Однажды за ним пришел служка с вестью, что брата Реми желает видеть приор — барон де Борже.

Приор капеллы принял его в своем светлом кабинете рядом со скрипторием, где монахи переписывали старые книги. Приор был лыс, как коленка, и говорил внушительным басом.

— Вы наверняка не догадываетесь, зачем я пригласил вас сюда, брат Реми. Дело в том, брат Реми, что, как минимум, пятеро братьев, чьи кельи находятся рядом с вашей, сообщили мне, что вы, по их мнению, знаетесь с дьяволом.

Де Труа удивленно поднял глаза.

— Вы, наверное, захотите узнать, чем они это доказывают, — приор почесал свою лысину. — Подозрительным им показалось, что вы не пропускаете ни одной молитвы, не едите скоромного в постные дни и отвергаете винопитие.

— Клянусь ранами Господними, это — страшное обвинение, — попытался улыбнуться шевалье.

Приор не пожелал разделить его веселья.

— Напрасно вы относитесь легкомысленно. В деле есть логика.

— Изъясните мне ее, святой отец.

Барон де Борже снова погладил свою лысину.

— В точном следовании уставу, которое вы демонстрируете, не трудно усмотреть желание отгородиться от братьев.

— Но если братия склоняется к предосудительному поведению…

Брат Реми не желал говорить по душам.

— Я пригласил вас не затем, чтобы вы мне морочили голову. Вы — демагог. Но есть дело для вас. Верховному капитулу требуется достойный рыцарь для выполнения важных и, может быть, тайных заданий. И я решил выставить вас, брат Реми. Мне было бы приятно знать, что именно вам капитул поручает секретные дела, требующие осмотрительности. Потому что они, как правило, чрезвычайно опасны, брат Реми.

Шевалье призадумался.

Вечером шевалье де Труа покинул капеллу. Быстро темнело, и он решил не спешить.

Гизо предложил ночевать в доме его отца. После недавних ливней улицы и площади города превратились в громадные грязные лужи, но шевалье и его оруженосец не слишком перепачкались.

Ворота им открыли с неохотой и после неприятных переговоров. Отец не сразу узнал голос сына, а узнав, не одобрил его появления среди ночи, еще и с рыцарем.

Притом оказалось, что в доме остановился какой-то граф с толпой слуг. Так что господину тамплиеру придется, к сожалению, довольствоваться топчаном в пристройке возле овчарни.

Шевалье спросил, как зовут графа.

— Раймунд Триполитанский, — сказал хозяин.

— В этой дыре? — переспросил шевалье, — Раймунд Триполитанский?

— Город набит рыцарями, — объяснил бондарь, — что-то затевается.

Уснул шевалье не сразу.

Раймунд Триполитанский! Он беспощадно преследовал исмаилитов, его войско разгромило и вырезало до последнего человека их тайную колонию возле Тира. О нем не раз говорил Синан. Он еще жив?

Утром, когда Раймунд с большей частью своей свиты отбыл со двора, де Труа сказал бондарю, что он хотел бы схоронить до лучших времен свои последние полтораста флоринов. И лучшего места, чем этот дом, и лучшего человека, чем домовладелец-бондарь, в городе он не знает. Короче, как бы припрятать здесь денежки? Ведь впереди — опасное дело.

— Это запросто, — молвил бондарь. — Давайте свои монеты, господин. Все будут целы.

— Верю. Но покажи, куда спрячешь.

Хозяину это не очень понравилось, но господин — в своем праве.

— Пойдемте…

Рыцарь капризно облазил весь дом, изучил все ходы и выходы, щели и простенки.

Бондарь злился, но появление из-за пазухи шевалье тяжелого кошеля с золотыми монетами прекратило его страдания. Тем более рыцарь дал ему два мараведиса, как бы в оплату за банковские услуги.

Через час шевалье де Труа уже находился в святая святых ордена тамплиеров — на территории великого капитула. По его представлениям, здесь должно бы царить молчание и все быть мрачным и строгим. Но обстановка была, как на задворках дворца перед огромным балом. Носилась челядь, медленно проезжали конные рыцари… Слышался разноязычный говор. Только что завершилось собрание провинциальных иерархов, и уже готовилось заседание верховного капитула.

На шевалье де Труа никто не обращал внимания. Его это устраивало. Он сличил живую картину с чертежом, полученным в лепрозории. Знаки, бывшие на серебряной табличке, врезались в его память. Прокаженный не врал. Вот он проход между двумя колоннами, одна из них полуразрушена; далее — три ступени, узкость, потом взобраться…

— Вы — шевалье де Труа? — раздалось у него за спиной.

Рыцарь обернулся. Перед ним стоял монах в простой серой сутане. На его узком лице пронзительно голубели холодные глаза.

— К вашим услугам, брат…

— Гийом.

Представившись, монах внимательно, с жадностью даже, которая граничила с невежливостью, рассматривал рыцаря. Шевалье простил ему это, потому что монах рассматривал его мозаичную маску без отвращения, без злорадства, без страха.

— Для вас, шевалье, есть задание…

Рыцарь повел глазами вокруг. Вблизи сновали служки, проносившие стулья, лари, свернутые шторы. Покрикивал келарь.

— Пойдемте-ка к базилике Иоанна Крестителя, — предложил брат Гийом, — там можно потолковать.

Они перешли под иберийские платаны, в их тень на травку.

Брат Гийом перешел к делу.

— Вам надлежит отправиться в Агадцин.

— Агаддин?

— Это — крепость ордена на востоке. Чуть севернее се, в часе пути, где начинаются предгорья, есть источник с сарацинским названием Эль-Кияс. Христиане его зовут истечением святого Беренгария. Неподалеку от этого истечения, на постоялом дворе, вы найдете человека, которому незаметно передадите вот это, — монах протянул рыцарю туго свернутый кожаный свиток. — Да, только ему, без свидетелей.

— Как я узнаю этого человека?

— Он сам вас узнает.

— По этому? — шевалье повел рукой по лицу.

— Нет. Мы не могли знать заранее этой приметы. Вы оденетесь так, чтобы вас узнали.

— Придется снять плащ?

— Разумеется. В тех местах одинокому воину Храма лучше не показываться.

— Но мне, — сказал шевалье, — втемяшили в голову, что рыцарский плащ…

— Да, вы слишком примерный ученик… Не только скиньте форменный плащ, но и среди людей, не симпатизирующих ордену, отзывайтесь о нас непочтительно, даже и оскорбительно в интересах дела и по обстоятельствам.

Монах подошел к нагретой солнцем стене и прижал ладони к горячему камню.

— Истинное служение незаметно глазу, — сказал он. — Вы меня понимаете?

— Я понимаю.

— Оруженосец останется здесь?

— Оруженосец ваш будет здесь, ибо поедете не как рыцарь. Оруженосцы болтливее баб. Если не хотите, чтобы его поскорее вздернули на виселицу, пусть понятия не имеет о ваших делах.

Шевалье кивнул.

— Он, вообще, устраивает вас?

— Пожалуй, — сказал де Труа.

Глава XXIV. Двойник

В катакомбах при госпитале святого Иоанна собрались все заговорщики, кроме короля. Никто не сидел, а прохаживались, говорили о несущественном. Ждали д’Амьена. Он беседовал по соседству с тайным агентом, И патриарх, и де Сантор, и даже Раймунд и Конрад понимали, что только дело астрономической важности могло побудить великого провизора вести себя столь невежливо.

Наконец тот появился.

Граф предложил всем сесть.

— Господа, наше сегодняшнее регулярное собрание волею некоторых обстоятельств превращается в чрезвычайное.

— Что случилось, граф? — спросил патриарх.

— Только что мне доложили — умер Луций III.

Все задвигались, кто-то закашлялся, у кого-то вырвалось — «о, господи».

— Таким образом, то, что мы планировали на следующий месяц, становится делом ближайшей недели.

Раймунд спросил:

— Как вы думаете, де Торрож знает?

— Мой человек утверждает, что прибыл на сицилийском корабле в Аскалон вчера. Из тех, кто высадился на берег, двое немедленно наняли лошадей и поскакали по иерусалимской дороге. Одного он догнал и убил.

— Ну, а второй уже отсыпается в тамплиерском капитуле, смею вас заверить. К тому же я убежден, что этот корабль — не единственный, принесший новость в Святую землю, — недовольно сказал Конрад Монферратский.