— Я понимаю, барон. И несколько месяцев назад принял бы ваш совет. Сестра Саладина осталась бы в караване, султан спокойно бы воевал с дейлемитами или еще с кем-нибудь. — Де Ридфор помассировал виски. — Но сейчас… Паук не один. Кто поручится, что этих монахов не сотня. Или — тысяча, кроме отца Гийома… Они всюду и здесь, и в Европе. Может быть, слушают нас и сейчас. Сдается мне, что мы проиграем войну с Саладином, потому что так хочет брат Гийом, и что Иерусалим падет по желанию брата Гийома.

Де Бриссон ужаснулся, не понимая, как и когда лихой вояка граф де Ридфор, смертельную опасность почитавший чем-то вроде острой приправы к хлебу повседневности, превратился в скулящего щенка.

Но Великий магистр овладел собой и замолчал. Тягостное молчание нарушал только треск масла в светильниках, совершенно уже не нужных, поскольку лучи взошедшего солнца ворвались в залу.

— Барон!

— Да, мессир.

— Езжайте в Тивериаду.

— Сегодня?

— Завтра. Сегодня Его величество подпишет указ о назначении вас командующим на севере.

Барон поклонился. Мессир уже обсудил это с ним.

— Я просил бы разрешения, мессир, теперь оставить вас. Мне необходимо сделать распоряжения относительно имущества моей сестры. Она впала в безумие.

— Хорошо. Да пошлите конвой в Агумон с приказом арестовать брата Гийома. Я не могу этого не сделать, даже если оно входит в его планы.

Когда барон удалился, Великий магистр встал и подошел к окну. Что он там высмотрел? Повернувшись к де Труа, он сказал:

— Вы, очевидно, подумали, что железный де Ридфор опять в седле…

— Признаться, мессир, этого я не подумал: Я не понимаю вашего настроения.

— Я сам не понял. Одно говорю определенно — хочу, чтобы вы остались при мне. Теперь, если угодно, в роли советника.

— Я готов, мессир.

Де Ридфор сел в свое кресло.

— Вы согласились… Мне требуется совет. Вы утверждали, что все происходящее в последние месяцы рассчитано на падение Иерусалима. После ночного конфуза в госпитале святого Иоанна я убедился: вы были правы. И что? Кинуть в бой с Саладином все войска ордена? Или запретить рыцарям Храма участвовать в войне? Я не хочу быть марионеткой в лапах брата Гийома.

— Да, он — воплощение дьявола. Но как бы вы ни решили, Иерусалим сарацины возьмут. И постараются разгромить орден. Нас уже принял поток событий и понесло. А берега слишком круты — не вырвешься. Разве что ниже по течению.

— Звучит расплывчато.

— Под крутыми берегами я разумею недовольство рыцарей Храма, если они увидят, что Великий магистр увиливает от боев с сарацинами. Вас обвинят в сговоре с Саладином. Вас сместят.

— Да, все рвутся в бой, и я эти настроения подогревал.

— По-моему, надо как следует подготовиться к военным действиям.

— Меня тянут как быка на заклание, а вы мне советуете…

— Да, мессир. Да, компания брата Гийома уже столкнула Храм с Саладином, но не будет же этот хитрец махать мечом вместо курда. Нет, блеснет клинок султана. А как отражать такие удары, вы знаете лучше всех… Я думаю, что не следует раньше времени арестовывать брата Гийома. Он так и так потащится за армией и попробует вмешаться в события. Вам выгодно подпустить его к себе.

Ценность его советов известна. Слушая их, вы сумеете пользу извлечь, зная цели монаха.

— Что ж, сударь, вы меня вроде как обнадеживаете.

Граф де Ридфор подумал, что теперь ясно, почему брат Гийом захотел избавиться от шевалье. Однако же всемогущему дьявольскому монаху этого сделать не удалось.

Когда де Ридфор и де Бриссон встретились во дворце Гюи Лузиньянского, барон, улучив момент, ворчливо сказал, что при всех его успехах умный де Труа весьма подозрителен.

— Не нравится он мне, мессир!

— Не нравится… — хмыкнул де Ридфор. — Мне кажется, что его стоит вздернуть на виселице вместо того, чтобы слушать его советы.

Барону пришлось по вкусу мнение Великого магистра. Он явно ожил.

— Да, надо бы… Но не время.

Глава xviii. королевские дары

Новый король Гюи понимал свое положение. Помимо родовых поместий графов Лузиньянских, ему во всей стране подчинялся только трехэтажный нескладный дворец. Королевский трон он счел фундаментом будущего своего величия. Вести о возможном нападении Саладина поселили в его душе предвкушения очень значительных перемен. Войны способствуют укреплению власти монархов. А пока что он покровительствовал искусствам, и его двор стал в Палестине центром веселий. Сюда везли труверов и трубадуров. В старых сирийских банях и у золотых ворот король поселил плясунов и акробатов, кормил их за счет казны, они устраивали представления на площади перед верандой, с которой глашатаи читали королевские указы.

Гюи, подражая своему знаменитому родственнику Ричарду I, стал и сам сочинять. Льстецов хватало. Гюи поспешили вручить венок за «недостижимое» благородство и великолепие одной его канцоны. Под прикрытием развлечений бесконечного карнавала его величество перепробовал всех более или менее миловидных дам, появлявшихся во дворце. Он был похотлив и, играя в прятки, уединялся с дамами в закоулках. Сибилла же, не вникая в его заботы, спокойно сидела на троне и думала о своем: она забеременела.

Ей ужасно нравилось ее новое положение, тем более что растущий живот нисколько ей не мешал. О своем прошлом в монастыре она как будто не помнила. Видя ее равнодушие ко всякой политике и делам управления Палестиной, никто к ней не лез в фавориты. А праздники она обожала и жила, как растение, в теплой атмосфере безобидного блеяния и куртуазного сюсюканья.

Когда королеве доложили, что некая госпожа Жильсон хочет с нею увидеться наедине, она решила, что это — очередная бедняжка с разбитым любовью сердцем. Сибилла считала себя доброй и старалась не отказывать в поддержке тем, кто обращался за ней. Свой будуар она считала идеальным для подобных бесед. Он был загроможден предметами восточной роскоши, как кладовая. Но королева не терпела критики своих представлений о прекрасном. Войдя в будуар, госпожа Жильсон остолбенела. Подобного она не видела даже в мусульманских лавках в Александрии и Антиохии. Сибилла заметила реакцию гостьи и истолковала ее как восхищение подобием восточной сказки. Она тотчас полюбила гостью.

— Что же вы остановились, идите сюда, — позвала королева.

Она сидела на критской кушетке, стена за ее спиной была убрана тканью с вышитыми золотыми лотосами, и там красовалось распятие, выточенное из цельного куска эбенового дерева.

— Я поражена изяществом убранства, — заявила госпожа Жильсон.

Королева заставила ее сесть рядом и спросила:

— Что вас привело ко мне? Рассказывайте, ваша королева сделает для вас все.

В углу будуара сидели две девицы, делая вид, что вышивают.

— Ваше величество, речь пойдет об интимном. Невинным ушкам ваших юных воспитанниц рановато слушать меня.

Сибилла велела вышивальщицам прогуляться в саду. Те с неудовольствием подчинились.

— Итак? — Сибилла повернулась к гостье.

— Возможно, я расстрою вас, Ваше величество, но поверьте, что мною движет забота о вашей пользе.

— Говорите, сударыня, говорите.

— Давно ли вы видели своего брата Бодуэна? Королева поняла, что разговор пойдет о неприятном, и тотчас превратилась в опасливую беременную тетку.

— Я люблю своего брата, но в последнее время… Что с ним?

— Он жив и здоров, Ваше величество. И быстро растет.

— Быстро растет? — королева нахмурилась. — В его возрасте так и надо.

— Пожалуй, но я хочу говорить о другом.

— Все вы вокруг да около, все чуть-чуть да ничего. Ну же!

— Действительно, чего петлять. Вашего брата нет там, где ему следует находиться.

— А где ему находиться?

— В замке Паронт, как решил государь.

— И где же мой брат, бежал?

— Мне кажется, его выкрали.

— Вот еще… Кто?

— У вас нет врагов?

— Нет, — искренне заявила Сибилла.

— А как вы относитесь к сестрице?