Внезапное исчезновение Головатого обеспокоило чумаков. Никто не знал, куда он делся и где его искать. Вскоре всех сбил с толку и одновременно озадачил слух: Гордей выехал пораньше в Каменку, чтобы сообщить людям о приближении обоза. Чумаки вначале поверили этому. Правда, их удивляло то, что Головатый отбыл, не предупредив, не посоветовавшись с ними: как же так?.. Но через некоторое время выяснилось: слух об отъезде Гордея — выдумка, так как из трёх лошадей, оставшихся после татарского набега, две лошади находились тут, в лагере, а на третьей сегодня утром отбыл не Головатый, а Карп Гунька. Потом пошли разговоры, что Гордей и Карп покинули лагерь по одному и тому же делу и один из них, наверное, просто пошёл пешком.
Коварный, хитрый Михаил Гулый, распуская такие слухи, делал вид, что он тоже обеспокоен случившимся, и в то же время успокаивал чумаков: ничего, мол, всё будет хорошо, скоро, мол, всё выяснится, так как ехать осталось двадцать — тридцать вёрст. И предлагал не мешкая трогаться в путь.
Но обоз стоял на месте. Чумаки почти ничем не занимались и только вели разговоры о загадочном исчезновении Головатого и отъезде Карпа.
Савка и Данило переживали случившееся больше всех. Они были уверены, что исчезновение Гордея — дело рук Михаила Гулого, а может быть, и Карпа. Неспроста ведь Гунька утром, не сказав никому, куда он отправляется, покинул обоз. Но доказать вину Михаила или Карпа они не могли. Фактов у них не было.
…После долгих и горячих споров каменчане, поддержанные несколькими понизовцами, избрали Савку Забару атаманом.
Поблагодарив, как положено, чумаков за честь, Савка тут же распорядился обыскать степь вокруг лагеря, а особенно осмотреть высокие заросли травы, тёрна, овраги и низины: вдруг где-нибудь, обессиленный бессонными ночами и заботами, Гордей завалился и спит. Но поиски и неоднократные выстрелы из гаковниц ничего не дали.
Когда солнце поднялось уже высоко, обоз наконец тронулся в дорогу.
Савка сидел на переднем возу, где хранилось оружие, и всё время не спускал глаз с Михаила Гулого. Вожак понизовцев, наверное, догадывался, что за ним следят, поэтому вёл себя очень осторожно. Он выглядел вроде беззаботным и ко всему безразличным. Да ему и действительно нечего было беспокоиться шли бояться. Своё грязное дело он осуществил так, что и комар носа не подточит. Гулый был уверен, что его посланец, Карп, достиг уже Каменки, а может быть, и находится сейчас в доме Кислия и докладывает ему о поездке, о том, что все его возы нагружены горючим камнем, рассказывает, что довелось им изведать-пережить в дороге, и договаривается, как лучше завтра, в полдень, встретить за селом, на развилке дорог, чумацкий обоз.
"А этот, выискиватель правды, соболезнователь голытьбы, — лёжа на возу и довольно усмехаясь, размышлял Гулый, — пусть пожарится на солнце. А если не издохнет и решит догнать обоз, то долго будет искать его след — и найдёт ли?.."
Волы ступали медленно, воз скрипел, покачивался.
"Эх, лежать бы сейчас на сене, а ещё лучше — на пуховой перине, нежели на этом чёртовом камне! — вздохнул Гулый. — Но ничего, скоро уже этому будет конец. А там — отдых. Награда. Хорошая награда!.."
Укладываясь на разостланном плаще, Михаил несколько раз перевернулся с боку на бок, ложился и так и эдак, вдоль и поперёк, с переднего воза к нему обращались с какими-то вопросами, а он, углублённый в своё, ни на что не реагировал, направление его мыслей не изменилось, ему очень хотелось быть уже сейчас вблизи Каменки и встретиться с Кислием. И кроме золотых рублей по договору, за эти нагруженные углём двадцать мажар, чтоб Кислий расщедрился и вывез на дорогу настоящей человеческой еды и хотя бы несколько кварт хорошего вина, такого, каким он угощал тогда, когда свёл их Карло и они договорились послужить хозяину.
О вине и закуске Саливону должен подсказать Карп, Кроме всего прочего, Гулый дал ему и такой наказ. И он подскажет. Да, всё будет так, как задумано. "А потом, уже на хуторе Барабаша, — начал снова фантазировать Гулый, — будет тоже хорошая чарка из рук есаула, как это было всегда, когда я завершал какую-нибудь важную деликатную работу. И повезут этот жёсткий, давящий в бока чёртов камень к винокурне, к мельницам… А тому, кто его доставил, — золото, серебро, а с ними вино и утехи…"
Гулый вдруг насторожился. Он услышал неподалёку чей-то разговор, и ему почудился вроде голос Головатого. Гулый моментально вскочил, огляделся по сторонам. За возом шли два чумака и о чём-то спорили. Гулый облегчённо вздохнул: "Что же это я?.. Даже в пот бросило, — начал он укорять себя. — Откуда этому Головатому здесь быть? Узлы на его ногах я сам завязывал. И попробуй их развяжи даже двумя руками, а не то что одной. Нет, узлы надёжные, проверенные…"
И ему вспомнилось…
Пребывая в личной охране есаула Барабаша, он как-то вместе со своим господином находился в Крыму и охотился на ордынцев. Поймав в одном из аулов двоих здоровенных, молодых татарчуков, решил не убивать их, а увезти к себе как добычу. Связал пленных верёвкой своим способом и оставил на приметном месте под скалою. Но когда в тот же день, под вечер, наведался к тому месту, оба басурмана были уже мёртвыми. Умерли они потому, что пытались, видимо, освободиться. Узлы же он, Стасьо, делает такие, что если станешь дёргать верёвку, то ещё туже будешь затягивать их.
А ещё было такое. Это уже дома. Мальчишка Барабашева соседа Ивана при встрече частенько выкрикивал оскорбительное: "Эй ты, Стасьо, пся крев, стерва!" Он пригрозил ему раз, другой, третий — не помогло. Тогда заманил паренька к речке, поймал, связал его всё тем же своим способом и оставил на берегу. А сам зашёл в кусты ивняка и начал наблюдать, что будет дальше. Мальчишка сначала силился развязать узлы, потом стал кричать, корчиться и наконец, подкатившись к реке, погрузился в воду… "Так что и Головатый, если начнёт брыкаться, затянет узлы ещё туже и подохнет как собака… Ну и пусть! Туда ему и дорога… Сам будет виноват…" С этими мыслями Гулый закрыл глаза и спокойно задремал.
…В эту последнюю ночь лагерь не разбивали. Возы стояли прямо на дороге.
Произошло непредвиденное: ещё не доехав до развилки дорог, чумаки уже разделились на две группы. В одной были понизовцы, в другой — каменчане. Каждая группа отдельно варила себе саломату и отдельно пасла волов.
Первыми начали отделяться понизовцы. Подстрекаемые Гулым, они говорили, что каменчане, мол, избрали атаманом обоза своего человека и что сторонятся их, потому и они, мол, запорожцы, ведут себя так же.
В единый до сих пор коллектив вползла вражда. Это было, конечно, на руку Гулому. Он радовался своему очередному успеху. Но вместе с тем понимал, что сделано ещё не всё: оружие, принадлежащее всему обозу, по-прежнему находилось на переднем возу у вожака — у Савки Забары. А это многое значило. Надо было как-то захватить его.
Неподалёку от дороги послышался какой-то шорох, и вскоре в траве показалась высокая фигура человека.
— Кто такой? — окликнул Савка.
— Нашёл!.. — раздалось приглушённое, радостное.
К возу подошёл Головатый. Он был очень утомлён и едва держался на ногах. Савка помог взобраться ему на воз и усадил рядом. Гордей попросил воды, напился и сразу же заснул. Но спал недолго. Вскоре он поднялся, коротко рассказал, что с ним произошло, и попросил проводить его к возу Гулого.
— Тридцать четвёртый от нашего, переднего, — шёпотом сказал Савка. — Воз его, словно воз вожака, украшен зеленью.
Гордей и Савка подошли к мажаре Гулого одновременно с двух сторон.
На возу оказалась только бурка Гулого, под нею лежали пистоль и ятаган, а на земле, около колеса, валялась шапка. "Убежал! Ах, гад!.. — заскрипел зубами Гордей. — Где же он сейчас? Наверное, направился в Каменку. Как бы не добрался туда раньше нас. Если это случится, то наши дела будут плохи…"