вперед по перрону. Денег у меня после этого осталось один рубль и сорок четыре копейки. Но я старался не

думать об этом. Все шло к своему закономерному концу, как было предопределено судьбой.

Дождавшись поезда, я вошел в бесплацкартный вагон. В нем было довольно свободно. На нижних

скамейках, где люди легко могли уместиться по четыре в ряд, сидело по два-три человека. И вторые полки тоже

не все были заняты. Когда я сел рядом с двумя пожилыми мужчинами, курившими что-то очень крепкое, один

из них спросил меня, далеко ли еду. И когда я назвал Задолье, он посоветовал:

— А вы займите эту полку, пока она свободна. Вам же ночь спать. В Задолье-то не раньше одиннадцати

утра приедете.

Другой сказал:

— Вам в плацкартном надо было ехать. Там же удобней, спокойней.

И женщина, сидевшая напротив, подтвердила:

— Ясно, удобнее в плацкартном, да еще на ночь глядя.

Но я в это время уже лез на полку. Сидевшая рядом с женщиной молодая девушка сказала, что, может

быть, человеку билет плацкартный трудно было достать. А молодой парень, сидевший по другую сторону от

женщины, ответил, что здесь вполне свободно можно купить плацкартный билет — не то что при выезде с

Кавказа. Там раздобыть плацкарту в летнее время — целая проблема, но и то он ухитрялся доставать.

Я молчал, слушая эти разговоры. Сам я не вступал в них. Зачем было мне впутываться, если мне не

задавали больше вопросов? Пытаясь устроиться на жесткой полке поудобнее, я лег на спину головой к окну и

вытянул ноги. Вместо подушки я подсунул под затылок свои парусиновые туфли, прикрыв их носовым платком.

А внизу тем временем продолжался разговор, начатый из-за меня. Девушка сказала парню:

— Не все же такие ловкачи, как ты, чтобы доставать без очереди. Но тебе-то ведь невдомек, что это

выходит за пределы общепринятых норм поведения. Если ты достал без очереди — значит, кто-то, честно

выстоявший очередь, не достал. Ты лишил его возможности получить свое.

Парень ответил:

— Я у него не отнимал. Чужого мне не надо. Я требую ровно столько, сколько нужно мне одному. А уж

на это, смею надеяться, я имею право, не так ли?

Тут в разговор вмешался один из пожилых мужчин. Он сказал:

— Право на билет вы, разумеется, имеете, молодой человек. Еще бы не иметь права в наши-то дни. Но и

право другого человека уважать следует. Понимать надо бы вам, что не всегда так щедро были наделены люди

правами, а приобрели вы их благодаря чьим-то усилиям.

Молодой человек ответил с недоумением в голосе:

— С какой стати мне поступаться своими правами, если они мне даны? Вот еще новости!

Тут в разговор вступил второй пожилой мужчина. Он сказал:

— Вот то-то что даны, парень. Именно даны. А кем даны? Здесь вот перед тобой один из участников

гражданской войны сидит. А чем была для нас гражданская война? Это было добывание человеческих прав для

народа. Он с Деникиным воевал. Врангеля из Крыма выгонял. А что они несли нам вместо прав? Вспомни-ка!

Учил небось про это? Или не учил?

Парень ответил с достоинством:

— Ну что за вопрос!

— Вот видишь? А что кончил-то?

— Еще не кончил, но уже на последний курс перешел.

— Так. Последний курс, говоришь?

— Да. Биологического факультета.

— Вот. Биологического факультета. Последний курс. А отец кто?

— Токарь по металлу.

— Вот. Отец токарь по металлу, а сын на последний курс биологического факультета перешел. Да когда

это бывало так? Ты, если учил, то вспомни хорошенько, когда это бывало так? А эта девушка кем тебе

приходится?

На это ответила женщина:

— Это его сестренка. Оба мои.

— И тоже, надо полагать, учится?

— А как же! В консерватории она, на втором курсе.

— Вот.

И человек даже замолчал на некоторое время. Должно быть, он даже не знал, как выразить свое

отношение к такому явлению. Потом он спросил:

— А ездили вы куда?

На это опять ответила женщина:

— Здесь на берегу побывали. Я — в санатории по путевке, а они — на туристской базе. Все побережье

исходили и всего насмотрелись.

И опять этот мужчина сказал парню:

— Вот видишь! В санатории побывали. На туристской базе. По Южному берегу Крыма побродили. Да

когда это бывало, чтобы рабочая семья в такие места доступ имела, где раньше только князья и помещики во

дворцах жили! Не было сюда доступа нашему брату. Добиться этого нужно было.

На это парень с улыбкой возразил:

— Но ведь не вы же этого добивались, а ваш сосед.

Тогда снова вмешался в разговор другой пожилой мужчина, который был годами старше своего соседа.

Он сказал:

— А вы не спешите оспаривать, молодой человек. У него три осколочных ранения и контузия в

позвоночник. И все за те же ваши человеческие права.

— Это каким же образом?

— А с Гитлером-то кому схватиться пришлось, как вы думаете? И что он нес нашему народу взамен

завоеванных нами прав, вам известно? Тоже учили, надеюсь?

— Учили. Чему нас не учат? Но моя специальность — биофизика.

— Ах, биофизика? А все остальное не входит в сферу вашего мышления?

— Нет, почему же. Я понимаю. Мой отец тоже два пальца потерял на войне.

— И вы соответственно уважаете и цените его за это?

— А как же. Отец все же.

— Все ясно, молодой человек.

Больше этот более старший пожилой человек не произнес ни слова. Говорил только его сосед. Когда

женщина, меняя разговор, спросила, далеко ли они едут, он ответил:

— Я в Джанкое схожу. Там у меня сын в дорожной бригаде работает.

Женщина отозвалась:

— А мы сразу за Перекопом. Поживем с недельку у моей двоюродной сестры, а потом на каховское

строительство. Они вот хотят посмотреть.

— Правильно. Туда стоит. Для них это особенно полезно. Ихняя эра пришла. И пусть с ней в ногу

шагают.

— Там, говорят, такая удивительная техника появилась!

— Да, слыхали. Полторы тысячи кубометров земли за час.

— Говорят, сократить хотят сроки строительства.

— А что вы думаете? Вполне возможно. С такой техникой…

Они еще долго вели разговор в том же роде. А я молчал. Меня это не касалось. Не мои это были машины

и каналы, и не мне суждено было ими любоваться. Моей жизни осталось не так уж много. Последний раз ехал я

по железной дороге. И последний раз предстояло мне пройти немного пешком. Пройти ровно столько, сколько

будут меня держать мои ноги, а потом свалиться от усталости и голода на этой чужой земле. Конечно, я очень

хотел бы дойти до Ленинграда, где ждала меня моя работа, где была пища, где были люди, не успевшие

подумать обо мне плохое. Но дойти до Ленинграда мне уже не сулила судьба.

Постепенно я перестал понимать разговор сидящих внизу. Но, перед тем как заснуть, успел подумать, что

заканчивался двадцатый день моего отпуска. И в этот день у меня украли мою женщину, а самого меня бросили

об землю. Все кончилось для меня в этот день. И, несмотря на это, где-то там, впереди, меня все еще

подстерегал тот страшный Иван. Но не напрасно ли он себя затруднял? Ведь я мог свалиться без его содействия,

не успев попасть в его поле зрения.

И тут бы очень кстати была помощь Юсси Мурто. Для него бы не составило большого труда поднять

меня с земли и пронести на плече сотню-другую километров. А еще лучше — подкормить меня хлебом или

снабдить деньгами. Но далеко был Юсси Мурто, и совсем не моя судьба владела его помыслами. Хмурым было

его лицо, обращенное к Ивану, и холоден взгляд. Да и как было иначе смотреть на жителя страны, где человека

бросают об землю, отняв у него предварительно женщину. И, глядя с холодным недоверием на Ивана, он

говорил ему: “Все это впустую, что принято считать у вас устремлением в будущее. Оно близко только тем, кто

начал. Но уже пришло поколение, занятое лишь самим собой и не желающее знать, чего вы хотели и зачем”. На