Абигейл закрыла глаза, желая повторить услышанное и прочувствовать тон, каким это было сказано. Она не заметила намерения выставить себя героем или человеком, достойным жалости. Мотивы Джона казались искренними, исходящими из любящего сердца.

— Джон, готов ли ты предоставить мне возможность выбора?

— Да.

— Если ты уйдешь в отставку сейчас, не перечеркнет ли это большую часть сделанного тобой? В таком случае пережитое мною одиночество окажется неоправданным. Есть ли в Конгрессе люди, способные столь же хорошо, как ты, выполнить работу?

Он вздрогнул, скрестив руки на груди. Ему не была свойственна нарочитая скромность.

— Есть историко-правовой довод, который я могу изложить в Конгрессе или комитете столь же хорошо, как любой колонист… Позволь взять в кабинете мои записки.

Он вышел из спальни и тотчас же вернулся с блокнотом, переплетенным в темно-красную кожу. Выдвинув фитиль масляной лампы, Джон принялся читать свои заметки. Его голос передавал стремительность, остроту экономических дебатов и личных конфликтов. Казалось, словно огромная птица перенесла ее на своих крыльях в Филадельфию. Абигейл представляла себе Джона шагающим взад-вперед по дворику Дома правительства со своими друзьями-делегатами и пытающимся убедить их, что его план организации внешней торговли вовсе не «сумасбродный, экстравагантный и романтический», а может открыть американские гавани для иностранных судов, минуя британские военные корабли, и в Америку будут доставлены порох и другие необходимые предметы. А американские суда, нагруженные сырьем, смогут просочиться через дырявую британскую блокаду и обеспечить колониям денежные поступления. Это подразумевало, что американский военно-морской флот должен быть построен «за счет континента» и сформирована боеспособная морская пехота с целью захвата ценных призов и грузов.

Джон считал, что в каждой колонии надлежит образовать правительство с целью «широкого и свободного представительства народа» и «ввести такую форму правления, которая наилучшим образом обеспечит счастье народа и с наибольшей эффективностью укрепит мир и добрый порядок». Необходимо создать континентальную армию с профессиональными офицерами и достаточно высокими окладами, чтобы побудить мужчин к военной службе; Конгресс должен снабдить армию солидными средствами, обеспеченными серебром и золотом, а не бумажными деньгами, которые обесценены в такой степени, что их не принимают в оплату товаров…

Джон продолжал говорить, но Абигейл уже не слушала ею. Ведь каждое произнесенное им слово оправдывало продолжение его участия в Конгрессе. Он, конечно, сам не верил, что она позволит ему выйти в отставку по той причине, что дома у нее есть проблемы. Времена трудные, и всем приходится туго.

Абигейл прикрутила фитиль лампы, подошла к Джону, обняла за шею и крепко поцеловала. Затем прошептала:

— Возвращайся в Конгресс, Джон, но, пожалуйста, помни, когда пишешь законы в Филадельфии: нужно дать кое-что и женщинам!

Проведенный вместе месяц был насыщен делами. Джон взял ее с собой в поездку в Уотертаун на заседание Массачусетского совета, где он объяснил задержки и колебания Конгресса в разработке соглашения о независимости, и в Кембридж, где по просьбе генерала Вашингтона изложил свое мнение, что Нью-Йорк, подобно Массачусетсу, должен находиться под командованием Вашингтона и войска Новой Англии могут быть посланы для обороны этого города.

Однако большую часть времени они проводили дома. Джон работал в нескольких комитетах, написал как член Массачусетского совета прокламацию законодательного собрания об открытии массачусетских судов. Хотя и ходили слухи о правонарушениях, «насилиях, совершенных злоумышленниками и непорядочными лицами», за пятнадцать месяцев бездействия судов и отсутствия мер по укреплению законности беспорядков было мало, если не считать рукопашные схватки в тавернах. Каждая община управлялась с общего согласия, споры улаживали выборные лица и церковные старосты. Джон признался:

— Прокламация — дело рук одного человека. Как приятно обойтись без комитетчиков, которые перепишут все от начала до конца. Послушай: «Хрупкость человеческой природы, потребности отдельных лиц и многочисленные опасности, окружающие людей в течение всей жизни в любом возрасте, в каждой стране, вынуждают образовывать общества и создавать управление. Поскольку счастье народа — единственная цель правительства, то согласие народа — единственное основание с точки зрения рассудка, морали и естественного соответствия… Принципиально при любом управлении должна существовать высшая, суверенная, абсолютная и неподкупная власть; но такая власть всегда принадлежит народу…»

Абигейл тронули эти слова, выражавшие революционное политическое мышление. Нигде в поднебесном мире, ни в Европе, ни в Азии, ни на Ближнем Востоке, власть не принадлежала когда-либо народу.

— «Верховный и Общий суд счел необходимым выступить с данной прокламацией, — продолжал читать Джон, — требуя и ожидая от добропорядочных людей колонии, что они будут вести разумную, богобоязненную и спокойную жизнь, избегая богохульства, пренебрежения Священным писанием и уважая День Божий, не допуская любых иных преступлений и проступков, распущенности, непристойности, коррупции, продажности, мятежных и буйных действий и иных аморальных шагов… И судьи, члены магистрата, шерифы, присяжные, сборщики церковной десятины и другие должностные лица колонии настоящим обязуются и соглашаются содействовать, в меру своих полномочий, советами, усилиями и личными примерами исправлению нравов, и налагать надлежащее наказание на каждое лицо, которое совершит вышеупомянутое преступление или проступок… и прилагать усилия к претворению в жизнь решений Конгресса и добрых разумных законов колонии».

Когда он закончил читать, она произнесла комплимент, доставивший ему удовольствие, а затем, поддразнивая, сказала:

— Знаешь, Джон, если ты добьешься описанного тобой прекрасного мира, где не будет дебошей, коррупции и преступлений, то исчезнет всякая необходимость в судах.

— Пока существуют люди, составляющие законы, сохранятся и нарушающие их. Именно поэтому в штатах должна существовать сильная судебная власть, столь же крепкая, как законодательная и исполнительная, такой она должна быть в центре.

Если идеи и документы успешно продвигались вперед, то в военной области дела обстояли иначе. В течение зимы насчитывалось мало прямых схваток. Генерал Вашингтон направлял усилия на организацию вооруженных сил и их оснащение. Он снарядил быстроходные шхуны для перехвата британских судов, вооружил американских солдат мушкетами, кремнями и порохом, а они отчаянно нуждались в этих припасах, которых не мог ни изготовить, ни купить Конгресс.

Конгресс в Филадельфии задумал нападение на Канаду, казавшуюся богатой добычей, легко превращающейся в четырнадцатую колонию, что усиливало безопасность северной границы. Генерал Вашингтон послал из Кембриджа полковника Бенедикта Арнольда со значительными силами на север вдоль реки Кеннебек к Квебеку. Арнольд, уроженец Коннектикута, приобрел опыт в войне против французов и индейцев в 1757 году и вместе с лидером жителей Зеленых гор — Этаном Алленом захватил форт Тайкондерога около канадской границы. Второй базировавшийся в Тайкондероге отряд, под командованием популярного, ставшего американцем, ирландского бригадного генерала Ричарда Монтгомери, должен был, двигаясь от озера Шамплейн, атаковать Монреаль, соединиться с полковником Арнольдом и захватить Квебек.

При попытке взять Квебек американские силы были так потрепаны британскими солдатами и моряками, франко-канадскими милиционерами, что в итоге Монтгомери и шестьдесят других офицеров и солдат полегли, полковник Арнольд — ранен, а более четырехсот взяты в плен. Это было первое болезненное поражение американцев. Моральный дух колоний расшатался до нижней отметки, когда шестьсот уцелевших солдат добрались зимой и ранней весной в Новую Англию и рассказали о случившемся.