Когда именно осел Антанас Бальсис в Лидишкес, помнят только люди постарше, а как все это произошло, знает только он один. С того времени прошло более тридцати лет. Никому, даже собственной жене, он не открыл истинной причины, по которой сюда попал, ибо, как человек осторожный, осмотрительный, понимал: нечего хвастаться такими вещами, чтобы другого не вводить в соблазн нанести ему вред. Но в его собственной памяти еще и сейчас, столько лет спустя, живы эти события.

Как сегодня помнит Бальсис, тогда был ветреный осенний вечер, вся семья трудилась в избе, пастушонок зажигал лучину, мать пряла, а отец и они с братом вили веревки. Вдруг на дворе залаяла собака, и в хату ворвалось несколько мужчин.

— Антанас, — крикнул один, — пан тебя в войско назначил. Мы рекрутов забираем — одевайся, поедем.

В избе поднялся шум, мать заголосила, отец закричал, но те и в ус не дули. Связали Антанасу руки и увезли, он хорошо не знает, на чей двор. Посадили его под навесом на бревно, забили ноги в выдолбленную для этого колодку. Там было еще несколько закованных рекрутов.

Связанными за спиной руками Антанас нашарил на стенке какой-то твердый предмет и стал перетирать свои узы. После нескольких попыток понатужился и порвал веревку. Нащупал у стены железный прут и попробовал высвободить ноги. Тоже удалось. Некоторое время сидел не шевелясь, беззвучно. У входа, прислонившись к стене, дремал караульный. Что произошло потом, Бальсис не любит вспоминать. Но как назло, дальнейшие его поступки так крепко запомнились, что всякий раз, только он об этом подумает, все возникает в памяти.

…Вот он берет колодку, которую сбил со своих ступней. Вскидывает на плечо, осторожно подкрадывается и ударяет часового по голове. Не видит, но чувствует, что убил человека.

Так и убежал. Долго скитался, пока наконец не забрел в Лидишкес, к зажиточному крестьянину Шапаласу. Хозяин был пожилой и тщедушный, а жена молодая и горячая. Батрак Антанас сумел угодить хозяйке. Несколько лет спустя старик помер, а Бальсис женился на Шапалене.

Антанас быстро разобрался в новой обстановке. Крепко взял хозяйство в руки. С женой, хотя была она на три года старше его, отлично ладил. Оба трудолюбивые, бережливые, оба хотели разжиться и на это положили все свои силы. Кроме сына Юргиса подросло еще четверо: дочки Савуте и Эльзите и сыновья Миколас и Пранукас. Савуте выдали замуж с хорошим выделом и приданым; Эльзите собираются просватать этой осенью. Юргису достанется хозяйство, а Пранукас пойдет в примаки.

Дробить хозяйство Антанас не желал, поэтому у него возникла смелая мысль — послать Миколюкаса учиться. Он знал такие случаи. Всем известно, что епископ Волончевский — мужицкий сын. И титувенский Мацкявичюс хоть и совсем не богат, а отправил сына учиться. Бальсисы знали — для учения потребуются дворянские документы. Немало пришлось похлопотать, пока отец купил такие бумаги для Миколюкаса. Кражяйскую гимназию в 1858 году окончил Николай Бальсевич и осенью того же года поехал в Киевский университет учиться на врача. Бальсис очень гордился сыном, но тот основательно опустошил отцовские закрома и карманы.

Связь с родными местами у Антанаса Бальсиса на долгое время совершенно оборвалась. Никто не знал, куда он исчез. Много лет спустя Иокубас, приехав в Расейняй, неожиданно встретил брата. Антанас тогда уже хозяйствовал в Лидишкес и не очень обрадовался, что его узнал брат — крепостной. Все-таки от родства не отрекся. Похвалился своим житьем, пригласил, хоть и не очень радушно, проведать, но просил никому о нем не сказывать.

— Тогда вы про меня, верно, всяких толков наслышались, — осторожно оглядываясь, говорил он брату, — будто я из рекрутов убежал, что ли… А я… в Каунасе меня комиссия освободила. Больно много нас набралось, так кой-кого и отпустили. Меня один и подговорил податься в Жемайтию. Там, дескать, житье полегче. Вот и отправились. И хорошо — не раскаиваюсь. Бог помог. Только ты про то — ни слова. Чего зря языком трепать…

Пять лет назад, когда умерла бабка, Пятрас наведался к дяде — пригласить на похороны. Дядя не приехал, и семейные отношения не установились.

Теперь Пятрас снова решил навестить Лидишкес и с помощью ксендза на некоторое время приютиться у дяди.

Назавтра после посещения Кедулисов и Даубараса Мацкявичюс с Пятрасом покатили из Пабярже к Расейняй. Там заночуют, Мацкявичюс уладит свои дела, и на другой день доберутся до Лидишкес.

Время уже подходило к завтраку, когда они доехали до этого села. Пятрас сразу почувствовал — люди здесь живут совершенно иначе. Дорога через Лидишкес старательно посыпана песком, совсем уже просохла. За придорожными рвами, где еще колыхалась вода, по обе стороны дороги — тропинка. От каждого двора через ров широкий, крепкий, нерасшатанный мостик. У дороги много деревьев. Почти в каждой усадьбе — сад с вишнями, яблонями и грушами. Дворы и постройки просторнее. Дома чаще всего с большущими окнами и выбеленными трубами. Даже весна тут как будто раньше началась — на полях шел сев, сады уже отцвели, деревья шире раскинули листву.

Спросив у первого встречного, где двор Бальсиса, путники, подъехав, увидели усадьбу побогаче других. В глаза прежде всего бросилась совершенно новая изба с особенно светлыми окнами, с зелеными ставнями. Когда повозка въехала во двор, злобно залаяла привязанная у хлевов собака и навстречу вышел хлопотавший у сеновала мужчина. Пятрас сразу узнал дядю. Тот немного постарел, но выглядел совсем бодрым и крепким, поседел, но волос еще много, сгорбился, а голову держит прямо. Кустистые брови, крупный нос с горбинкой, подстриженные усы, немного выступающий подбородок придают лицу решительное выражение. Он — в деревянных клумпах, накинул короткий заношенный полушубок, хотя день не из холодных.

— Здравствуй, дядя. Видно, и не признал меня, — обратился Пятрас.

— Коли дядей зовешь, так, наверно, Иокубаса старший сын, Пятрас, что ли?

— Он самый, дядя, — ответил тот и потянулся поцеловать дяде руку.

Но старик прежде всего подошел поздороваться с ксендзом. Он узнал Мацкявичюса и немало удивился, увидев с ним племянника.

— Ну, отец, поблагодари, что племянника привез. Славный парень, а? По гнезду и птица, — посмеивался ксендз. — Еду в Титувенай к родне. Вот и задумал у тебя попастись. Покормишь мою лошадку?

Встречать гостей вышла Бальсене с дочерью.

— Вот, мать, — обратился к жене Бальсис, — проведали нас ксендз Мацкявичюс с Иокубасовым Пятрасом. — И добавил. — Это твой брат двоюродный, Эльзе, поздоровайся. Стыдно даже — по крови родня, а друг друга почти не знают. Ну уж и не близкий путь, — говорил, словно оправдываясь, дядя, хотя в самом деле они, королевские, не очень-то гонялись за родством с убогими панскими крепостными.

Приближался обед, поэтому Бальсене с Эльзе извинились, поспешили в избу и тут же забегали то в клеть, то в чулан, отворяя шкафы и стуча мисками и чашками. Мацкявичюс сразу же понял причину хлопот.

— Матушка, — остановил он спешившую с мисочкой масла Бальсене, — вижу, что причинил вам заботу. Но только не беспокойтесь. Сегодня будний день, приехал я к вам не в гости, а по делу. Ничего для меня не готовьте. Поем со всей семьей, за общим столом. Хочу с вами потолковать, как вы живете, что поделываете. Знаете, родители у меня небогатые, и я сам паном не стал.

Бальсене не очень понравилось такое поведение Мацкявичюса. Ей хотелось показать, что она не простая деревенская баба — умеет и барина принять. Ведь сын ее учится далеко, в Киеве, и станет врачом — паном почище самого ксендза. Но ничего не поделаешь — и здесь всем ведомо: Мацкявичюс своего слова не меняет. Поэтому она долго не спорила и, посетовав на нежелание ксендза быть настоящим гостем, велела готовить обычный обед для всех.

Мацкявичюс с хозяином сидели на солнышке и толковали о хозяйственных делах. Ксендзу было интересно, что думают королевские о манифесте, каковы теперь их отношения с поместьями, с властями.

— Вы тут, отец, неплохо живете. И постройки обстоятельные, и скот, и всякое обзаведение. На барщину не надо, чинш сносный.