Абигейл обняла свою мать.
— Если мужчина способен возбудить любовь не пробудившейся еще девушки, это уже новый мир. Все, что он свершает затем, она воспринимает как логическое, естественное продолжение.
Единственная тень, омрачившая их медовый месяц, длившийся три недели, появилась в результате просчета, от которого Джон так старался оградить себя. 24 июля 1775 года в Филадельфии он написал письма Абигейл и Джеймсу Уоррену и попросил находившегося там юриста Бенджамина Хичбурна доставить эти письма. На пароме у Ньюпорта Хичбурна задержали англичане. Вместо того чтобы бросить письма в воду, он отдал их британскому морскому офицеру. В отличие от «безопасных», скупых писем, которые получала Абигейл, захваченные были составлены, когда перегрузка работой ослабила бдительность Джона.
Владелица «Массачусетс газетт», сочувствовавшая тори, опубликовала письма. На каждой кухне Массачусетса начались пересуды, ибо Джон клеймил Джона Дикинсона, как в разговоре с Абигейл, называл его «грошовым гением», трусливым консерватором, сдерживающим работу Конгресса. И хуже того, революционные мысли и обращения Джона к Конгрессу раскрылись во всей своей полноте.
«Дело, которое я обдумываю, так велико и важно, что трудно доверить его одному человеку. Сложность его просто невероятна. Когда группе в пятьдесят или шестьдесят человек поручают разработать конституцию великой империи, сплотить страну протяженностью в тысячу пятьсот миль, вооружить и подготовить миллионы, заложить военно-морскую мощь, наладить широкую торговлю, провести переговоры с многочисленными индейскими племенами, создать постоянную армию численностью в двадцать семь тысяч человек, оплатить ее, обеспечить снабжением и офицерами, мне жалко членов этой группы».
Немедленно последовал шок. Некоторые из коллег Джона возмущались, что он обнажил наличие расхождений в Конгрессе. Другие, полагая, что некоторая часть патриотов все еще не теряет надежды на примирение с Георгом III, огорчились раскрытием, страстного стремления Джона сколотить мощную армию, военно-морской флот и центральное правительство, призванное занять свое место в расстановке международных сил.
Не все соседи Абигейл в Брейнтри обладали способностью переварить столь крутое блюдо. Члены англиканской церкви порвали с ней отношения.
Некоторые из друзей, участвовавших в кружке шитья, перестали ее посещать. Мужья этих женщин не блистали отвагой: было небезопасно связывать себя с открытыми врагами правительства его величества.
До Абигейл и Джона дошли сведения, что оригиналы писем отправлены в Лондон для изучения и опубликования, что подтвердило бы впечатление, которое губернатор Бернард хотел внушить Англии: «Проклятый Адамс, каждое движение его пера кусает, подобно гремучей змее».
Сэмюел Адамс восторгался тем, что он назвал «чудесно своевременным открытием». Специально приехав с Бетси из Дедхэма, он поздравил Джона с изложением в самых энергичных выражениях позиции и направленности работы Конгресса.
— Было любезно с вашей стороны проделать такой путь, кузен Сэм, — сказала Абигейл. — Я полагала, что вы, пара Адамсов, достаточно насмотрелись друг на друга в Филадельфии.
— С трудом встречались друг с другом, — ответил Сэмюел. — Мы заседаем в различных комитетах.
Сэмюел выглядел хорошо, казался помолодевшим, подумала Абигейл. Следы легкого паралича исчезли, щеки порозовели, глаза блестели, ибо Конгресс в Филадельфии, встающая на ноги нация, которую так неосторожно описал Джон Адамс в перехваченном письме, были делом рук Сэмюела Адамса больше, чем кого-либо другого. Так сказала Абигейл.
— Верно, если не считать короля Георга Третьего, — вмешался Джон, — и лорда Норта.
Абигейл прислушивалась к тому, как двоюродные братья задирали друг друга, и думала, как сильно выросли они оба с того момента, когда она впервые увидела их вместе в доме Сэмюела на Пёрчейз-стрит. Прошло тринадцать лет с той выпитой вместе чашки чая. Сэмюел сказал ей тогда:
— Мне доставляет удовольствие принять друга кузена Джона, мисс Смит. Переезжайте в Бостон, и мы устроим вечеринку с чаем.
Да ведает Бог, он сдержал свое обещание, превратив бостонский порт в огромную чашу холодного чая.
Она посмотрела на мужа, оживленно беседовавшего с Сэмюелом о конфедерации и постоянном союзе, что Бенджамин Франклин предложил обдумать членам Конгресса. Оба Адамса одобрили выдвинутую структуру, одобрил ее и виргинец Томас Джефферсон, но утверждал, что план напугает «робких членов». Абигейл поняла, что, как полагают Джон и Сэмюел, статья о конфедерации могла бы пройти незамедлительно. Даже не обеспечив безупречного правительства, она, по меньшей мере, определила бы рамки, в которых у колоний появилась бы возможность для эксперимента. Из разговора она также поняла, что они оба полны решимости не покидать следующей сессии Конгресса до утверждения независимости Америки и сформирования центрального правительства.
— Но такого, какое мы сможем защитить, Сэм, — сказал Джон. — Сейчас же все, что мы имеем, это пакетботы и шлюпы, построенные людьми вроде Джона Хэнкока и Исаака Смита. Как мы можем быть независимыми и обороняться, не построив военных кораблей, не оснастив их пушками, чтобы отогнать огнем британцев?
Сэмюел повернулся к Абигейл и сказал, дружелюбно улыбаясь:
— Твой муж способен убедить любого. Он хотел, чтобы Джордж Вашингтон командовал войсками. Не могу припомнить, как долго он обрабатывал меня. И был прав. Теперь он добивается создания военно-морского флота. Я не слышал, чтобы кто-то в Филадельфии говорил о строительстве флота. Но ты что-то знаешь, Абигейл?
— Да, кузен Сэм. У нас будет военно-морской флот. Именно поэтому я мирюсь каждый раз с четырехмесячным отсутствием Джона, в одиночку заботясь о ферме и семье.
Едва Джон успел уехать на конференцию в Уотертаун до отъезда в Филадельфию, как батрак Исаак заболел дизентерией. Его доносившиеся с чердака стоны говорили о такой острой боли, что Абигейл, Сюзи и Пэтти стали по очереди ухаживать за ним. Через два дня сама Абигейл слегла в постель с тяжелым приступом. Увидев, как плохо ее матери, Нэб спросила:
— Мама, не послать ли за папой в Уотертаун? Ему важно знать, как серьезна твоя болезнь.
Абигейл немного подумала.
— Он мне нужен, Нэб, но боюсь вызывать его в Брейнтри. Эпидемия распространяется. Дай мне индийское лекарство и вскипяти для меня в молоке корни тутовника.
И болезнь отступила. Но едва Абигейл поднялась на ноги, как свалилась Сюзи. Абигейл удалось уговорить соседей перенести Сюзи в сторожку, но через несколько часов заболел Томи, а за ним Пэтти. За несколько дней из здорового, кровь с молоком мальчика Томми превратился в тощего, вялого. Пэтти становилось все хуже. Вскоре у нее появились пролежни и гнойные язвы. Дизентерия была настолько острой, что не представлялось возможным содержать в чистоте ее тело и постель. После каждого посещения ее комнаты Абигейл едва сдерживала позывы к рвоте.
Ферма стала подлинным лазаретом. В каждой кровати лежал больной. Так было у всех соседей: полагали, что ребенок миссис Рэндалл уже не жилец, тяжелобольные лежали в доме Белчера, Брэкетта и Миллера, преподобный мистер Грей находился при смерти, а преподобный Уиберд еле дышал.
Эпидемия докатилась до Уэймаута. Никто не знал ее причину. Доктор Коттон Тафтс ухаживал за больными, пока не свалился сам. Известие, что слегла ее мать, заставило Абигейл выехать в Уэймаут. Бетси и Феб обладали опытом медицинских сестер, но они валились с ног от усталости, день и ночь обслуживая заболевших.
Каждый день Абигейл металась между Брейнтри и Уэймаутом, проводя многие часы с Томми и другими детьми, затем ехала в фаэтоне, чтобы подменить Феб, дать ей возможность немного поспать. Томми поправился.
Он быстро располнел, и его глаза заплыли. А в Уэймауте мать Абигейл таяла на глазах, несмотря на то что Коттону Тафтсу удалось получить из Виргинии для лечения плоды опунции.