По итогам состоявшихся прений члены Политбюро приняли решение, в определенной мере устраивавшее чекистов.

Прежде всего, они подтвердили свое же решение от 1 марта (которое оставалось невыполненным — А. З.) об отпуске специального кредита на приобретение военно-хозяйственного довольствия для всего штатного состава ГПУ. Далее признавалось необходимым незамедлительно увеличить оклады сотрудникам, приравняв их к окладам работников производственных предприятий, к ставкам рабочих. Принципиально важным являлся пункт четвертый постановления Политбюро. Он гласил, что Центральной бюджетной комиссии предлагалось ни в коем случае не сокращать кредит на секретные расходы, т. е. расходы на содержание секретных сотрудников, наем конспиративных квартир, иные оперативные расходы. Сумма кредита определялась в 10 миллионов довоенных рублей[486].

В итоге реальное материальное положение сотрудников несколько улучшилось. Но ненадолго, так как инфляция и повышение денежного содержания другим категориям советских служащих (включая и военных) вновь поставили чекистов на грань выживания. Докладывая в Политбюро свое видение ситуации, Ф. Дзержинский констатировал факт нового сокращения сметы ОГПУ и в связи с этим прогнозировал упадок в работе органов госбезопасности. Несмотря на плохое состояние своего здоровья, он категорически настаивал на отмене постановления Политбюро о предоставлении ему отпуска в срочном порядке, ввиду неотложности решения задач в сфере материального положения сотрудников и финансирования всей деятельности ОГПУ[487].

Вместе со всеми чекистами в сложном положении оказались и работники особых отделов. Даже в столичном военном округе возникали серьезные проблемы со снабжением, включая и вещевое довольствие. Одним из моментов, неблагоприятно отразившихся на деятельности особых органов ОГПУ в МВО, явилось отсутствие военного обмундирования для оперативных сотрудников. «Находя невозможным заставлять сотрудников успешно работать среди войск в штатском платье, — докладывал Г. Ягоде начальник ОО МВО Л. Мейер, — прошу соответствующих указаний»[488].

Лучших результатов в лоббировании своих интересов достигло военное ведомство, которому удалось добиться с 1 октября 1924 г. новых тарифов оплаты комсостава. Соответственно, денежное довольствие особистов вновь резко упало по сравнению с военнослужащими курируемых ими частей[489].

Положение особистов лучше всего видно при сопоставлении ставок окладов. Так, на декабрь 1924 г. командир корпуса получал 143 руб., начальник штаба — 122 руб., а начальник особого отдела — только 68 руб. На низовой ступени соотношение было примерно аналогичным. Если военный комиссар полка имел зарплату 93 руб., то полковой уполномоченный особого отдела — на 20 руб. меньше. При этом сотрудники особых отделов не получали ни личных, ни семейных продовольственных пайков[490].

Несмотря на указанное выше решение Политбюро от 18 мая 1922 г., смета на секретные расходы реально сокращалась ввиду инфляции. Заместитель начальника Особого отдела ОГПУ Р. Пиляр констатировал в конце 1924 г., что сокращение произошло почти на 12 %[491].

В своей докладной записке Р. Пиляр привел во многом типичный случай, когда начальник особого отделения одной из дивизий вынужден был продать на рынке имеющуюся при отделении лошадь и коляску для того, чтобы на вырученные деньги иметь возможность продолжать дальше весьма важную агентурную разработку[492].

Наркомат финансов, да и ЦК РКП(б) видели в дальнейшем сокращении штатов органов госбезопасности практически единственный выход для некоторого улучшения материального обеспечения сотрудников.

Несколько ранее Ф. Дзержинский просил наркома финансов о поднятии денежного содержания своих подчиненных. Но ответа он не получил, поэтому поставил перед Политбюро вопрос о создании специальной комиссии, предлагая ввести в нее председателя Центральной контрольной комиссии В. Куйбышева, наркома финансов Г. Сокольникова и его как председателя ОГПУ[493].

А с мест продолжали идти тревожные сигналы. Вот, к примеру, что сообщал Северо-Кавказский крайком РКП(б): «В результате дороговизны, полной необеспеченности, максимальной загрузки и ничем не нормированного труда наблюдается тяга на другую работу, стремление вовсе уйти с работы в органах ОГПУ. Это стремление объективно маскируется различными доводами — болезнью, переутомленностью, отсталостью, необходимостью продлить образование и прочее. Но корни его в действительности кроются в материальной необеспеченности»[494].

Возможность исправить положение виделась руководству ОГПУ в кардинальном решении вопроса — в приравнивании сотрудников органов государственной безопасности к военнослужащим РККА во всех отношениях. Поэтому 31 марта 1927 г. на расширенном заседании Коллегии ОГПУ было признано необходимым повторно поставить этот вопрос в высших партийных и государственных инстанциях.

Для нашего исследования важно, что все присутствовавшие на заседании поддержали предложение «считать настоятельно необходимым уравнять ставки особистов и комсостава»[495].

Сотрудников особых отделов выделили в силу того, что именно они находились в худшем, по сравнению с другими работниками ОГПУ, положении.

При всей очевидности отрицательных последствий затягивания решения данного вопроса, он был поставлен руководством чекистского ведомства лишь в августе 1934 г. Тогда Г. Ягода направил И. Сталину проект положения об НКВД СССР, где в статье одиннадцатой говорилось: «Сотрудники народного комиссариата внутренних дел СССР, имеющие прямое отношение к военной и секретной работе, приравниваются с утверждения списка их народным комиссаром внутренних дел СССР по правам и обязанностям к лицам, состоящим на действительной военной службе»[496].

В качестве некой компенсации отсутствия прав на получение вещевого и иного довольствия, равных с военнослужащими РККА и Флота, в 1927 г. приказом ОГПУ вводились знаки различия для сотрудников органов госбезопасности в целом и особистов в частности. Причем чекисты получили право носить достаточно высокие знаки различия. Так, например, начальник Особого отдела ОГТТУ имел четыре ромба, что соответствовало знакам различия командующего округом. Руководители особых отделов военных округов, корпусов и дивизий носили лишь на один ромб меньше, чем командиры обслуживаемых ими соединений и объединений[497].

На фоне не соответствующего реалиям жизни уровня оплаты труда и всех видов довольствия, руководство всячески стремилось укреплять морально-политический дух чекистов. В преамбулах приказов и иных документов присутствовали постепенно складывающиеся стереотипные характеристики, такие как «солдат партии», «защитник завоеваний революции», «сознательный работник» и т. д.

Особо следует отметить приказы, посвященные юбилеям органов госбезопасности. В них работа ВЧК — ОГПУ неизменно оценивалась не иначе, как спасательная для Советской власти. «Расчищая поле для строительства социализма, — указывалось в приказе № 251 „О X годовщине ВЧК — ОГПУ“, — десять лет без перерыва, днем и ночью, без отдыха и срока, работает ЧК, не щадя ни врага, ни себя»[498].

Чекистам прививалась мысль, что они — особая каста, единственно надежная опора правящей большевистской партии. Все это, безусловно, влияло на формирование ментальности сотрудников, на совокупность их идей и интеллектуальных установок, умственных привычек и верований[499].