До начала занятий в школе оставалось ещё больше часа, но сидеть дома стало почему-то тошно. Мать озабоченно всматривалась в его хмурое лицо и даже предложила поставить градусник, но он молча отмахнулся и, наскоро позавтракав, взяв папку с книгами, вышел из дома.

Хмуро брёл Женька по школьному парку, разгребая ногами опавшие листья. Один из них — багрово-красный лист рябины — привлёк его внимание. Он нагнулся, поднял его, повертел в руках. На память пришли строчки Есенина:

Вот и его душу ничего не может согреть. Осень на земле и осень в душе, осень с её серыми, низкими облаками. Женька взглянул вверх и криво усмехнулся: нет, облака не соответствовали его настроению. На небе было всего одно-единственное облачко с розоватыми, окрашенными утренним солнцем краями. Облачко с розовой каймой — это уже образ! Первая строчка сложилась быстро:

Женька несколько раз повторил её вслух — неплохо звучит! А дальше что? Ах, да, он думал, что облака на небе и облака в его душе. Пожалуй, вот так:

Над хмурою или над грешною землёю? Пожалуй, «над хмурою» больше соответствует его сегодняшнему настроению, а «над грешною» красивее звучит. Впрочем, это можно оставить на потом. Сейчас нужно подобрать вторую строчку. Какая рифма к слову «облака»? Закат? Войска? Пока? Далека? Впрочем, и это тоже можно потом, а сейчас нужно бы записать эти три строчки, чтобы не забыть. В классе, наверное, ещё никого нет, никто ему не помешает минут пятнадцать.

Женька торопливо зашагал к школе. От его пасмурного настроения не осталось и следа.

Техничка в школе встретила его, как обычно, ворчанием:

— И чего дома не сидится? Рано ещё, нет никого.

Но в школу пропустила.

Женька широко распахнул дверь в свой класс и, удивлённый, остановился. У окна сидела незнакомая девушка. Женька видел только её спину и две светло-серые (верно, пепельных, — мелькнуло у него в голове) косы, бегущие к поясу. Видимо, почувствовав его пристальный взгляд, а может быть, просто услышав, как открылась дверь, девушка обернулась, и в груди Женьки что-то дрогнуло, словно её большие синие глаза заглянули ему глубоко в сердце. Надо лбом её волосы закрутились в пышные колечки. «Облако!» — подумал Женька. Он сделал полупоклон в её сторону и проговорил:

— Девушка, где вы достали этот кусочек облака для своих волос?

Глаза девушки сузились, похолодели, точно сразу превратились в кусочки льда.

— Очевидно, там же, где и вы своё нахальство.

— То есть? — растерялся Женька, получив неожиданный отпор. — Простите, я не понял вас.

— Чего ж тут непонятного, — все так же холодно произнесла девушка. — Мои волосы и ваше нахальство — это дар природы.

Женьке очень хотелось ответить что-нибудь умное и, может быть, едкое, но нужные слова не приходили, а девушка снова безразлично отвернулась к окну.

— Простите, вы — новая ученица?

— Как это вы догадались?

В ответе явно слышалась насмешка, но Женька на сей раз решил не обращать на это внимания.

— Видите ли, заочно мы уже знакомы. Ведь вы — Нина Чернова, не правда ли?

Женька решил пустить в ход все свое обаяние и вежливость, на какие только был способен, он даже изобразил на лице улыбку, которая — он знал — так шла ему, но девушка даже не повернулась, а ее ответ снова ничего приятного Женьке не доставил:

— Я ничего не имела бы против, если бы наше знакомство так и осталось заочным.

«Колючая девица, — подумал Женька, — но… симпатичная».

— Простите, Нина, примирительно произнёс он, — не кажется ли вам, что ссориться нам ещё рано? Ведь вражда — это почти всегда последствия неудачной дружбы.

— А не кажется ли вам, — резко повернулась к нему девушка, — что вы чересчур назойливы?

Ответить Женька не успел: в класс шумно ворвался Серёжка Вьюн. Прямо с порога он метнул сумку с книгами по диагонали через весь класс на последнюю парту.

— Здравствуй, Нина! Женька, привет!

Он перепрыгнул через стул, оказавшийся на его дороге, и подошёл к ним:

— Вы что сентябрём выглядите? Или уже поцапаться успели?

Оба промолчали. Женька только искоса посмотрел на Серёжку, а Нина по-прежнему смотрела в окно, словно разговор совсем не касался её.

— Да вы что молчите-то? — рассердился Сережка, но его внимание отвлек другой ученик, вошедший в класс. — A-а, не хотите говорить, как хотите. Привет, Витек!

Класс постепенно начал заполняться. Женька сел на свою парту, время от времени искоса поглядывал на Нину, но её уже окружили подруги, и оттуда доносились оживлённые возгласы и взрывы весёлого смеха.

«Не на мой ли счёт проезжаются?» — тревожно подумал Женька и попытался по обрывкам, долетавшим до него, уловить смысл разговора. Нет, судя по всему, девчата вспоминали о работе в колхозе, и Женька невольно удивился, как быстро Нина вошла в их семью, словно училась вместе со всеми с первого класса.

Быстрой походкой вошла Ира Саенко, комсорг класса. В руках она держала свёрнутый в трубку лист плотной белой бумаги. Её появление вызвало бурю выкриков:

— Ура! Новая «колючка»!

— Кого прохватили?

— Иринка, покажи!

— Сейчас, сейчас, ребята! Потерпите минутку! Серёжка, быстро за молотком и гвоздями!

— Пулей лечу!

Обрадованный Серёжка — раз его послали за молотком и гвоздями, значит, не его сегодня протащили в «колючке» — в два прыжка оказался за дверью.

— Да не теребите, ребята, сейчас повешу!

Но кто-то уже выдернул свёрток из рук Ирины, передал другому, тот — третьему, и газета, как большая белая птица, запорхала по классу.

— Изорвёте! Отдайте! Разыгрались, малыши!

На помощь Иринке пришли девчата, их было раза в два больше, и газета после шумной возни возвратилась к комсоргу, немного помятая, но целая.

— Вот и я! — влетел с молотком Серёжка. — Давай прибью!

Наконец газета была повешена на своё место, и возле неё сгрудились почти все ученики класса, остались сидеть за партами только Нина и Женька, своим внешним равнодушием хотевший показать, что он выше мелкого интереса.

Но любопытство одолевало, и Женька, выждав немного, чтобы не уронить своего достоинства, медленно вылез из-за парты и подошёл к окружившим газету ребятам. Перед ним расступились.

В центре стенгазеты, гвоздем номера, были две карикатуры. На одной из них возле вагона, из которого выглядывали улыбающиеся мордочки ребят, изображен человек, согнувшийся почти вдвое и державшийся за грудь, на второй — этот же человек под баскетбольным щитом с мячом в руках. Еще не читая подписи, Женька понял, что объектом «колючки» на сей раз был он.

Кровь бросилась ему в лицо, и, чтобы скрыть краску, он почти вплотную приблизился к газете. Там было написано:

Женька круто повернулся. Все смотрели на газету, на классную доску, в сторону, куда угодно, только не на него. Одна Ира Саенко, вызывающе вскинув голову, смотрела прямо ему в глаза.

— Глупо, — проговорил Женька.

Высокий, звенящий голос, готовый вот-вот оборваться, показался ему чужим и противным.