— Скажите, — Леся не проявляла никаких признаков растерянности, — а «фондю» пишется через «а» или через «о» и в каком словаре все это искать?

— Спросите у вашего редактора, — ответил телеведущий.

Девочка обиженно отошла.

— Вместо таких журналистов на пресс-конференции можно присылать факсы с анкетными вопросами, — возмутилась я.

— Да, но радуйтесь, что Вы не на ее месте. Работали бы Вы в таком издании, задавали бы точно такие же вопросы. А если Ваша газета напечатает все, о чем мы здесь говорили, я очень удивлюсь. В столичных медиа это невозможно.

— Не кажется ли Вам, что уровень журналистов, как и общий уровень образованности в обществе, резко снизился в последние годы?

— Эта проблема всегда была и всегда будет. Я не люблю пессимистических прогнозов.

Я вспомнила, как однажды учительницу украинской литературы заменяла учительница русской — Эвелина Степановна, которая запрещала нам произносить ее отчество по-украински, считая, что это «отдает деревенщиной». Темой урока было творчество Леси Украинки, и я до сих пор помню, как Эвелина Степановна, медленно передвигаясь между рядами, бормотала странные слова, для нас звучащие примерно так: «Наибольшим, это самое, перемуществом ее поэзии щитается трагизм женского участия». А когда отличник Костик Гриценко без всякой задней мысли переспросил: «Участия в чем, простите пожалуйста?», учительница поставила ему двойку. Эвелина Степановна была женой начальника районо, поэтому никто не решался с ней спорить, а уж тем более сомневаться в ее профпригодности. Василий Мокрый прав, эта проблема существовала всегда. И не только в журналистике.

Под такими заголовками вышли три самые популярные газеты нашего города — «Подробности», «Документы и аргументы», «Аргументы и подробности» — через двадцать три дня после исчезновения мистера Арнольда. Все они рассказывали об изуродованном трупе полноватого мужчины средних лет, найденном ночью на помойке возле одной из новостроек. На теле не обнаружено никаких документов, а отрезанная голова исчезла. «Ведется работа по установлению личности потерпевшего, — писали газеты. — Существует предположение, что в городе появился серийный убийца».

Что делать, когда за тобой следят

Это ощущение пришло ко мне давно. Еще до того, как в моей жизни появился Агатангел, или, может, уже после? Не помню. Но в любом случае очень давно. Агатангела я обычно ношу с собой. В редакции он никому не мешает, а иногда и помогает избавиться от особенно навязчивых пенсионерок, требующих «напечатать опровержение». В таких случаях Агатангелу достаточно выскочить на письменный стол главного редактора, элегантно почесать за ухом своим эффектным хвостиком — и бабку как ветром сдувает. С тех пор, как Агатангел поселился у меня на плече, мой рейтинг в среде тинейджеров нашего района серьезно вырос. Все они теперь уважительно здороваются со мной и чаще, чем раньше, покупают «КРИС-2». Не знаю, что именно их там интересует, возможно, рубрика Олежки Травянистого.

Надеюсь, у меня еще не невроз и не мания преследования. Может быть, ощущение постороннего взгляда не отпускает меня из-за того, что Агатангел всегда со мной — но, с другой стороны, я привыкла к нему настолько, что иногда просто не замечаю. Не исключено, что причина моих мучений кроется в манере Агатангела очень внимательно следить за каждым моим движением и ни на минуту не выпускать меня из поля зрения. А может быть, в том, что его глаза поблескивают в темноте, похожие на огоньки включенного видеомагнитофона, и временами кажется, что их мерцание сопровождается тихим шорохом, как бывает при перемотке видеокассеты. Возможно, это всего лишь причуды моего больного воображения или переутомленного сознания, но в последнее время я не позволяю Агатангелу спать со мной в одной комнате, и мне немного легче.

Где лучше всего праздновать юбилеи

Празднование выхода 500-го номера газеты решено было провести за городом. Пан Фиалко объявил, что в субботу вечером всех ждет автобус, который отвезет журналистов и мистера Арнольда на базу отдыха «Интерэкстрим». Это одно из самых дорогих и респектабельных загородных заведений такого типа. В назначенное время, кроме сотрудников редакции и мистера Арнольда, появился незнакомый мне человек, к которому пан Незабудко уважительно обращался на «вы» и ни разу не назвал его по имени. Возможно, это был сам Инвестор. Не появился только пан Маргаритко. Снежана Терпужко пришла в длиннющей полупрозрачной греческой тунике, в ярко-красном парике, с довольно скромным доя нее макияжем. Последними прибыли мы с мистером Арнольдом.

Радуясь возможности сдружить наш редакционный коллектив, мистер Хомосапиенс еще в автобусе начал раздавать всем новогодние маски, рассказывать, что нас ждет не просто party, а настоящий карнавал. За две недели, проведенные голландцем в редакции, все успели привыкнуть к его английскому и пытались объясниться самостоятельно, спрашивая у меня только значения отдельных слов.

В банкетном зале было накрыто пять столов, четыре из которых украшало по букве, а пятый — цифра «2»; все вместе они составляли название нашей газеты. Среди алкогольных напитков был большой выбор пива и коньяка, что, по мнению нашего Инвестора (или того, о ком мы в тот вечер думали, что именно он и есть наш Инвестор), должно было бы символизировать удачное сочетание демократизма и аристократизма, лежащее в основе газетной политики. Об этом он сказал на ухо пану Незабудко, а тот озвучил для всех. Стены были украшены увеличенными копиями газетных номеров — сотым, двухсотым, пятисотым. Блюда, заявленные в меню, назывались тоже символично: ветчина «Галицкая автономия», салат «Слава сепаратизму» (вареные креветки, авокадо, соус с белым вином), десерт «Душа москаля» (кусочки сала в шоколаде) и так далее.

Первый тост произнес пан Незабудко.

— Так вот шо, бля, — начал он. — Хочу вам, ребята, пожелать, потомушо такая вот фигня…

Арнольд радостно реагировал на знакомые каждому иностранцу слова в речи пана Незабудко, каждый раз кивая, а иногда даже хлопая в ладоши при слове «фигня», «бля» или «сука».

Пан Незабудко призывал расслабиться и максимально «релакснуть», потому что музон и хавчик кайфовые, компания — просто супер, а жить надо сегодняшним днем, а то завтра может и не настать. «Цум воль!» — обратился он к мистеру Арнольду, поднимая бокал, тот растерянно улыбнулся, но выпил.

Потом он объяснил мне, что голландцы очень не любят немецкий язык, и когда кто-то обращается к ним по-немецки, как правило, обижаются. Эта странная традиция началась у них с того, что во время Второй мировой войны немцы, оккупировав Голландию, массово отбирали у населения велосипеды. С тех пор, когда речь заходит о Германии, голландцы говорят: «Пусть вначале отдадут наши велосипеды». Это, конечно, шутка, уверял мистер Арнольд, но если есть выбор, на каком языке обратиться к голландцу — на немецком или английском, — то немецким лучше не пользоваться.

Под такими заголовками вышли три самые популярные газеты нашего города — «Подробности», «Документы и аргументы», «Аргументы и подробности» — через тридцать дней после исчезновения мистера Арнольда. «В совершении пяти кровавых преступлений сознался безработный гражданин К., — писали газеты. — Его выгнала из дому жена за алкоголизм, и он таким способом решил отомстить всем, кто заходил в подъезд. Злоупотребление алкоголем привело к нарушениям психики преступника, и уже после 100 граммов водки он начинал видеть в каждом прохожем мужского пола любовника своей жены, поэтому бросался на него с ножом. Есть предположение, что ему помогали в совершении преступлений, но К. упорно отказывается назвать сообщников».

Что такое «крыша», или Панько Овочевый

В штатном расписании редакции есть должность автора идеи, фамилия которого указывается на последней странице всех выпущенных нами номеров. Автором идеи у нас работает Панько Овочевый (в личном общении — Лёня), и его в редакции почему-то побаиваются.