”?
Вот какая страшная судьба мне готовилась. И можешь быть уверен, Юсси, что все случилось бы по
твоему предположению, если бы круглолицый не отвлек его. Он спросил:
— С чего это ты вышел сегодня на ночь глядя?
— А с того, что ночь у меня сегодня особенная. Дочку жду из Ленинграда. Жена поехала ее встречать на
станцию. На геологический факультет задумала она поступить в университете, да еще без вступительного
экзамена. Она ведь у меня отличница. Вот мне и не сидится дома. Событие-то немаловажное. Никого у нас в
роду еще не было с высшим образованием. А тут вдруг наклевывается. Сам-то я свою молодость на
гражданской войне провоевал. Мог бы сын добиться образования, да пришлось ему с четвертого курса на войну
пойти против Гитлера. Там и голову сложил. Теперь вот доченька счастья пытает. Всю зиму как в огне горела —
ни на минуту от книги не отрывалась. Задумала круглой отличницей выйти — и вышла. Но отличники-то теперь
десятками и сотнями туда съезжаются. Снова забота: а вдруг мест не хватит, хоть и отличница? Две недели мы
тут со старухой как на иголках сидели. И вдруг телеграмма: “Приняли. Приеду двадцать пятого”. Ну, мы прямо
затанцевали от радости. Вот оно какое событие-то в нашей жизни! Дочь с высшим образованием будет!
Понятно тебе это, Кит Китыч, купчик ты наш пройдошный? Степанюки в люди пошли наконец!
Пока его раскатистый голос грохотал так среди ночи, прерываемый поздравлениями моих спутников, с
дороги донеслось тарахтение телеги, а с телеги донеслись тихие женские голоса. Но их тут же заглушил голос
бандита, рявкнувшего на весь лес:
— А ну-ка, Лидушка, сюда, к свету поближе! Посмотрим, что в глазыньках своих таишь после такой
удачи!
И я увидел, как он поднял свою Лидушку и закружил ее в воздухе, а потом прижался своей бородой к ее
нежной щеке, на что она в ответ смущенно улыбалась. Жена его тем временем привязала лошадь к дереву возле
дороги и тоже приблизилась к костру. Выждав, когда радость бандита немного улеглась, она сказала ему:
— Едем, что ли?
Он ответил ей: “Сейчас”, — и, обратясь к остальным, сказал:
— Вспрыснуть бы надо это дело, ребятки, ась?
Круглолицый немедленно подхватил это предложение. А Леха добавил:
Это надо отметить не просто где пришлось и как пришлось, а за столом, с хорошей закуской и
шампанским. Вспрыски касаются девушки — значит, и угощение должно соответствовать.
Он уже успел перевернуться со спины на живот и теперь лежал, опираясь на локти и глядя на девушку,
освещенную огнем костра.
Она ответила ему:
— Напрасно беспокоитесь. Девушке этой не много надо.
Он поинтересовался:
— А сколько примерно?
Она подумала и ответила смеясь:
— А весь мир!
— Действительно, не много.
Он тоже усмехнулся, продолжая внимательно вглядываться в нее через огонь костра. Ее отец тем
временем перешепнулся со своей женой и затем провозгласил торжественно:
— Вот что. Приглашаю всех присутствующих отметить у меня в ближайшее воскресенье, то есть
послезавтра, великое событие семьи Степанюков — поступление моей дочери в Ленинградский университет!
Продолжая любоваться девушкой, Леха прикинул что-то в голове, потом переспросил:
— Послезавтра?
Тот подтвердил:
— Да. Послезавтра.
— Всех присутствующих? И нашего пассажира тоже?
— Да, и его тоже, если свободен будет. Так и передайте ему, когда проснется.
— Ладно. Спасибо. Я-то приду. А за других не ручаюсь.
Но круглолицый заверил:
— И я, и я! Непременно!
И они уехали, трое счастливых, к себе домой переживать свою радость. А я подумал про себя, что едва ли
мне придется побывать у них в воскресенье. Если завтра я увижу свою женщину, то сразу же и уеду с ней
вместе. Разве я позволю ей изматывать себя на этих разъездах, если жить она может отныне без всяких забот
под моим покровительством, готовясь понемногу к переселению в самую прекрасную на земле страну — в мою
родную Суоми?
А если она не приедет завтра, то и послезавтра я никуда не уйду из колхоза “Рассвет”. Не до того мне
будет, чтобы ходить куда-то угощаться. Я могу опять упустить ее, если уйду. К тому же мне надо еще успеть
подготовить для нее такие слова, которые сразу должны все решить и установить. Для начала я пройду как бы
невзначай мимо нее и скажу равнодушно: “Здравствуйте, Надежда Петровна”. Она так и вскинется вся:
“Господи! А вы-то как сюда попали?”. Или что-то в этом роде. А я отвечу: “Да просто так приехал. Погостить
меня сюда пригласили в одно место. Девушка тут одна поступила в наш Ленинградский университет. Так вот
отметить надо. Я люблю, когда кто-нибудь поступает в наш Ленинградский университет. В нашем
Ленинградском университете много учится разных молодых людей, которые приезжают к нам в Ленинград из
разных мест. А я люблю наших молодых людей, которые такие все вдохновленные. Я тоже теперь
вдохновленный. Вот, например, на четвертом этаже кто победил? (Ну, о пятом не стоит говорить.) И потом
насчет новых миллионов гектаров пашни, насчет каналов и орошения. Куда там Америке! Три миллиарда тонн
земли ее реки уносят ежегодно. Три миллиарда! Боже мой! К нам бы в Суоми эти тонны! В Суоми! В
каменистую Кивилааксо! Да! Так о чем это я? Об Америке. Но я и о Египте могу. И даже о Сириусе, потому что
вполне перевоспитался и осознал”. И тогда она ответит радостно: “О, если так, то я согласна”. Одним словом, я
знал, чем у них тут принято привлекать сердца, и нимало не сомневался в победе.
А пока я так перебирал в голове своей завтрашний разговор с моей женщиной, на дороге остановилась
еще какая-то машина. У ручья звякнуло ведро, а у костра опять заговорили новые, незнакомые голоса. Один