Иордан будет пределом уступок, решил маркиз. Когда колонна обогнула развалины города Галгал, он скомандовал остановку. На плоской вершине холма, возле зеленой рощи, воздвигались шатры с гербами на знаменах. На знамени перед одним из них гордо сверкал герб Иерусалимской династии, перед вторым — герб Монферратского владетеля.

В ожидании событий маркиз призвал к себе управляющего южными наделами для работы, которую не успел закончить до своего отъезда в Яффу. На этот раз он принимал доклад подлеца Боргоново вполслуха. Старик, притворявшийся подслеповатым и беспомощным, явно воровал больше здоровых и наглых управителей. Но не стоило с ним заводиться перед неприятной беседой с Изабеллой.

Вскоре явился Данже с деликатным вопросом насчет причины нынешней остановки. Ее высочество, мол, занервничала.

— Передайте ее высочеству, что я пока не могу ей ответить определенно.

Данже убрался, но вскоре вернулся в роли сопровождающего. Принцесса, перед которой он отпахнул полог, не вошла, а ворвалась в шатер. Гнев сделал Изабеллу еще красивее. Глядя на нее, маркиз подумал, что на ней стоило бы жениться и без видов на королевство.

— Ваше высочество! — встал он.

— Здравствуйте, маркиз!

— Боргоново, — Конрад посмотрел в глаза обманщику. Тот закивал и стал собирать бумаги. Когда старик вышел, Изабелла отослала и Данже.

— Я догадываюсь о причине вашего визита, Ваше высочество.

— Еще бы! Вы ни с того ни с сего останавливаетесь, не известив меня. Впереди неприятель или вам заяц перебежал дорогу?

По длинному, землистому лицу итальянца пробежала тень. Он не привык, чтобы с ним так говорили.

— Я решил, что нам следует поговорить.

— И для этого понадобилось останавливать всю армию?

— Вы сами тому виной, иначе как заставить вас объясниться?

— Вы требуете у меня объяснений?!

— Не придирайтесь к словам, Ваше высочество. Суть в том, что я не понимаю, что происходит.

Изабелла прошлась по шатру, краем платья свалив стоявший на ковре подсвечник, благо он был без свечей.

— Что касается наших отношений и планов, тут все как было ясно, так и осталось. Мы станем супругами и будем добиваться смещения с престола явных ничтожеств — Гюи и Сибиллы.

— Да, но…

— Вы подозреваете меня в намерении отказаться от этих планов или их изменить?

— Но ваша… необъяснимая, чрезмерная холодность… Изабелла всплеснула руками.

— Это ново! Где и когда я обещала вам или намекала на возможность другого общения, кроме делового. Если нам повезет, мы все равно будем жить не только в разных шатрах, но и в разных дворцах.

— Речь ведь шла о другом. Замысел, упомянутый вами, исполнить труднее, чем разгрызть орех. Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что наш замысел может нам стоить голов?

— Никогда не берите такого тона со мною, маркиз!

— Прошу прощения, Ваше высочество. Но мое желание: вполне и постоянно доверять партнеру — законно и разумно. Короче, хочется знать, что у вас все-таки на уме.

Принцесса приложила к губам платок, будто сдерживая себя, и тихо сказала:

— На уме у меня только то, что я вам говорила. А что у меня на душе — не имеет отношения ни к вам, ни к нашему предприятию.

— То есть вы не хотите мне объяснить, что занесло нас сюда? Я не слишком понимал, зачем мы вдруг понеслись со всей ратью к Иерусалиму, рискуя вызвать ненужные осложнения… Но там я все-таки тщился связать концы с концами. А вот с какой стати мы здесь, я понять не в силах.

Изабелла невозмутимо выслушала эту нервную речь.

— Когда-нибудь, маркиз, может быть, очень скоро, вы все узнаете. Обещаю. А пока позвольте мне считать это моим путешествием в глубь собственной души.

Маркиз пробормотал, глядя в сторону.

— Но для столь маленького путешествия потребовались две сотни вооруженных людей и полтысячи лошадей. — Маркиз как будто смирился.

Изабелла вышла из шатра в полной уверенности, что бунт жениха укрощен. Когда она шла к себе, мажордом вдруг ей указал на возок, запряженный парой мулов. Его конвоировали по тропинке, идущей внизу, всадники в красных плащах — люди Конрада. Очевидно, разъезд.

— Выясни, кто это, — сказала Изабелла.

Вернувшись, Данже доложил:

— Это — госпожа Жильсон из Яффы.

Глава xiii. меч ислама

«Меч ислама» не любил роскоши. Но его лошади и оружие были лучшие на Востоке. Пристрастие к ним султан Саладин унаследовал от своего отца, а тот — у деда, вольного пастуха в горах Северной Киликии. И шатер, в который ввели Хасана аль-Хабиба, убранством почти не отличался от прочих шатров, расположившихся четырьмя кругами вокруг. Большую часть воинов возле него составляли телохранители султана.

В шатре полулежали на кошме Саладин и его брат Малек. Между ними находился большой кальян, мундштук коего они передавали друг другу. Спокойствие и умиротворенность обоих были обманчивы. Это была недолгая передышка в скачке, которая началась пять дней назад, когда султан узнал на охоте в верховьях Евфрата, о рейде Рено Шатильонского. Сначала он полагал, что это — обычные пограничные дрязги. Султан хорошо знал, что его западные соседи не расположены менять устроенную мирную жизнь на военные бедствия. Правда, решимость вернуть Иерусалим никогда не покидала Саладина; он думал заняться этим. Но не ранее чем через год.

Все изменило известие о пленении принцессы Замиры. Султан сначала вскочил на коня, а потом уже стал обдумывать ситуацию. С ним были брат и гвардия, набранная в основном из мужчин племени, к которому принадлежали сами Аюбиды. На пятый день скачки стало ясно, что всем необходим отдых, иначе к месту прибудут не воины, а их тени.

Саладин велел раскинуть шатры, добыть овса для лошадей и кальяны для себя и брата. Кальян отыскали только один в харчевне на горной дороге.

Войдя в шатер, Хасан рухнул на колени, коснулся лбом кошмы и замер.

— Подними глаза, предатель, — сказал Малек Нафаидин с холодной злостью.

Визирь приподнялся, но был не в силах смотреть в глаза братьям своей утраченной подопечной.

— Прежде чем тебе сломают шею, все расскажи.

У курдов, как у сельджуков и некоторых степняков, существовал способ казни без крови. Человеку ломали основание черепа. Подобная казнь считалась привилегией высокопоставленных. Ибо в случае непролитая крови душа казненного сохраняла надежду попасть в рай.

Визирь побледнел и подумал, что зря он надеялся на прославленное великодушие Саладина. Впрочем, подробно, толково рассказал о нападении Рено Шатильонского на караван.

— Они отказались взять четыре тысячи золотых? — не поверил Малек Нафаидин.

— Аллах свидетель, слова мои истинны.

— И ты сказал, что сопровождаешь сестру Саладина?

— Да, господин.

— Может быть, это надо было бы скрыть и они не стали бы нападать?

— Они напали бы все равно, господин. Рено Шатильонский искал не денег. Когда я открыл им имя той, которую сопровождаю, я был уверен, что это — щит. Ибо только безумец, по моему разумению, мог пренебречь предупреждением. Но, видит Аллах, назорей вел себя, как безумец.

— Почему он не убил тебя? — глухо спросил султан. — Человек, совершивший подобное, должен был спутать следы, избегая возмездия.

Хасан молчал.

— Твой язык прирос к нёбу?! — воскликнул Нафаидин.

— У меня нет объяснения.

Саладин передал мундштук брату, призывая его успокоиться.

— Так ты говоришь, назорей не хотел, чтобы его имя осталось неизвестным?

— Да, великий.

— Он повторил тебе свое имя, а потом отпустил тебя, для чего? — Султан провел рукою по глазам и продолжил: — Думаю, для того чтобы я как можно скорее узнал, кто похитил нашу сестру. Что это за человек?

— Довольно родовитый, — ответил брат султана.

Он интересовался латинскими рыцарскими обычаями и разбирался в делах крестоносного королевства. С особенным жаром он говорил о Ричарде I, уже заслужившем к тому времени прозвище «Львиное Сердце». Нафаидин утверждал, что это единственный воин Запада, который может соперничать с его царственным братом. Ни Филипп Французский, ни Фридрих Барбаросса, ни, тем более, Леопольд Австрийский с Ричардом не сравнимы.