— Жить будешь… А петь — зависит от тебя!
Впервые видел Анатолий госпиталь не болезненнобелым, наполненным страданиями и надеждой, а неразрывной частью стремительной городской жизни, с примыкающей улицей, потоком машин, людей, перекличкой мальчишек, гнездованием птиц…
В отделе к новым сведениям о случившемся на трассе, рассказу Оленьки, отнеслись с должным вниманием. Это обрадовало Анатолия, как если бы произошло нечто особо важное.
На обратном пути (одно к одному) попался комфортабельный автобус; мощная машина, плавно набирающая скорость, вещала добрую дорогу, отдых, покой.
Подъезжали к Новостройкам, когда вдруг на повороте, со стороны бензоколонки, выскочил какой-то парень и водителю пришлось резко затормозить, тяжелую машину круто развернуло. Скрипнули тормоза и на какой-то миг в окне возник и расплылся лик тупоносый, с припухшими губами, выщипанными бровками под нависшими полями соломенной шляпы — так близко, явственно, точно не было и стекла — глаза в глаза — знакомая, въевшаяся, запомнившаяся каждой чертой рожа. Анатолий бросился к выходу, требовал остановить автобус, шофер, не оглядываясь, вел машину, притормозил на остановке. Анатолий выскочил из автобуса, вернулся к бензоколонке, прошел до поворота — парня в соломенной шляпе нигде не было — привидение в джинсах… Коротко сигналя, отгоняя Анатолия с проезжей части, пронеслась серая „Волга“ с танцующей обезьянкой на ветровом стекле. „Привидение в джинсах“, — повторял Анатолий, — что он мне, мало их шатается!..» А тупоносая рожа продолжала маячить перед глазами.
Впервые этот парень подвернулся Анатолию минувшей осенью. Помнится, с утра парило, к полудню стало душно. Анатолий задержался в отделе, служебная машина ушла без него, пришлось ждать рейсовый, а рейсовый сняли с маршрута. Неопределенно долгий час ожидания, автовокзал набит пассажирами, гул, теснота. Спасаясь от духоты, Анатолий вышел на площадь, приметил над рекой фанерный павильон с пристроенной галерейкой, укрытой поседевшим от пыли хмелем. Наверно, он не обратил бы внимания на павильон, но тут в толпе скользнул сутулый человек, увертываясь от встречных, скрылся за нависшим над галерейкой хмелем — знакомые вороватые движения, согнувшаяся спина — неспокойное чувство, неузнанный знаемый человек…
На галерейке ни души, дверь павильона прикрыта плотно. Запах забегаловки, но за дверью тихо. Перерыв на обед? Ушли за товаром? Анатолий двигался бесшумно — странное поведение неизвестного вызвало ответную осторожность. Окно, выходившее на галерейку, закрыто, Анатолий хотел подойти к окну, но в этот миг послышался говор, кто-то говорил веско, требовательно, а другой отзывался односложно, слабо сопротивляясь. Ничего привычного для забегаловок, ни звона посуды, ни чоканья кружек, слов не разобрать, но по настойчивости говорившего легко было понять — речь шла о чем-то значительном. Вдруг за живой оградой хмеля, со стороны рыночной площади, послышались торопливые шаги. Оборвались, точно человек остановился оглядываясь, затем прошуршали снова, совсем близко; скрипнула ступенька, на галерею поднялся парень в темных очках. Из-под новенькой соломенной шляпы «заслуженный отдых» выступали подкрашенные, выщипанные брови.
Анатолию бросилась в глаза эта пенсионерская шляпа — парни даже зимой щеголяют простоволосые.
За окном внушительный голос отчеканил: «Ничего не остается…»
Парень в темных очках сунулся в окно, в забегаловке тотчас притихли. Услышанные слова почему-то запомнились Анатолию, связались с неузнанным человеком. «Мало ли кто шмыгает по базару, — подумалось Анатолию. — Мало ли кто о чем болтает в забегаловке, закрытой на обед?»
Но слова привязались, вертелись в голове.
— Не обслуживают? — подошел к нему парень в соломенной шляпе. — И не обслужат, старого хозяина сняли, нового не поставили. — Светлые глаза сквозь дымчатые стекла смотрели дружелюбно. — Догадываюсь, «трясучку» дожидаетесь? «Трясучка» не пойдет, уборочная, картошку вместо людей возят.
Анатолий буркнул что-то в ответ, передвинувшись так, чтобы парень не закрывал дверь забегаловки.
— Сегодня нам шикарно скоростной подадут, с откидными креслами, — парень в свою очередь передвинулся, прикрывая собой окно.
Подтверждая справедливость сказанного, загудел рейсовый, разгоняя толпу, дыша жаром дизеля.
— Наш! — воскликнул парень, откинув ветки хмеля. — Давай на посадку, а то чуваки завалят чувалами.
Анатолий поспешил за парнем, мимоходом заглянул в окно — ни души, никого, опрокинутый вверх ножками стол; другой — завалился набок.
Вскочил в автобус, парень сидел уже в кресле над задним колесом, приятельски улыбаясь, указал Анатолию на свободное место впереди, у кабины водителя;
— Давай, занимай, — крикнул он через головы пассажиров. — Проходи, проходи. Пропустите, товарищи, контролера на его законное место!
В салоне толкались и галдели, кто-то кричал, что места нумерованные, бранил нахалов, требовал диспетчера. Вскоре появился диспетчер с путевым листом в руках, что-то отмечал, проверял, подсчитывал, поднялась суматоха. А когда улеглась, когда водитель включил скорость, Анатолий, осмотревшись по сторонам, убедился, что услужливый парень в пенсионерской шляпе исчез.
— Обдурил! Запросто обвел!
Вскоре этот парень снова перешел ему дорожку, наскочил в темном переулке поселка заполночь, как раз накануне того дня, когда, Анатолия подкосили. Никто из налетчиков Анатолию не запомнился, все произошло слишком быстро, мгновенно. А парень, встретившийся в забегаловке, не имевший к налету отношения, так и торчал перед глазами и потом в забытьи являлся, — не страшной рожей свирепого бандита, а добродушно ухмыляющийся, мерцая безразличными глазками; то нехотя плелся за ним, то уныло сдавал игральные карты, то с таким же унылым, безразличным видом грозил Анатолию финкой…
И снова, сегодня, он поперек дороги.
Начальству об этих встречах Анатолий заикнуться не посмел, но Валентин, друг… Валентин человек деловой, практик, башка рассудительная. Приглашал друг, зачем откладывать?
Дверь открыла девушка из салона, птичка-невеличка.
— Это вы?
Она отступила в коридор, приглашала зайти.
— Вот заскочила к Валентину, помогаю. Квартиру осваиваем.
«Ага, осваивают… Еще не освоили, но уже осваивают!»
— Валек дома?
«Дурацкий вопрос! Если осваивают, значит дома».
Валентин в майке, затрепанных штанах, с молотком в руке, гвоздями в зубах выглядывал поверх головы птички-невелички.
— Заходи, заходи, старик; нежданный, но черт с тобой. Видишь — хозяйничаем.
— Что ж это вы, товарищи дорогие? Засекретились! Хозяйство на ходу, а друзья не в курсе?
— А мы лишь сегодня документы подали. У меня свободный часок, а надо убрать, приколотить, подвесить.
— Ну, вы приколачивайте, подвешивайте, а я другим разом…
— Нет, уж если заявился, — запротестовал Валентин, — нечего, понимаешь, на готовенькое, карнизы будешь подравнивать.
— Оставайтесь, оставайтесь! — Ниночка не отпустила Анатолия. — Заходите, у нас найдется кое-что и в холодильнике.
«Хозяйка! С гардинами, карнизами и холодильником! Вот так, дорогой мой Валек, и вся тебе поэма с прелюдией, прологом и так далее!»
— Снимайте пиджачок, снимайте… Будете нам гвозди подавать.
— Гвозди? Да что вы, Ниночка, — ужаснулся Анатолий, — причем тут гвозди, эх вы, новоселы! Это же железобетон, тут надо сверлом пройти, хорошо бы с победитом, или алмазом; винты вставлять на цементе или костыли… — Анатолию вспомнилось, как мысленно готовился он к своему новоселью, поучал не вошедшую в дом хозяйку…
— Где у вас дрель и сверла?
Дрель и сверла нашлись у соседей.
— Дрель крутите сколько хотите. На здоровье, — предупредил сосед, — а сверла, пожалуйте, новенькими восполните, поскольку сверло после бетона не сверло, а междуметие. Точить-затачивать охоты не имею и не собираюсь.
Прокрутили, просверлили, подвесили.
Соседи прибегали, делились опытом. Однокомнатная стала уютней, повеяло жилым духом. Ниночка скомандовала пробиваться к холодильнику, отодвинули стулья, торшер, сервант; хозяйка расчистила угол кухонного стола: