Мужики и пленные тем временем посматривали на клятый дом, где веселилась комиссия. С нетерпением ждали, чтобы они уже поскорее убрались. Все промокли до нитки, но терпели. Пусть уж, гады, разъедутся. Надо держать марку до конца.

Часа два спустя оживленная ватага офицеров в черных накидках, смеясь и тараторя, спустилась с крыльца дома лейтенанта и направилась к машинам; громко и горячо благодарили за отличное угощение и шнапс. Они уж в долгу не останутся.

Только машины скрылись за углом крайней хаты, все побросали работу и разбежались по домам.

Оказывается, не только комиссия осталась чрезвычайно довольна тем, что здесь увидела. Был рад и сам лейтенант, — невольно посматривал на свой лацкан, примеряя, куда прицепит медаль. Он благодарил своего переводчика за старания. Не подвел! Молодчина!

Неделю спустя прибыл пакет с сургучными печатями, лейтенант не без волнения и душевного трепета вскрыл его. За отличную организацию труда на стройке железнодорожной ветки в районе Ружавка — Христиновка ему объявляли благодарность, представляли к повышению в звании до обер-лейтенанта, а также к медали.

В этот день начальника трудно было узнать. А что касается переводчика, то он вырос в его глазах. Стал доверять ему еще больше.

Правда, Петр Лазутин тем временем был занят более важными делами, чем выслушивать похвалы. Он уже сколотил значительную группу военнопленных, которые согласились перейти с ним к партизанам. Такое же сообщение получил от своего друга Григория Товченко, работавшего в соседней колонне. В эти дни Петру Лазутину удалось отправить в лес, где находились партизаны, подводы с мясом, медикаментами и взрывчаткой. В заброшенном подвале на краю села он припрятал немного оружия, продовольствия, перевязочного материала. Все это будет им необходимо, когда они покинут вотчину лейтенанта, отличившегося на строительстве железнодорожной ветки…

В эти дни, откуда ни возьмись, прибыли какие-то немецкие интенданты, забрали у крестьян весь хлеб, овощи, собранные на полях и огородах, свезли в помещение школы, поставили часового.

Люди впали в отчаяние — снова останутся на зиму без хлеба.

В одну из дождливых ночей, когда вокруг было пусто и безлюдно, Петр Лазутин решил провести, вернее, повторить прежнюю операцию. Он вызвал к себе охранника — знакомого ему солдата, хорошенько угостил самогоном. Зная, что в такую дождливую погоду с хлебом ничего страшного не произойдет, охранник выпил с переводчиком. А он, Лазутин, заранее предупредил жителей: когда стемнеет, отправляйтесь в школу и забирайте то, что принадлежит вам по праву. И в то время, как солдат-охранник развлекался, позабыв обо всем на свете, крестьяне несли домой мешки, тащили тачки с зерном.

Только поздней ночью распрощался Лазутин со своим повеселевшим гостем, проводил его до самой школы.

Все признательно смотрели на скромного молодого человека в немецкой куртке, преклоняясь перед его добротой, бесстрашием. Ведь он рисковал жизнью. Но переводчик сердился — не любил благодарности. Просто это его долг, и он был счастлив, когда удавалось приносить людям пользу. День, когда мог помочь своим или сообщить добрые вести с фронта, он считал для себя счастливым.

Однажды Петр Лазутин проходил мимо мельницы и увидел большую гурьбу крестьян. Мужчины, женщины, дети с мешками, котомками толпились у входа, чтобы смолоть немного зерна. Стояли шум, толчея. В самом хвосте очереди жались женщины-солдатки, старухи, дети. Их, оказывается, оттеснили мужики.

Петр Лазутин возмутился. Долго присматривался и, укоризненно покачав головой, пристыдил мужчин.

— Что это, люди добрые? — произнес он громко, чтобы услышали все. — Стало быть, у кого плечи покрепче, кто сильнее, тот отталкивает слабых?.. Тот первый сват на свадьбе? Красиво, нечего сказать! Выходит, человек человеку волк? По правилам фашистов, что ли? Значит, женщины, дети, солдатки будут без конца стоять здесь в хвосте очереди, мокнуть под дождем, а мужчины прорвутся вперед?.. А вы, люди добрые, не забыли часом, что мужья этих женщин, сыновья этих матерей кровь свою проливают, чтобы принести вам освобождение…

Мужчины стали что-то бормотать, испытывая стыд, неловкость, и понемногу отступали в сторону, давая место солдаткам и детям…

Лазутин позвал растерявшегося мельника:

— Вот что, служивый, в первую очередь молоть зерно женщинам, старикам, детям. Остальные пусть подождут. Понятно?

— Конечно, понятно, сынок… — обрадовался старик. — А разве я мог этих мужиков сдержать?.. Конечно, ваша правда!

— Ну вот, только так, батя… А если нарушат порядок, скажите мне… Нехорошо так, товарищи! Непорядочно!

— Спасибо, сынок! — закричали ожившие солдатки.

— За что тут спасибо. Надо, чтобы все было по-людски…

Все молча смотрели ему вслед. Пристыженные мужчины медленно отходили в сторону от исхлестанной дождями и ветрами, открытой всем ветрам маленькой мельницы.

СНОВА В ПУТИ

Новоиспеченный обер-лейтенант Эмиль Айнциге был доволен собой и своей судьбой. B самом деле, кто б мог пожелать себе во время такой страшной войны более теплого местечка? Далеко от начальства — сюда редко кто заглядывал. Пули и снаряды не визжали над головой. Слава богу, и перерабатываешься ты не так уж сильно. Жрать и пить — от пуза. Так можно воевать хоть еще лет двадцать!

И писал своей женушке, чтобы она там не беспокоилась о нем и не лила напрасно слез. Если ему так будет везти и дальше, он с божьей помощью вернется к ней цел и невредим. К тому же привезет ей немало дорогих подарков, которые ему удалось захватить в России. К своему огорчению, он не имеет никакой возможности переслать их ей, да и опасно отправлять такие драгоценные вещи.

Да, пока он чувствует себя здесь неплохо, дай бог и дальше не хуже!

Еще он писал жене, что старается не очень задираться ни с солдатами, ни с мирным населением, то есть поступает точнехонько так, как она ему советовала. Чтоб и волки были сыты и овцы целы… Чего доброго, заспоришь с этими дикарями, они тебе и нож в спину, и пулю в затылок… Лояльное отношение к окружающим, как он сам убедился, весьма помогает в жизни.

Солдат он не обижает, предоставляет им относительную свободу, с переводчиком — веселым и деловым парнем — тоже ладит. Правда, ему доносили уже несколько раз, что Петр Лазутин слишком дружит с крестьянами и делает для них поблажки, слушает московское радио и сообщает все не только ему, обер-лейтенанту, но и этим же гражданским, ведет с ними крамольные разговоры… Но обер-лейтенант не верит этой болтовне льстецов, которые готовы отца родного продать за три пфеннига…

Переводчиком он доволен. Тем более, что его рекомендовал сам капитан — высокий начальник. А тот какого-нибудь замухрышку не пришлет…

И вообще, в его обязанности не входит слежка за людьми, — сообщал он милой фрау. Наоборот, благодаря этому парню ее мужа повысили в звании и вынесли благодарность. Медаль скоро пришлют.

Правда, совсем недавно случилась тут неприятность: неизвестные злоумышленники похитили много зерна. Но это тоже не беда. А вот из его склада пропало четыре ящика с гранатами, два десятка винтовок, несколько автоматов, медикаменты, вата, бинты и прочие вещи… Это уже похуже… Но что поделаешь, война. Первое время, правда, переживал, потом прошло. Этого добра на фронте — хоть отбавляй. Долго думал: доложить начальству о пропаже или нет? Решил молчать. И, слава всевышнему, пронесло. Рейх нынче теряет не ящики с гранатами и автоматами, а целые армии, города, тысячи пушек и танков, горы оружия и много солдат и офицеров. Стало быть, то, что потерял он, — мелочишки…

Тихое пристанище нашел себе обер-лейтенант Эмиль Айнциге, жил припеваючи и мог бы спокойно сидеть здесь до конца войны. Но грянула беда. Опять «выравнивали» фронт, и было приказано отвести команду еще дальше. Оказывается, здесь уже не нужна железнодорожная ветка. Немцы смогут улепетывать на запад своим ходом…