они вышли на перрон, побежали к будке.

Дед Егор раньше работал стрелочником. Приказу оккупантов

явиться на работу он не подчинился. Тогда за ним

пришли свои железнодорожники и уговорили.

Дед был очень рад приходу внука и его товарища. И солдат-

часовой тоже почему-то улыбнулся. Может, ребята напомнили

ему дом, семью. Он похлопал по плечу Геню и вышел.

— Определенно, рабочий. Впервые вижу доброго немца,—

сказал Миша.

— Может, даже коммунист,— предположил Геннадий.

Дедушка спросил Мишу, как здоровье мамы, почему не

приходил долго.

— Мама прихворнула, и я не мог никуда отлучиться. Не

сердись, дедушка. А когда мама была здорова, в лес ходили,

за дровами. Мы их продаем, чтобы хлеба купить.

— И не жалко вам леса-то? Лучше почаще приходи сюда,

Уголька всегда добудем.

— Дедушка, а тебе тяжело? Работы много?— заботливо

спросил Миша.

— Э-э-эх, что работа! От работы не тяжело. Тяжко, когда

хлебушек наш увозят. Добро наше. А ты стоишь, да еще и

Зсленую улицу им даешь... Да что говорить!—дед махнул ру-

кой.—Пойдем лучше покажу, где уголь-то...

По дороге домой ребята то и дело посматривали по сторонам:

искали подходящее здание для осуществления своих

замыслов. У недостроенного кинотеатра Миша схватил Геннадия

за руку.

— Здесь!

— Мишка! Ты гений! — в восторге закричал Геннадий.

— Тише ты, тоже мне, не соображаешь, что ли. Давай

лучше посмотрим, как на него забраться.

Присмотрелись, увидели сложенный пирамидой кирпич.

Очень кстати! Легче будет взбираться на стену.

Пришли домой и сразу же принялись за работу: что-то резали,

клеили, писали, шептались.

Николай Иванович — он два дня болел и был дома — за метил

странное поведение ребят. ≪Не натворили бы чего!≫

— Что это вы в сарае пропадаете?— подозвал он Геннадия.

— Да так, делать же нечего...— уклонился от ответа Геня.

≪Ишь ты, не доверяет≫,— усмехнулся Николай Иванович.—

≪Тоже хорошо≫. И вслух добавил:— Смотри, Генка≫

дров не наломай!

— Дядя Коля, а дрова-то сейчас в почете, и наломать

можно!— Геннадий лукаво посмотрел на Николая Ивановича

и вернулся в сарай.

...Ребята остались довольны своей работой.

— Чтобы на самом видном месте! Вот фашисты взбесятся!—

посмеивался Миша.

Друзья аккуратно расстелили полотнище на земле за дровами,

почистили припачканные мелом брюки и вышли из своего

убежища. Геня запер дверь и ключ положил в карман.

— Значит, когда совсем стемнеет, я буду у тебя.

— Договорились.

Недостроенное двухэтажное здание кинотеатра находилось

на высоком месте. Южная — парадная часть — пустовала,

захламленная кирпичом и всяким мусором, а северную,

глухую сторону его, фашисты превратили в склад.

Склад охранялся часовыми днем и ночью. Это усложняло

положение ребят. Да без трудностей ведь и не интересно!

Первая попытка не увенчалась успехом. Ребята долго

всматривались в темноту, в маячившую фигуру фашиста с автоматом,

и никак не решались перебраться через дорогу.

Улучив удобный момент, Геннадий пополз на четвереньках,

зорко глядя на здание кинотеатра. В тот миг, как из-за угла

появился солдат, Голенев слился с мостовой. Часовой снова

скрылся за угол, а Геннадий неожиданно вернулся назад.

— Что-то струсил я,— виновато прошептал он Мише.

— Давай лучше высчитаем, сколько времени затрачивает

часовой, пока обойдет три стороны,— предложил Миша.

— Давай,— согласился Геня. Почти одним дыханием они

считали до ста тридцати—ста сорока, но в ту ночь так и не

решились перебраться к кинотеатру.

Вторая ночь показалась ребятам темней вчерашней, небо

заволокло тучами, ветер нагонял мелкий дождь. Ну, что ж!

Это им на руку.

Первым к театру пробрался Миша. Вот он скрылся в здании,

выглянул в окно. Геннадий, дождавшись, когда часовой

завернул за угол, побежал, низко пригнувшись к земле.

Некоторое время ребята стояли в нерешительности. Стоило

часовому свернуть за угол, как Миша начинал считать. Счет

он доводил до 150 и, когда гитлеровец был рядом с ним, за

стеной, начинал снова. Высчитал. За эти ≪сто пятьдесят≫ можно

было взобраться наверх. Осторожно влезли на стену, легли

на ней, потом растянули материю и, спустив ее, начали

класть камни. Тихо, без единого стука. Стук, даже глухой,

привлечет внимание часового. Но Миша сплоховал. Камень

вырвался из задрожавшей руки и полетел на землю. Ребята

не дыша прижались к стене, потянув к себе кусок материи,

чтобы спрятать белевшие в темноте буквы.

Часовой наткнулся на камень, которого раньше здесь не

было, зажег фонарик, внимательно посмотрел вверх, заглянул

внутрь здания и, ничего не заметив, пошел опять размеренным

шагом. Чтобы рассеять его подозрительность, ребятам

пришлось долго лежать неподвижно. Занемели руки и ноги.

Наконец неслышно положили на материал еще несколько

камней, так же неслышно спустились на землю.

...Ранним утром Голубев возвращался с дежурства — он

работал истопником в гитлеровском штабе. Внимание привлек

народ, собравшийся на углу Советской улицы. Люди

оживленно разговаривали, а тем, кто подходил впервые, показывали

на здание кинотеатра.

Николай Иванович ахнул от неожиданности. Лозунг на

ярко-красной материи призывал: ≪Ставропольцы, боритесь с

врагом! Гитлеру капут!≫ Он увидел, с какой злобой сорвали

лозунг два солдата, заметил в толпе Геннадия. Вид у Геннадия

был торжествующий. ≪Он!≫

Николай Иванович подозвал его, взял за руку.

— Идем.

Когда они скрылись за углом, Николай Иванович остановил

Геннадия.

— Ты?

— Я и Миша.

— Так, ясно... Крутился-то зачем в толпе? У тебя же в

глазах всякий прочтет, кто это сделал. Вообще-то молодцы,—

неожиданно улыбнулся Николай Иванович.— Не рискуйте

только больше. А листовки ты видел?

— Я их раск... я о них рассказывал кое-кому,— вывернулся

Геннадий. Про себя подумал: ≪Не скажу же ему, что и листовки

расклеивал, еще хвастуном сочтет≫.

Дома Геннадий уселся за стол, вырвал из тетради лист

бумаги, взял химический карандаш. Задумался. Медленно

вывел первые слова: ≪В подпольную комсомольную организацию.

От ученика седьмого класса Голенева Геннадия Ивановича

≫. Погрыз кончик карандаша. Снова склонился над столом.

≪В нашем городе враг. Мы боремся с ним. И в такое время

я не нахожусь в рядах комсомола! Я обещаю быть стойким,

честное слово! Я борюсь и буду бороться, как умею. А

придет время, прошу вас, товарищи, назвать и меня членом

великого Ленинского комсомола. Г. Голенев≫.

Геннадий перечитал.

— Что ты там сочиняешь?— услышал он вопрос матери.

≪Скажи ей, опять забеспокоится. Лучше не скажу≫.

— Да, так. Из-за гитлерюг этих и писать разучишься.

Геннадий поднялся по лестнице на чердак, осмотрелся.

Увидел в самом углу треснувшую балку, засунул в нее заявление...

НА ЛЫСОЙ ГОРЕ

После бомбежки советские самолеты легли на обратный

курс. В небо поднялись вражеские истребители. Завязался

бой. Геннадий сидел на крыше, подняв голову вверх. Машина

с черной свастикой начала падать, оставляя за собою дымный

хвост.

— Фашист горит! Наш победил!— кричал тогда Геня не

помня себя.

Но однажды сбили советский самолет. Он упал далеко за

городом, Геннадий помчался к Вадиму.

— Вадим, там,— Геннадий махнул в сторону Лысой го*

ры,— наш самолет упал. Бежим.