Ольгу Федоровну, безучастно следившую за разговором, взорвало. Ладонью об стол — звякнули стаканы.

— Не дури, Зинаида! Мотоцикл у него, говорят, без номера! Мыслимое ли это дело! А вдруг натворил чего.

— В Алге он живет… В Алге! Чего вам еще от меня надо? Больше я ничего не знаю. Ничего! Оставьте меня в покое!

Бычков и Матасов осторожно вышли. Усаживаясь в машину, они слышали, как мать ласково успокаивала дочку.

Теперь солнце било прямо в ветровое стекло, на ухабинах в кабину забрасывало пыль, и Бычков торопился миновать проселок и выбраться на асфальт. Прилаживая солнцезащитный щиток, он спросил у Михаила Михайловича, не показалось ли ему странным поведение Зины. Нервная она какая-то, натянутая, как струна; ничего особенного вроде и не спрашивали, а на тебе — чуть ли не истерика.

Матасов согласился, что все это, действительно, очень странно, и у него, Матасова, сложилось такое впечатление, что девушка все время ждала каких-то других вопросов, которых, быть может, боялась больше всего.

— Видимо, в Алге выясним, что к чему, ждать недолго осталось, — сказал Бычков, и в голосе его Михаил Михайлович уловил скрытую надежду.

— Думаешь, он? — спросил Матасов.

Игорь Алексеевич неопределенно пожал плечами. Восстанавливая в памяти события прошедших часов, он старался не упустить ни малейшей подробности из тех немногих документов, с которыми их утром познакомили в райотделе милиции. Сейчас перед встречей с владельцем черного мотоцикла в Алге эти подробности представились ему крайне необходимыми и важными.

Так что же там было?

Вот, словно до сих пор перед глазами, несколько фотографий… Среди них одна с ясными отпечатками протекторов шин мотоцикла на обочине дороги. Заключение: отпечатки протекторов шин принадлежат мотоциклу с рабочим объемом двигателя до 250 кубических сантиметров. Другое заключение — теперь уже судебно-медицинской экспертизы — потерпевший скончался в результате перелома основания черепа.

Кое-какие любопытные детали содержал протокол осмотра места происшествия. В нем, в частности, говорилось, что следы мотоцикла в трех метрах от трупа уходят с проезжей части дороги почти под прямым углом вправо, в кювет, что на месте остановки мотоцикла надломлены и помяты ветки кустарника, а на одной из них — тоже надломленной — бурое пятно, оказавшееся кровью.

…Милицейская «Волга» мчалась по тракту, обгоняя вереницы попутных машин. У въезда в Алгу Бычков сбросил скорость.

Кулгожу Бурлубаева, участкового уполномоченного, они разыскали на току. Он стоял возле груженной зерном машины и что-то выговаривал шоферу, то и дело указывая рукой на прорехи в брезентовой палатке, прикрывавшей кузов.

— Слушай, ты знаешь Алима? Лет восемнадцать-двадцать, живет здесь, в Алге, собственный мотоцикл у него…

— А как же! Есть такой. Месяца три как купил, но прав до сих пор не имеет.

— Ну и отлично. Оставь на время свое хозяйство и едем с нами.

...Дом стоял в глубине двора. На шум машины к калитке вышел пожилой мужчина в майке и выгоревшей шляпе, и руки его большие, изборожденные морщинами, почерневшие от времени и земли, яснее всего говорили о том, что многие годы им приходилось и пахать, и сеять, и косить.

— Вы — отец Алима? — спросил Михаил Михайлович.

— Да, Алим мой сын.

— Покажите, пожалуйста, ваш мотоцикл.

— Проходите. — В спокойных выцветших глазах мужчины не отразилось ни удивления, ни тревоги, и эта невозмутимая уверенность свидетельствовала о чистой совести: мотоцикл на месте и документы на его покупку тоже имеются.

— Под замком он в сарае стоит. Купил сыну, а прав у него нет. Так и не ездит никто…

— А Алим-то дома сам? — спросил Бычков.

— Дома.

— Чего же он не показывается? Позовите его, он нужен.

Хозяин направился к дому, а Игорь Алексеевич вышел за ограду на улицу пригласить понятых. Ржаво скрипнули петли, дверь дощатого сарая отворилась.

— Странно, очень странно, — Михаил Михайлович повернулся, взглянул Алиму прямо в лицо. — Так где же ваш мотоцикл, Алим?

Худощавый юноша, коротко стриженый, чуть заметно двинул рукой: «Там он, под дровами».

— А почему вы спрятали мотоцикл?

— Спрятал, чтобы не ездить… Я даже бензин слил… Прав-то у меня нет…

— Выходит, сам от себя прятал, — заметил Бычков. — не доверяешь, выходит, себе. А это плохо. Такому человеку глотка спиртного достаточно, чтобы голову потерять.

— А я не пью, совсем не пью. Отец не разрешает. У нас в семье строго насчет этого…

— Все мы не пьем, — вздохнул Бычков. — Сейчас посмотрим, сколько ты намотал на спидометре… Если, конечно, он у тебя в порядке.

Спидометр показал чуть ли не восемьсот километров — Алим пояснил, что на спидометре уже было около ста километров, когда он покупал мотоцикл, а остальные — чего греха таить! — наездил по поселку вечерами, когда улицы были безлюдны, ему никто не мешал учиться водить, да и сам он со своим мотоциклом тоже не был помехой ни сельчанам, ни транспорту.

Михаил Михайлович составил протокол, посоветовался с Бычковым и Бурлубаевым — не упущено ли чего — и прочитал его понятым. В протоколе, как и положено, указывалось, где, когда, кем, в присутствии кого была произведена выемка мотоцикла, не имеющего номерного знака. И еще Матасов посчитал не лишним записать в протокол: «На переднем крыле мотоцикла обнаружены царапины, происхождение которых его владелец не мог объяснить».

— У вас есть замечания, дополнения к изложенному? — обратился Михаил Михайлович к понятым.

— Нет, у меня нет… — ответила женщина, и, взглянув на Алима, виновато опустила глаза.

— А у меня есть. — Дородный, седеющий мужчина достал из портфеля очки, неторопливо протер их и попросил у Матасова протокол. — Вот здесь… Вы пишете: «Мотоцикл обнаружен в надворном сарае под грудой рубленных веток.»

Все это так. Его, действительно, обнаружили там, но я вас прошу подчеркнуть, что хозяева не только не препятствовали поиску мотоцикла, но более того, по первому требованию указали, где он находится и открыли сарай.

— Хорошо. — Михаил Михайлович внес замечание в протокол.

Подписали.

Во двор между тем набралось народу — соседи, знакомые… Любопытно ведь, ни с того, ни с сего — милиция!

Как? Что? Почему? Каждый, кажется, вполголоса норовит высказать свои соображения и догадки, а шум — хоть святых выноси.

— Хотел поговорить с тобой, да, видно, тут не получится. Пойдем в машину, — сказал Бычков, и Алим молча направился за ним к «Волге».

Игорь Алексеевич поднял стекла — так тише.

— Что же ты права до сих пор не получил? Месяца три, как купил, так ведь?

— Да, купили в апреле. Одни раз сдавал — не получилось. Собираюсь снова…

— Водишь хорошо?

— Научился.

— Небось и по тракту гоняешь?

— Нет, там не езжу. В селе только… Когда учился, а потом поставил и все.

— Не ездишь, значит. Не ездишь… — Бычков задумчиво посмотрел на юношу.

— А что с носом у тебя? Где поцарапал?

Алим машинально притронулся к переносице, словно желая убедиться, что старая, уже затянувшаяся ссадина до сих пор не исчезла с лица.

— Да, это так… Выпил в Алма-Ате на автовокзале, упал с лестницы. Пропахал носом… — Он попытался улыбнуться, но улыбка не получилась.

— Напиши объяснение, как это было. Вот тебе бумага, ручка — пиши.

— А как писать? — тихо спросил Алим.

— Так и пиши… По существу заданного мне вопроса о происхождении ссадины на лице могу пояснить следующее… И далее о том, что случилось на вокзале, и когда. Ничего мудреного.

В машину сел Матасов, сказал, что здесь все закончено — копия протокола выемки вручена хозяину дома, и изъятый мотоцикл передан на хранение участковому уполномоченному Бурлубаеву.

— А тут без тебя разговорились, — сказал Бычков. — Видишь, у Алима ссадина на переносице? Оказывается, на автовокзале упал на лестнице. Пишет объяснение.

— Повезло ему, — заметил Михаил Михайлович. — На этих ступенях шею сломать можно, а он царапиной отделался, словно на сучок напоролся.