Неожиданную помощь в том, чтобы перекинуть мостик от темы психоанализа к нашей теме о я-психологии и православной богословской мысли, нам может оказать М. Фордхэм (M. Fordham), один из самых известных в англосаксонском сообществе учеников Юнга. В одной из его работ мне встретилась следующая фраза: «В то время, как в детстве целью Я является развитие поверх Сопства[467]и против Сопства, в середине жизни и в старости цель состоит в том, чтобы превосходство Я уступило место Сопству». Именно эта фраза поможет нам в дальнейшем, но прежде нелишним будем напомнить о том, что уже достаточно известно, а именно, об отношении Юнга к религии.

К феномену религии Юнг всегда подходил со всей серьезностью европейского мыслителя и с полным уважением к осознанному значению религии как для индивидуальной, так и для общественной жизни народа как в прошлом, так и в настоящем. Юнг считал, что во всяком человеке присутствует исконный и целостный религиозный архетип; различаются лишь формы, в которые отливается этот архетип, чтобы затем, разными способами, дать знать о себе миру. Мы предполагаем, что для того, чтобы пройти жизненный путь, индивидууму необходимо пройти и такую фазу, на которой он приравнивает себя и свою личность к индивидуальному Я, эгоцентричному и склонному к гордости. Индивидуальный путь есть путь непрестанного отделения ради более глубокого и зрелого присоединения. Таким образом, как нам кажется, Юнг предлагает еще одну и новую, и удобную возможность обнаружить значительное различие, существующее в понимании человеческого существа, между западным и восточным христианством. Это различие особенно ярко выражено в том, как по-разному истолковывают такие существенные понятия, как Я, индивидуальность и личность, в гуманистической и экзистенциональной западной психологии – и в православной философии и антропологии. Действительно, известно, что представители психоаналитической я-психологии, за исключением Эрика Эриксона, в основном остерегались намеренных или случайных «экскурсий» в онтологию и гносеологию.

Иоанн Зизиулас, видный греческий богослов и философ нашего времени, в предисловии к своей статье «От маски до личности» («Богословие», Бел град, 1985, № 1–2) напоминает нам и предупреждает нас, что сегодня никто не готов признать реальный факт: понятие личности, о котором нынче так много и повсюду говорят, на самом деле как исторически, так и экзистенционально неразрывно связано с богословием, то есть с учением отцов церкви[468]. Распространенное мнение о том, что западное богословие, а затем и философия развивались в большей степени под влиянием философии Аристотеля, а восточные богословие и философия – больше под влиянием платонизма, когда речь заходит о конкретной индивидуальности и личности, отнюдь не соответствует христианскому учению о человеке, которое с самого начала было совершенно самобытным и новым и которое не опиралось ни на Аристотеля, ни на Платона. По Зизиуласу, слабость аристотелевской философии состоит как в том, что она не показывает неизменность и прочность единого психофизического существа человека, так и в том, что неспособна связать личность с подлинной онтологией, ибо «индивидуальное», с которым неразрывно связана душа, разрушается смертью полностью и окончательно. Опять же, по Платону, понятие личности онтологически невозможно, поскольку душа, обеспечивающая сохранность жизни, никак постоянно не связана с конкретным «индивидуальным» человеком, а поэтому может сливаться и с другим конкретным телом, например, в новом воплощении [вотеловлении].

Таким образом, эллинская мысль показала свою неспособность в установлении связи между постоянным (неизменным) и «индивидуальным», между индивидуальной природой человека и личностью, другими словами – эта мысль оказалась неспособной соединить смерть и бессмертие. Следствием онтологического монизма эллинской философии является такое понятие космоса, при котором все объекты взаимосвязаны междоусобной неизбежностью космических законов, действие которых распространяется и на самого Бога. Кое-что из этого преклонения перед законами как перед неизбежностью будет многим позднее положено в основание западных наук, которые, желая дальнейшего развития, расставались с теологией, но при этом становились все более материалистическими и позитивистскими. В конце концов идея о каузальной детерминированности всего происходящего в космических и людских событиях завела европейскую науку в тупик пессимизма и несвободы. Только сейчас новые научные открытия в области физики и генетики сделали очевидными могущество и влияние индетерминированности на все, что происходит не только в космосе, но и в генах, а значит, и в атомах, и во всей живой материи. Конечно, те, кто, не отрицая законов каузальности, заговорил об индетерминистических и акаузальных происшествиях не только вне нас, но и в нашей психике (Паули – Юнг), сумели сдвинуть с мертвой точки древний и сущностный вопрос о случайности или о Боге, свободном по отношению к миру, а значит, и вопрос о человеке, свободном по отношению к Богу как послед нему свидетелю и судье всего происходящего.

Тяжелую проблему индивидуума и личности, смерти и бессмертия и особенно свободы и несвободы, по всей видимости, невозможно разрешить без христианского Бога, который обращен к миру «лицом к лицу», как троичный Бог обращен в диалоге к человеческой личности. Ни сотворение мира в платоновском «Тимее», ни «логос» стоика, ни эманация в плотиновских «Энеадах» не объясняют и даже не предполагают появления непредвиденности и свободы. Римская мысль после эллинской также не занималась ни существом человека, ни онтологией, но исследовала взаимоотношения человека с другими людьми, его способность объединять и организовывать человеческие жизни в государство. Как пишет Иоанн Зизиулас, идентичность есть тот костяк понятия личности, который делает человека отличным от других, тем, кто есть «тот, кто есмь» (по образцу божественного явления Моисею на горе Синай в словах: «Я есмь Сущий»), и эту идентичность обеспечивает и дает государство или некая организованная целостность. «Политизация современного человека и подъем социологии в наши дни не могут быть восприняты без возвеличивания ими римской «персоны». Таким образом, и тогда, когда христианство преобладало на большей части западных земель, появилась, но была упущена западными богословами и философами благоприятная возможность заняться личностью, то есть таким онтологическим пониманием человека, которое помогло бы соединить человека с его существованием, с абсолютным самим собой.

Основу для такого понимания человека еще с первых веков христианства и до VII–VIII вв. заложили восточные отцы церкви, св. Василий Вели кий, св. Иоанн Златоуст, св. Максим Исповедник и другие. Эта основа, на которую стали опираться и другие типы понимания индивидуальности и личности человека, его природы и его сути, проистекает из двух сущностных начал. Первое гласит, что Бог сотворил мир из ничего – и таким образом из необходимости космических законов бытие мира обрело свободу. Второе утверждает, что существо Бога есть Личность Святой Троицы. Из первого постулата вытекает непредсказуемость Бога, который более является для сущего не онтологической неизбежностью, но безграничной и именно разуму недоступной свободой, а из второго постулата проистекает возможность диалога человека с Богом как личности (естественно, в том случае, если человек осуществился как личность) с Личностью, диалог, который был предсказан ветхозаветным Иовом еще в Вавилоне. Наконец, сотворение мира и человека, как это представляется подлинной христианской мысли, которая сохранилась и на Западе, и на Востоке, произошло не по необходимости, не по Божьему капризу, но по любви. Все, что сотворено по истинной любви, длится вечно не в силу необходимости, но по свободному самовыражению божественного существования в нас. Следовательно, по Зизиуласу, человеческая душа есть лично переживаемая необходимость, вновь возвращающая нас к древней классической онтологии и пониманию Бога, который бессмертен по своей природе, и в силу этого у души нет потребности в том, чтобы быть бессмертной по своей природе. Человек как личность не требует необходимого бессмертия, но хочет из конкретности, единственности и неповторимости своего существа, из своей свободы и по свободному решению в бессмертие войти.