Изменить стиль страницы

Вот эти «стройные слов сочетанья» предопределили удивительную музыкальность толстовского стиха. Поэтому П.И. Чайковский признавался: «Толстой – неисчерпаемый источник для текстов под музыку». В поэтике толстовского стиха поразительным образом музыкальность породнилась с глубоким лиризмом и изобразительностью. Всё это образует основу поэтики пейзажной лирики Толстого, особенно таких стихотворений, как «Бор сосновый в стране одинокой стоит…» (1843); «Ты знаешь край, где всё обильем дышит…» (1840-е годы); «Вот уж снег последний в поле тает…» (1856). И особенно сильно такая триада выражена в лирическом цикле «Крымские очерки», где в шестом стихотворении резко проступает характер толстовского романтического «двоемирия»:

Душе легко. Не слышу я
Оков земного бытия,
Нет места страху, ни надежде —
Что будет впредь, что было прежде —
Мне всё равно – и что меня
Всегда как цепь к земле тянуло,
Исчезло всё с тревогой дня,
Все в лунном блеске потонуло.

Преодоление «оков земного бытия» – определяющий мотив всей лирики Толстого. Преодоление происходит в «волшебном сне» романтического искусства, нашедшего пути соединения с мировой гармонией. Этой же силой в художественном мире Толстого наделена любовь.

И.Г. Ямпольский сделал точный вывод: «Другой мотив поэзии Толстого также связан с одним из положений романтической философии – о любви как божественном мировом начале, которое недоступно разуму, но может быть прочувствовано человеком в его земной любви». От «земной» любви к «божественной» любви – именно это образует сквозной мотив любовной лирики Толстого, а в «шиллеровском» лирическом цикле он становится главным связующим звеном между текстами. С 1851 г., когда состоялось знакомство Толстого с Софьей Миллер (впоследствии она, преодолев все трудности развода с прежним мужем, станет женой поэта), начинает формироваться этот «неавторский» цикл, в прологе которого прочно займёт своё место самое пронзительное стихотворение «Средь шумного бала, случайно…»:

Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.
Лишь очи печально глядели,
А голос так дивно звучал,
Как звон отдалённой свирели,
Как моря играющий вал.
Мне стан твой понравился тонкий
И весь твой задумчивый вид,
А смех твой, и грустный и звонкий,
С тех пор в моём сердце звучит.
В часы одинокие ночи
Люблю я, усталый, прилечь —
Я вижу печальные очи,
Я слышу весёлую речь;
И грустно я так засыпаю,
И в грёзах неведомых сплю…
Люблю ли тебя – я не знаю,
Но кажется мне, что люблю!

И такие «грёзы неведомые», соединяющие земное и божественное, во всех стихотворениях, образовавших «миллеровский» цикл: «Слушая повесть твою, полюбил я тебя, моя радость!» (1851); «Ты не спрашивай, не распытывай…» (1851); «Мне в душу, полную ничтожной суеты…» (1852); «Смеркалось, жаркий день бледнел неумолимо…» (1856). И здесь же – изображение любви как «живительной силы», что найдёт своё философско-поэтическое обобщение в драматической поэме «Дон Жуан»:

Дон Жуан

(в сильном волнении)

О, если я не брежу! Если вправду
Люблю её любовью настоящей!
Как будто от её последних слов
Отдёрнулася предо мной завеса,
И все иначе вижу я теперь…
Когда она так ясно повторила,
Что хочет умереть, во мне как будто
Оборвалося что-то: словно я
Удар кинжалом в сердце получил —
Еще доселе длится это чувство…
Что ж это, если не любовь? Каким
Моя душа исполнилась волненьем?
Сомнения исчезли без следа…
Я снова верю, как в былые дни…
О, я с ума сойду от счастья! Я…
О Боже, Боже! Я люблю её!
Люблю тебя! Я твой, о дойна Анна!
Ко мне! Я твой! Ко мне! Люблю, люблю!

«Дон Жуан» – это ещё и плодотворный опыт соединения стиха с драматическим искусством, что станет устойчивой закономерностью толстовского творчества. В скором времени он создаёт три стихотворные исторические трагедии: «Смерть Иоанна Грозного» (1866), «Царь Фёдор Иоаннович» (1868) и «Царь Борис» (1870), детально разработав «проекты постановки» первой и второй части трилогии (в этих проектах «театральные» стихи искусно превращены в историческую прозу). Чуть раньше об эпохе Ивана Грозного Толстой рассказал в историческом романе «Князь Серебряный», где образ Серебряного стал воплощением романтического идеала: «Лица, подобные Василию Блаженному, князю Репнину, Морозову или Серебряному, являлись нередко как светлые звёзды на безотрадном небе нашей русской ночи, но, как и самые звёзды, они были бессильны разогнать её мрак, ибо светились отдельно и не были сплочены, ни поддерживаемы общественным мнением». В «Князе Серебряном», как и во всей прозе Толстого («Упырь», «Семья вурдалака») довольно много фольклоризмов. Но ещё больше фольклорной образности в поэзии Толстого. Помимо различного рода фольклорных вкраплений, в поэтику Толстого вошли целые фольклорные жанры (былины «Змей Тугарин», «Илья Муромец», «Алёша Попович», «Садко»),

Свои сатирические замыслы, направленные против «деспотизма», Толстой чаще всего воплощал в стихотворной форме. Сатирические стихотворения вместе со «Сном Попова», «Историей государства Российского от Гостомысла до Тимашева» и Прутковекими сочинениями (Толстой вместе с братьями Жемчужниковыми писал юмористические произведения под именем вымышленного писателя Козьмы Пруткова) образуют сатирическую область его творчества, в которой характерным является взаимодействие романтической иронии и смеха.

В стихотворении «Алексей К. Толстой» Игорь Северянин выразил всё это многообразие художественного мира поэта:

Языческие времена Днепра,
Обряд жрецов Перуну и Яриле,
Воспламенив, поэта покорили,
Как и Ивана Грозного пора.
Их воскрешал нажим его пера;
Являемы для взоров наших были
Высокопоэтические были,
Где бились души чище серебра…
А как природу пела эта лира!
А как смертельно жалила сатира!
Как добродушный юмор величав!
Гордясь своею родиной, Россией,
Дыша императрицею Марией,
Он пел любовь, взаимности не ждав.

Литература

Жуков ДА. Алексей Константинович Толстой. М., 1982.

Кормилов С.И. Толстой Алексей Константинович // Русские писатели, XIX век: Биобиблиографический словарь. 2-е изд., дораб. Т. 2. М., 1996.

Ямпольский И.Г. А.К. Толстой // А.К. Толстой. Собр. соч.: В 5 т. Т. I. М., 2001.

Н.А. Некрасов (1821–1877/78)

Творчество Николая Алексеевича Некрасова трудно назвать популярным в наши дни. В школе его изучают достаточно поверхностно, а среди студентов-филологов чтить его немодно и непрестижно. Между тем Некрасов оказал огромное влияние как на форму русского стиха, так и на его содержание. Пройдя мучительный путь ученичества и прилежного юношеского эпигонства, он уже к середине 1840-х годов выступил как сильный новатор, выбрав предметом поэзии ту сферу проблем, которая традиционно считалась областью прозы и публицистики. Сочувствие народу, боль за его горькую участь, бунт против унижения личности – вот те чувства, которые преобладали в лирике Некрасова. Со страниц его произведений на читателя смотрит умное лицо потрясённого мужицкой долей интеллигента, презирающего себя за косвенную сопричастность этому злу.