Святозар подошел к ложу и сел рядом с Храбром, который раскрыл заплечный мешок и достал оттуда жаренное мясо, и хлеб оставшийся от дивьих людей. Разделив мясо на пять частей он раздал его всем, а хлеб, так как его было мало, разделил всего лишь на три части, и подал Лыбедю, Святозару и Чопжу. Но Чопжу хлеб не взял, отрицательно покачав головой, а Лыбедь пояснил:

— Они, Храбр, хлеб не едят.

Храбр убрал хлеб Чопжу обратно в заплечный мешок, и неторопливо стал, есть холодное мясо.

Святозар сидел, смотрел на мясо и хлеб, не решаясь его съесть, а после перевел взгляд на Лыбедя, который прежде, чем съесть свой хлеб стал его нюхать, гладить пальцами и целовать, да выпустив из глаз пару слезинок, проронил:

— Хлебушек, родименький… как же я тут без тебя жил… уж и не знаю-то… Ведь эти гомозули приносят какой — то жидкий навар и не поймешь… чи они его на одной кости варили, чи вообще кости не ложили. Нет у них ни хлеба, ни ягод, ни корнеплодов…Эх. хе. хе.

— Храбр, — сказал наследник и протянул наставнику хлеб — Отдай хлеб Лыбедю, я есть его, без вас, не стану.

— Нет, — замотал головой Храбр. — Тебе надо есть, потому как тебе понадобятся силы.

— Лыбедь, возьми хлеб. — Передал наследник свой кусок родственнику, и, обращаясь к наставнику, добавил, — а, ты, Храбр еще мне мяса лучше дай, от него у меня и будут силы.

Когда не хитрая трапеза подошла к концу, Храбр, Стоян и Лыбедь разувшись, легли на ложе, собравшись отдохнуть, Чопжу утер свои тонкие губы ладонью, и, кивнув в знак благодарности наставнику, затих на месте, уставившись взглядом в пол темницы. Наследник сидевший на своем крае ложа, засунул оставшийся кусок мяса в рот, и принялся его неторопливо пережевывать, да снимать с ног сапоги и меховые чулки. Чопжу, до того точно и вовсе заснувший, внезапно легохонько вздрогнул всем телом вроде пробудившись, и полез к себе под рубаху, достав оттуда маленького в поллоктя деревянного чурбана. У этого деревянного чурбана была круглая голова, вместо глаз две вырезанные овальные дырки, и такая же точно дыра на месте рта. Две маленькие ручки были сложены на груди, а ног и вовсе не было. Чопжу бережно вынул чурбана, с огромным уважением посмотрел на него, и, упав с ложа на подогнувшиеся в коленях ноги пополз, склонив низко голову и прижимая к ней деревянный обрубок, к правому углу темницы. Лонгил дополз до угла, поставил чурбана на пол, и, уткнувшись лбом, да уперев руки в пол, застыл.

— Ах, — испугано вскрикнул Святозар, увидев как лонгил, ползком проделал путь от ложа к углу темницы, и, перестав жевать, вскочил на ноги.

Святозар оглянулся на лежащих на ложе Стояна и Храбра, которые услышав его крик немедля сели и молча уставились на спину Чопжу.

— Лыбедь, чего это с Чопжу? — позвал наследник родственника и сглотнул так и недожеванное мясо.

Стоян возле которого лежал и дремал на ложе Лыбедь несильно пихнул его в бок. Лыбедь открыл глаза, сел, сонно посмотрел на лонгила, и вновь улегшись на ложе широко зевнув, ответил:

— А, да не беспокойтесь, наследник, это он молиться чичас будет.

— Молиться? — переспросил Святозар. — Это как и кому?

— Да, как…,- зевая, пояснил Лыбедь. — Вот так на коленях будет чичас кричать — молиться. А кому… так вот тому деревянному божку с дырками в голове.

И точно, не успел Лыбедь ответить, как Чопжу вдруг поднял от пола голову, устремил взгляд на дырки в божке, и, поднимаясь на руках вверх, а потом, опускаясь вниз, то выпрямляя руки в локтях, то вновь сгибая, зашептал: «Нынышу хуычын — тыйчтын, тыйчтын, тыйчтын! Нынышу хуычын — тыйчтын, тыйчтын, тыйчтын!»

— Лыбедь, ты их язык знаешь, чего он шепчет? — все еще стоя на полу босыми ногами, и, держа в руках чулки, поспрашал Святозар.

— Да, вроде того: «Бог я — грешен, грешен, грешен!» — откликнулся Лыбедь, и закрыл глаза собираясь уснуть.

— Святозар, — заметил Храбр, и глянул на ноги наследника. — Ты, чего босой стоишь? Надень сейчас же чулки, да сядь на ложе, у тебя же нога больная.

Наследник кивнул наставнику головой и сел на ложе, да продолжая держать в руках чулки, которые он хотел просушить, с интересом наблюдал за молящимся лонгилом. Храбр успокоенный тем, что Святозар послушался его, лег на ложе, где уже мирно дремали Стоян и Лыбедь и закрыл глаза. А Чопжу тем временем продолжал биться головой об пол и шептать: «Нынышу хуычын — тыйчтын, тыйчтын, тыйчтын!» Вдруг он резко поднял руки вверх, и громко выкрикнул: «Тыйчтын!», а посем так саданул лбом о пол, что Святозару показалось, бедный лонгил таким ударом разломил лоб на две части. Наследник бросил чулки на ложе подскочил к затихшему на полу Чопжу и присев около него на корточки, осторожно поднял голову и заглянул в лицо, будучи уверенным, что лицо лонгила уже заливает алая кровь. Но Чопжу на удивление был здоров, а лоб его совершенно цел. Чопжу недоуменно зыркнул на встревоженного Святозара, два раза моргнул и помотав головой освобождаясь от удерживающих его рук, вновь начал «приседание» на руках, теперь зашептав: «Нынышу — хуычыны жоуынч! Нынышу — хуынчыны хуанын!»

Святозар поднялся, подошел к спящему Лыбедю и принялся его тормошить.

— Лыбедь, — наконец-то, добудившись родственника, спросил наследник. — А, теперь чего он говорит? И вообще, долго он так будет головой биться?

— А…а…а…,- широко зевнул Лыбедь, и, не отрывая головы от ложа, буркнул. — Да, наследник, чего вы, тревожитесь… он так, часто делает. Падает на колени перед этим божком, и бьется головой и шепчет. А, чичас он говорит: "Бог — спаси меня! Бог — прости меня!» Не беспокойтесь, вы так, лоб он себе не расшибет, он у него крепкий.

— Святозар, — недовольно заворчал Храбр, которого несмотря на вопли Чопжу уже сморил сон. — Чего скажи мне ты босиком по полу шлындраешь, давно не болел. Сейчас же ложись отдыхать… Ох, ну, до чего же ты, беспокойный, — Храбр повернулся на бок и уткнулся носом в спину уже мирно спавшего Стояна.

— Ну, как же спать можно, при таких криках… Мне точно не уснуть, — заметил наследник, и, взяв с ложа чулки, вновь опустился на него.

Святозар положил на ложе озябшие ноги и укрыл их телогрейкой, просушил заговором чулки и посмотрел на все еще молящегося лонгила. Наконец Чопжу опять сильно саданул лбом о пол так, что наследник поморщился, услышав глухой удар кости о камень. А немного погодя Чопжу взял своего божка двумя руками, и, пятясь назад на коленях, пополз к ложу. Он уперся в ложе ногами, на которых были обутыми короткие, тканевые сапоги с тонкими подошвами, поднялся в полный рост, с большим почтением засунул чурбана запазуху, и ласково глянув на наследника, сел на краешек ложа.

— Это кто? — указав пальцем на спрятанного под рубахой божка, вопросил Святозар.

— Ыто валикы и вечны Нынышу! — ответил лонгил и еще шире улыбнулся, так, что глаз его и совсем не стало видно.

— Нынышу — это Бог? — поинтересовался наследник.

— Нынышу…,- протянул Чопжу, и, закивал головой. — Да, да, Бог, Бог.

— А, имя у твоего нынышу есть? — поспрашал наследник, словно решил выяснить в этом вопросе все до конца.

— Ымя? — не понял спроса наследника лонгил и выпучил глаза, так что теперь стало хорошо видно, что они черного цвета.

— Ну, да имя, я — Святозар, ты, — и наследник показал указательным пальцем на лонгила. — Ты — Чопжу, а у него какое имя?

— Ымя? — опять повторил вопрос лонгил и недоуменно пожал плечами.

— Ну, да… да, имя, — начал вновь объяснять наследник. — Я — Святозар, ты — Чопжу, он — Лыбедь, а нынышу твоего как зовут?

— Нынышу завут нынышу, — ответил Чопжу и сделался весьма серьезным.

— А, так его и зовут нынышу. — Догадался Святозар, а когда увидел, что лонгил закивал, молвил, — Чопжу, а чего объясни, мне, ты ему так головой бился, и зачем просил, чтобы он тебя спас и простил. Ну, спас, еще, ладно, — и наследник, погладил пальцами сухие от непогоды губы. — Ясно, ты хочешь отсюда выйти и просишь о помощи. Но вот я не понял, чего ты ему твердил, что ты грешен и зачем просил его, тебя простить. И чего ты вообще здесь сидючи мог такое натворить, да согрешить, чтобы засим так бабахаться головой об пол.